Мнишеки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
О чешском городе см. Мнишек-под-Брди
Мнишеки


Описание герба: см. текст

Титул:

графы

Губернии, в РК которых внесён род:

Волынская

Часть родословной книги:

V


Подданство:

Мнишеки (Мнишки, Мнишехи, польск. Mniszchowie) — польский дворянский род герба Коньчиц (или Мнишек), получивший в 1783 г. в Священной Римской империи графское достоинство.





Общие сведения

Происходит из имения Velké Kunčice в Тешинской Силезии (в настоящее время Kończyce Wielkie в Силезском воеводстве Польши), откуда Николай Мнишек (ок. 1484—1553) выехал в 1533 г. в Польшу; он был великим подкоморием коронным. Сын его Ежи (1548—1613), сандомирский воевода, львовский староста и управляющий королевской экономией в Самборе, сначала дружил с протестантами, потом стал горячим католиком. Ведя роскошную жизнь, он всегда нуждался в деньгах и поправил своё состояние только браком дочери своей Марины с Лжедимитрием. Вместе с дочерью жил в Москве и Ярославле; в 1608 г. навсегда покинул Россию.

Внук Ежи, Ежи-Ян (†1693), воевода волынский — родоначальник ветви рода Мнишек, существовавшей до конца XIX в. Из его сыновей Иосиф (1670—1747) был генералом артиллерии литовской, потом великим маршалом литовским. Род Мнишек, получивший графское достоинство в Австрии в 1783 г., внесен в V ч. род. кн. Волынской губернии.

Существует ещё род Мнишек герба Порай, происходящий из мещан города Серадзя и получивший дворянское достоинство в 1598 г. Из этого рода происходил Адам-Иосиф Мнишек (умер 1786), бывший польским послом в России в 1780 г.

Персоналии

Описание герба

В красном поле семь страусовых перьев, положенных рядом так, что основанием для них служит обращенный рогами вверх полумесяц. И те же семь перьев в нашлемнике.

Этот древний герб принесен из Богемии и был употребляем фамилиею Мнишек, которая владела имением Коньчиц[1].

Напишите отзыв о статье "Мнишеки"

Примечания

  1. Лакиер А.Б. параграф 91, № 107 // [www.heraldrybooks.ru/text.php?id=7 Русская геральдика]. — 1855.

Литература

Отрывок, характеризующий Мнишеки

Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.