Бараев, Мовсар Бухариевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Бараев и Сулейманов

Мовсар Бухариевич Бараев
Мовсар Бараев. Кадр телеканала НТВ.
Дата рождения	26 октября 1979(1979-10-26)
Место рождения	Аргун, Чечено-Ингушская АССР, РСФСР, СССР
Дата смерти	26 октября 2002(2002-10-26) (23 года)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	Чеченская Республика Ичкерия Чеченская Республика Ичкерия
Годы службы	1997—2002
Командовал	Исламский полк особого назначения (октябрь 2002)
Сражения/войны	Вторая чеченская война: Нападение на Ханкалу (2001) Теракт на Дубровке

Мовса́р Бухари́евич Бара́ев (ранее носил фамилию Сулейма́нов) (26 октября 1979, Аргун, Чечено-Ингушская АССР, РСФСР, СССР — 26 октября 2002, Москва, Россия) — чеченский террорист, активный участник сепаратистского движения в Чечне, занимал должность командира Исламского полка особого назначения в составе вооружённых формирований самопровозглашённой Чеченской Республики Ичкерия, террорист. Племянник Арби Бараева. Получил известность в связи с участием в захвате заложников в здании Театрального центра на Дубровке в Москве в октябре 2002 года.

Биография

Родился в городе Аргуне Чечено-Ингушской АССР. Отец — Бухари Ахмедович Сулейманов. Мать — Бараева Лариса Алаутдиновна. Брат Мовсан. Сёстры Раиса и Фатима. С восемнадцати лет участвовал в вооружённых формированиях сепаратистов, состоял в Исламском полке особого назначения (ИПОН), которым командовал его дядя Арби Бараев. Впоследствии стал личным телохранителем Арби Бараева.

Летом 1998 года на стороне Шариатской гвардии Абдул-Малика Межидова участвовал в столкновениях в Гудермесе. Получил ранение.

Во время Второй чеченской войны принимал участие в боевых действиях против федеральных войск. Летом 2001 года возглавил джамаат села Алхан-Кала. Организовал несколько нападений на колонны российских войск и серию взрывов в Гудермесе, Грозном и Урус-Мартане. После гибели Мурада Юсупхаджиева в октябре 2002 года возглавил ИПОН.

В конце октября 2002 года по приказу Шамиля Басаева принял участие в рейде в Москву в качестве командира диверсионно-террористического отряда.

23 октября 2002 года группа под руководством Бараева захватила здание Дома культуры в Москве во время проходившего там спектакля «Норд-Ост». Бараев потребовал от российских властей прекращения боевых действий в Ичкерии и начала переговоров с Асланом Масхадовым.

«Уроженец Аргуна, мелкий, ничем не примечательный бандит, племянник ранее ликвидированного полевого командира Арби Бараева. Окончил десять классов, ни работать, ни учиться не стал, а после гибели своего именитого родственника сколотил банду из четырёх-пяти человек. Разбойничал в основном в Аргуне и селении Мескер-Юрт. Как Мовсар оказался во главе профессионально подготовленной банды в Москве, непонятно. Лично он никакими профессионально-террористическими и организаторскими данными не обладает, в этом отношении совершенно не подготовлен к такого рода акциям. Уверен, что он — подставная фигура, террористами, видимо, руководит кто-то другой, имя которого бандиты почему-то держат пока в секрете», — так охарактеризовал его в дни трагедии начальник УВД Чечни полковник С.-С. Пешхоев.

Ахмед Закаев вскоре после трагедии высказался о Бараеве так: «Я никогда не встречался с ним. Он один из представителей нового поколения, которое не знает ничего, кроме войны и репрессий».

Убит 26 октября 2002 года во время штурма здания ДК группами спецназа ФСБ «Альфа» и «Вымпел». На вопрос журналиста о том, почему его не удалось взять живым, один из участников штурма заявил, что из небольшого помещения, где и было обнаружено его тело, велось «сильное огневое сопротивление», в результате чего было принято решение забросать группу боевиков гранатами. Большой резонанс вызвали [www.newyork.ru/ic/www.dni.ru/upimg/m_15426.jpg кадры] с телом Бараева, на которых рядом с его рукой на полу оказалась полупустая бутылка «Хеннеси», что воспринималось многими как преднамеренная инсинуация (так же как и сообщения по ТВ насчёт требования выкупа). В дальнейшем участники штурма объясняли эту постановочную сцену некоей внутренней традицией группы. Вместе с Бараевым были убиты остальные террористы, в том числе находившиеся в бессознательном состоянии.

Ссылки

• [www.sedmoykanal.com/news.php3?view=print&id=28283 Мовсар Бараев — краткое досье 10:25 27 Октября 2002]
• [news.ng.ru/2001/08/28/998999403.html В Аргуне убит племянник Арби Бараева 15:50 28.08.2001]
• [www.vremya.ru/2002/189/3/28011.html Охота на Бараевых 14.10.2002]

Отрывок, характеризующий Бараев, Мовсар Бухариевич

– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.