Много шума из ничего (спектакль Театра имени Вахтангова)
«Много шума из ничего» — спектакль Театра им. Евг. Вахтангова по одноимённой комедии Шекспира, поставленный в 1936 году и в 1956-м снятый на киноплёнку. В 1946 году спектакль был записан на радио.
Содержание
История спектакля
Знаменитый спектакль режиссёра И. Раппопорта, в котором в 1936 году[1] дебютировал как композитор Тихон Хренников. «Он был сосредоточением того, что называли „вахтанговским началом“ в его легком, живом, комедийно-ироничном повороте»[2]. Тогда главные роли исполняли Рубен Симонов и Юлия Борисова.
«В 30-е годы советские театры часто ставили Шекспира, как бы заново открывая его для зрителей. Театр имени Вахтангова выбрал для постановки комедию „Много шума из ничего“, привлеченный её яркостью, праздничностью, буффонной природой многих сценических положений. Развитые и обогащенные принципы „Турандот“ нашли здесь достойное применение. В спектакле, поставленном И. Рапопортом, было много веселья, блеска, выдумки и остроумия. В. Рындин сделал легкие, изящные, воздушные декорации. Т. Хренников написал мелодичную, запоминающуюся музыку. Поэтическое изящество, скрытый под маской иронии лиризм отличали исполнение Ц. Мансуровой роли Беатриче. Удивительно привлекательный образ Бенедикта создал Р. Симонов. „Симоновский Венедикт… — писал Ю. Юзовский, — вместе с умом сохраняет удивительное простодушие. Довольный моей остротой, он смеется каким-то детским смехом, он принимает вызов Беатриче, но, даже когда наносит ей ответный удар, в нем нет ни капли злости, он очень добрый, симоновский Бенедикт, очень теплый… Он с блеском произносит свои остроты, он подкупающе прост и благороден в серьезные минуты, но самое главное в нем — это все то же простодушие, наивность, чистота сердца. Он очень человечен“. Мощную волну шекспировского юмора безудержного веселья, буффонады вносили в спектакль Б. Шухмин (Клюква) и В. Кольцов (Кисель). М. Державин и А. Тутышкин демонстрировали в ролях стариков Леонато и Антонио великолепную вахтанговскую школу комедии. Жизнерадостный, пропитанный солнцем спектакль надолго остался в репертуаре вахтанговцев и навсегда — в истории советского театра»[3].
Музыка
После окончания Московской консерватории в 1936 г. Хренников продолжил образование в классе высшего мастерства у Шебалина. Тогда же «Хренников, которого после премьеры первой симфонии стали называть московским Шостаковичем, получил заказ от театра Вахтангова — написать музыку к спектаклю „Много шума из ничего“. Эту музыку Хренников писал на стыке 1935—1936 гг. Осенью 1936 г. состоялась премьера спектакля. Успех был колоссальный». В 1970-е по просьбе Большого театра композитор перерабатывает свою музыку к спектаклю «Много шума из ничего» в балет «Любовью за любовь». «Знакомые мелодии становятся основой хореографических монологов, адажио, дуэтов. К ним прибавляется много новых музыкальных номеров». Позже этот же музыкальный материал ляжет в основу следующей экранизации пьесы — Любовью за любовь (фильм)[4] и комической оперы «Много шума из-за... сердец».
Сюжет
Радиокомпзиция (1946)
В 1946 году спектакль Театра им. Вахтангова был записан для радио. Режиссёр радиокомпозиции М. Синельникова, главную роль исполнял Рубен Симонов и другие.
Телеверсия (1956)
Вахтанговский спектакль пользовался огромным успехом, много лет не сходил со сцены и в 1956 году был записан для телевидения. Любимов (Бенедикт) участвовал в спектакле с самого начала — еще студентом в 1936 году сыграл Клавдио, а в 1952 году Рубен Симонов передал ему роль Бенедикта[5].
Создатели
- Режиссёр телеверсии — Лев Замковой
- Оператор — Николай Прозоровский
- Художник — Яков Фельдман
- Композитор — Тихон Хренников
- Текст песен — Павел Антокольский
Студия «Моснаучфильм»
В ролях
- Николай Бубнов — Дон Педро
- Анатолий Кацынский — Дон Жуан
- Надир Малишевский — Клавдио
- Юрий Любимов — Бенедикт
- Юлия Борисова — Геро
- Людмила Целиковская — Беатриче
- Владимир Осенев — Борахио
- Александр Бизюков — Конрад
- Николай Пажитнов — Леонато
- Владимир Покровский — Антонио
- Елена Измайлова — Маргарита
- Анна Данилович — Урсула
- Игорь Липский — Клюква
- Юрий Яковлев — Кисель
- Алексей Емельянов — Бальтазар
- Николай Яновский — Отец Франциск
- Константин Монов — Протоколист
- Юрий Лауфер — Вестник
- Вадим Русланов — Певец
Напишите отзыв о статье "Много шума из ничего (спектакль Театра имени Вахтангова)"
Ссылки
- [video.yandex.ru/users/gerryolomouz/view/218/#]
Примечания
- ↑ [vakhtangov.theatre.ru/history/performance/mnogoshuma/ Театр Вахтангова]
- ↑ [www.vakhtangov.ru/shows/mnogoshuma Постановка 1936 года]
- ↑ [www.bilettorg.ru/recTheatre/9/id391/ История театра имени Вахтангова]
- ↑ [www.khrennikov.ru/rus/biography Биография Т. Хренникова]
- ↑ [lev-semerkin.livejournal.com/247040.html Эхо отдаленного шума]
Отрывок, характеризующий Много шума из ничего (спектакль Театра имени Вахтангова)
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
