Многогрешный, Василий Игнатович
| Василий Игнатович Многогрешный укр. Василь Многогрішний | |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1671 — 1672 | |||
| Предшественник: | Василий Болдаковский | ||
| Преемник: | Леонтий Полуботок | ||
| Вероисповедание: | православный | ||
| Рождение: | город Короп | ||
| Смерть: | ок. 1694 Красноярск | ||
| Дети: | Дмитрий, Пётр. | ||
Васи́лий Игна́тович Многогре́шный (укр. Василь Многогрішний; ? — после 1694; Красноярск) — черниговский полковник Войска Запорожского.
Биография
Родился в местечке Короп на Черниговщине. Брат гетмана Демьяна Многогрешного. В 1664—1668 гг — нежинский полковой есаул. В 1668 году возглавлял украинское посольство к московскому царю Алексею Михайловичу. В 1671—1672 гг — черниговский полковник, в 1671 году — наказной гетман.
В ночь на 13 марта 1672 года группа старшин и их доверенных лиц вместе со стрельцами окружила резиденцию гетмана Демьяна Многогрешного и после непродолжительной схватки схватили его. Тот оказал ожесточенное сопротивление, но был ранен из пистолета, закован в кандалы и отправлен в Москву. Руководил арестом генеральный обозный Петр Забела, а доставкой в Москву генеральный писарь Карп Мокревич. После ареста брата Василий успел бежать в Киев и постригся в монахи под вымышленным именем в Киево-Братском монастыре. Когда об этом узнал настоятель монастыря Варлаам Ясинский, он выдал Многогрешного московскому воеводе Киева князю Козловскому. Многогрешного немедленно арестовали и отправили в Москву.
Братья Многогрешные были приговорены к отсечению головы за измену царю. Казнь была назначена на 28 мая на традиционном месте для казни государственных преступников — Болотной площади. Когда головы братьев Многогрешных уже лежали на плахе, примчался гонец царя, который объявил царскую милость — смертный приговор был заменен вечной ссылкой в Сибирь[1].
«… по нашему Государеву указу, посланы из Москвы в Сибирь в ссылку изменники и клятвопреступники войска Запорожского сее стороны Днепра бывший гетман Демка Игнатов … до Тобольска, с сибирскими служилыми людьми, и с провожатыми, а в Тобольске велено их держать за крепкими караулы скованных, а из Тобольска велено послать их, Дёмку Енисейского уезда в Селенгинский острог, Ваську в Красноярский».— из грамоты на имя Туринского воеводы Ивана Суздальцева.
Василий Многогрешный содержался в красноярской тюрьме под строгим режимом с 1674 года.
В 1679 году отряд енисейских киргизов под командованием алтысарского князца Ереняка осадили Красноярск. Были сожжены 16 деревень. Чтобы спасти город, гарнизон был вынужден пойти на крайние меры. Служилые люди выпустили из тюрьмы опытного ссыльного полковника Василия Многогрешного и поручили ему командовать обороной Красноярского острога. Ереняк потерпел серьезное поражение под стенами острога.
Когда опасность миновала и осада была снята, служилые казаки отправили в Москву челобитье с изложением заслуг Многогрешного: он «урежал полки», лично сражался с «государевыми изменниками», «бился явственно, не щадя головы своей», «пушкаря заставливал и указывал и сам прицеливался». «И мы служилые люди, — писали они, — видели всем полком его, Васильеву, службу, что он Василий Многогрешный великому государю служил и добра во всем хотел». После этого царь снял с него обвинения и приказал «поверстать» его в дети боярские с высоким окладом жалования.
В 1682—1694 гг. Многогрешный жил в Красноярском остроге и, почувствовав приближение смерти, купил за свои деньги дом в малом остроге и отдал его под приют для немощных инвалидов и стариков.
В феврале — начале апреля 1693 года отряд красноярских казаков, служилых татар и «охочих людей», под руководством сына боярского Василия Многогрешного, разгромил племя тубинцев, которое во главе со своим князцом Шандой вторглось в Канскую землицу.
В 1694 году Многогрешный просил царя о поверстании в «дети боярские» своих сыновей Дмитрия и Петра.
Напишите отзыв о статье "Многогрешный, Василий Игнатович"
Примечания
- ↑ Соловьев С. М. История России с древнейших времен // — М.: «Мысль», 1991. — Т. 11-12.- С. 360—363, 365—373, 375, 390—392, 397,398, 400—407, 409—427.
Литература
- Васильев А. П. Забайкальские казаки. Исторический очерк — Чита, 1916. — Т. 1. — С. 190, 213—216.
- При написании этой статьи использовался материал из Русского биографического словаря А. А. Половцова (1896—1918).
Отрывок, характеризующий Многогрешный, Василий Игнатович
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
