Мовсесян, Георгий Викторович

Георгий Мовсесян
Основная информация
Имя при рождении	Георгий Викторович Мовсесов
Дата рождения	2 августа 1945(1945-08-02)
Место рождения	Харьков, УССР, СССР
Дата смерти	7 ноября 2011(2011-11-07) (66 лет)
Место смерти	Москва, Россия
Страна	СССР СССР→Россия Россия
Профессии	композитор
Жанры	песня
Награды

Гео́ргий Ви́кторович Мовсеся́н (2 августа 1945, Харьков — 7 ноября 2011, Москва) — советский и российский композитор армянского происхождения. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (1995). Народный артист России (2001).

Биография

Г. В. Мовсесян родился 2 августа 1945 года в Харькове в актёрской семье.

Рано начал играть на аккордеоне, занимался в кружке Харьковского Дома учителя.

В 1964 году окончил училище имени Гнесиных по классу аккордеона.

Во время службы в Советской армии играл на аккордеоне в армейском ансамбле. В этот период совместно с Давидом Тухмановым, тоже служившим в ансамбле, начал писать оркестровки.

В 1960-е годы Мовсесян начал сотрудничать с радиостанцией «Юность»: делал оркестровки пьес для эстрадно-симфонического оркестра, бардовских мелодий.

Свою первую песню «Дороги» написал в 1965 году.

С 1969 года был артистом Москонцерта, солистом и концертмейстером инструментальной мастерской.

Известность Георгию Мовсесяну принесли песни «Береза» на стихи Петруся Бровки, которую спела Анна Герман, и «Мне доверена песня» на стихи Льва Ошанина, впервые прозвучавшая на ТВ-конкурсе «Песня-77».

В 1970-е годы композитор работал в жанре комсомольско-молодёжных, публицистических, гражданственных песен («Это говорим мы», стихи Льва Ошанина, 1978; «Добро пожаловать, Олимпиада», стихи Роберта Рождественского, 1979), писал солдатские песни, песни о моряках, рыбаках, шоферах, геологах

В 1980-е годы зазвучали лирические песни Мовсесяна. Первой из этой серии «сентиментальных новелл» стала песня «Проводы любви» (стихи Михаила Танича, 1980), исполненная Вахтангом Кикабидзе. Затем появилась баллада «Мои года» (стихи Роберта Рождественского, 1981), исполнителем которой также стал Кикабидзе.

Затем последовал ряд лирических песен, лучшие из них — «Поговорим» и «Вы мне нравитесь» (обе на стихи Игоря Шаферана, 1982). Композитор экспериментировал с синтезатором, электрогитарами — песни для ВИА «Пламя» «За поворотом» (стихи Анатолия Поперечного, 1980), "И зовет нас в дорогу «Спутник» (стихи Игоря Шаферана, 1982).

Георгий Мовсесян пробовал силы и как исполнитель собственных песен (песенный цикл на стихи Рождественского «Поговорим», 1984

Песни Мовсесяна исполняли знаменитые певцы: Иосиф Кобзон, Майя Кристалинская, Эдуард Хиль, Лев Лещенко, Муслим Магомаев, Анне Вески и др.

Композитор создал пять песен к пяти новеллам кинофильма «Мужчины и все остальные» (1986), где режиссёром и исполнителем главной роли певца- комментатора событий стал Вахтанг Кикабидзе.

Георгий Мовсесян также был автором музыки и песен теле- и кинофильмов. В 1994 году Г. В. Мовсесян был автором песен к фильму С. Никоненко «Не хочу жениться», также Г. В. Мовсесян снялся в эпизоде этого фильма (роль исполнителя песен на сцене).

В 2001 году композитору было присвоено звание Народного артиста РФ.

Скончался 7 ноября 2011 года в результате инфаркта. Похоронен на Троекуровском кладбище.

Песни

• «Берёза», на слова П. Бровки, исп. Анна Герман
• «Байкальская баллада»
• «Бессонница», на слова Р. И. Рождественского
• «Бьётся сердце» (Радмила Караклаич; текст — Александр Ковалев)
• «Гастрольное танго»
• «Гимн налоговой полиции», на слова Феликса Лаубе
• «Давай поговорим» (Лев Лещенко; текст — Игорь Шаферан)
• «Добро пожаловать в Москву, Олимпиада!», на слова Р. И. Рождественского
• «Дороги» на слова Б. Вахнюка и А. Землянского
• «Как любимую сделать счастливой» (Иосиф Кобзон; текст — Евгений Евтушенко)
• «Куба далека — Куба рядом» (ВИА «Пламя»; текст — Лев Ошанин)
• «Канадец» (Вахтанг Кикабидзе; текст — Лев Ошанин)
• «Крым и Россия», на слова Петра Синявского
• «Легенды расскажут» на слова Виктора Гина
• «Марш Боевого Братства», на слова Петра Синявского, исп. Л. В. Лещенко
• «Мои года — моё богатство», на слова Р. И. Рождественского, исп. Вахтанг Кикабидзе
• «Мне доверена песня»
• «Монолог шофёра», на слова Р. И. Рождественского
• «Месяц денежкой блеснёт», на слова Р. И. Рождественского (из кинофильма «По данным уголовного розыска», исполняет А. Хочинский)
• «Мы — армия народа»
• «Наши дети», из телефильма «Мужчины и все остальные»
• «Начало», Роберт Рождественский слова, исп. Лев Лещенко
• «Не хочу жениться»
• «Останься, молодость», на слова Ф. Лаубе, исполняет Урмас Отт
• «Отцовская песня», на слова И. Д. Шаферана
• «Поговорим» (Майя Кристалинская; текст — Игорь Шаферан)
• «Память, память» (из кинофильма «По данным уголовного розыска», исполняет И. Кобзон)
• «Проводы любви», на слова М. И. Танича, исп. Вахтанг Кикабидзе
• «Родимая земля»
• «Серенада»
• «Стакан воды»
• «Старый адрес», на слова Ф. Лаубе
• «Свет вечного огня» (Эдуард Хиль; текст — Роберт Рождественский)
• «Это говорим мы», на слова Л. Ошанина
• «Это море»
• «Телефонный разговор» (исполнение актрисы Нины Масловой)
• «Твоя свадьба»
• «Я сам по себе» (Любовь Успенская; текст — Игорь Шаферан)
• «Я считаю, мне везёт» (Вахтанг Кикабидзе; текст — Роберт Рождественский)

Фильмография

• 1976 — «Мастер»
• 1979 — «По данным уголовного розыска»
• 1985 — «Мужчины и все остальные» (киноальманах)
• 1990 — «Аферисты»
• 1991 — «Линия смерти»
• 1992 — «А спать с чужой женой хорошо?!»
• 1992 — «Менялы»
• 1993 — «Падение»
• 1993 — «Хочу в Америку»
• 1993 — «Не хочу жениться!»
• 1993 — «Русский бизнес»
• 1994 — «Русский счет»
• 1994 — «Русское чудо»
• 1999 — «Поклонник»

Награды и премии

• Народный артист Российской Федерации (2001)
• Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (1995)
• Орден Почёта (2006)
• Премия Ленинского комсомола (1983) — за песни о комсомоле и молодёжи

Интересные факты

Песней Георгия Мовсесяна «Мы армия народа» завершались военные парады на Красной площади в Москве в честь 70-ой и 71-ой годовщин Победы в Великой Отечественной войне.

Ссылки

• [kkre-7.narod.ru/movsesyan.htm Песни, на сайте «ККРЭ», mp3]
• [www.kommersant.ru/doc/1811596 Проводы композитора]
• [valeriybolotov.at.ua/muzeyZXdop/bolotov_muzeyZX_14.html МУЗЕЙ ЗНАМЕНИТЫХ ХАРЬКОВЧАН: Георгий МОВСЕСЯН]

Отрывок, характеризующий Мовсесян, Георгий Викторович

M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.