Могилевцев, Семён Семёнович

Семён Семёнович Могилевцев
Дата рождения:	1842(1842)
Место рождения:	Брянск
Дата смерти:	10 августа 1917(1917-08-10)

Семён Семёнович Могилевцев (1842, Брянск — 10 августа 1917) — брянский лесопромышленник и общественный деятель, меценат.

Биография

Родился в 1842 году в Брянске. Сын брянского купца 2-й гильдии Семена Васильевича Могилевцева.

С благословения отца, зажиточного брянского лесопромышленника, окончив гимназию в Новгород-Северском, поступил на юридический факультет Петербургского университета. По окончании учёбы был назначен нотариусом в г. Брянске с 1872 по 1877 гг. В 1876 году избран Почетным уездный судья и утвержден Правительственным Сенатом на этой должности. Через несколько лет Семен решил присоединиться к делу отца — стал торговать лесом в Киеве. Позже на берегу Днепра появился первый в Киеве лесопильный завод. А через несколько десятилетий Семена Семеновича Могилевцева, киевского купца I гильдии, знали и при дворе. Сам был человеком невзрачной, не демонстрировал на людях свои добрые дела. С 1886 по 1897 год Семен Семенович Могилевцев избран казначеем и директором Киевского городского кредитного общества. А через год стал членом учетного комитета Киевской конторы Государственного банка. В 1893 году Семена Могилевцева наградили золотой медалью с надписью «За усердие». В 1896 году он награждается второй золотой медалью «За усердие». В 1901 году получает третью золотую медалью «За усердие». В 1901 году получил звание коммерции-советника. В 1903 году — награждён орденом Св. Станислава 3-й степени. Неоднократно получал благодарности от Брянской городской думы за пожертвования на нужды городской больницы, женского ремесленного училища, на водопровод и электроосвещение. В 1906 г. — звание потомственного почетного гражданина присвоено коммерции-советнику Семену Семеновичу Могилевцеву.

Умер 10 августа 1917 года. Похоронен в Брянске. Не имел семьи и его огромное наследие разделили многочисленные племянники.

Промышленная деятельность

Основным источником дохода братьев Могилевцев стала торговля лесом. В Брянске собственность братьев Могилевцев составляла: 4 000 десятин земли с лесом; 4 паровых лесопильные; 2 лесопильных завода; имение Балахонивка.

Лес по дороге отправляли в Орел и Нижний Новгород, а по Десне сплавляли в Киев. Кроме торговли лесом братья имели в городе 10 домов, которые сдавали под квартиры.

Благотворительная деятельность в Брянске

2 августа 1888 братья Могилевцев подали в городскую управу заявление с просьбой разрешить им подарить городу для устройства больнице два новых дома с десятиной земли с заложенным в ней садом. При больнице планировалось открыть приют. А на его оборудование и содержание братья пожертвовали 2000 рублей. В январе 1890 больница была открыта. Это был первый дар городу. Строение сохранилось до настоящего времени. Некоторые купцы не одобряли поступок Семенова Могилевцева, больница была подожжена. Меценаты выделили из своего бюджета новые средства и больница была восстановлена.

Женская гимназия В сентябре 1910 года в Брянске при Петропавловском монастыре приступили к постройке монастырской больнице. Строительство больницы финансировал Семен Семенович Могилевцев уже после смерти брата Павла Семеновича. Новая больница была введена в действие в 1911 году. Братья Могилевцев подарили женщинам города Родильный приют. Он был открыт 1 мая 1910 года. Приют отвечал всем требованиям того времени. Убежища присвоили имя жены Павла Семеновича Зинаиды Федоровны Могилевцев. Кроме благотворительных действий в интересах охраны здоровья, Семен Семенович Могилевцев 18 июля 1905 решил открыть женское училище. Он написал заявление в Думу с просьбой ходатайствовать перед Министерством народного просвещения об открытии училища и выделение средств на его содержание. Тем временем, ожидая ответа, Семен Семенович построил двухэтажное каменное здание на Московской улице с усадьбой под данное училище. 12 октября 1909 братья Могилевцев написали в городскую думу заявление, в котором просили уполномочить лицо, которое бы приняло от них в дар городу данное здание. Они положили в банк 25 тысяч рублей неприкосновенного капитала, проценты с которого должны идти на содержание училища. Обучение в нём было бесплатным. В училище обучали основам ремесла швеи, поварихи. Кроме того, в штате училища было два преподавателя общеобразовательных дисциплин, законоучитель и учитель черчения и рисования.30 декабря 1908 года на чрезвычайном собрании Брянской городской думы С. С. Могилевцев доложил о решении Правительства по 1 января 1909 финансировать женское ремесленное училище. На этом же собрании дума решила присвоить училищу имя Любви Алексеевны Могилевцев — матери Семена и Павла. Братья приняли участие и в строительстве Спасо-Гробовской церкви в Брянске, а при ней они же пристроили церковно-приходскую церковь. Братья Могилевцев постоянно поддерживали связь с местным техническим училищем. Они неоднократно выделяли деньги для выплаты учащимся повышенных стипендий, а также для помощи бедным ученикам. Известно, например, по 4 тысячи рублей они выделяли в 1899, 1902, 1903 и 1905 годах. Материальная помощь братьев Могилевцев техническому училищу на этом не закончилась. Они заказали новые, более мощные машины и оборудование за рубежом. Когда все это было получено, то было безвозмездно передано училищу. Такая машина стоила 8 тысяч рублей. Кроме того, они выделили ещё 5 тысяч рублей на её установку и эксплуатацию. Братья Могилевцев решили также построить мужскую гимназию. 13 сентября 1913 состоялось торжественное открытие мужской гимназии. В этой церемонии принял участие Семен Семенович Могилевцев, который в то время проживал в Киеве. Жители Брянска были благодарны братьям и за построение водопровода в 1906 году. В январе 1908 года Павел Семенович и Семен Семенович Могилевцеви подали в городскую думу заявление, в котором говорилось, что жители города среднего сословия не могут предоставить образование своим детям и предлагали Думе ходатайствовать перед Министерством торговли и промышленности об открытии в Брянске трехклассной трудовой школы. Несмотря на то, что Министерство торговли и промышленности не спешило удовлетворило ходатайство думы, 13 января 1908 она решила открыть первый класс торговой школы. А в начале октября 1909 братья Могилевцев обратились в городскую думу с просьбой принять от них акт о пожертвованиях Брянске построенного ими помещения торговой школы и присвоить ей имя отца Семена Васильевича Могилевцева. 6 февраля 1907 состоялись торжества по случаю открытия новой женской гимназии. Меценатами в строительстве были Семен Семенович и Павел Семенович Могилевцев. Братья Могилевцев первыми предоставили помощь жителям города Брянска, пострадавших в 1908 году от наводнения. В 1909 году Брянская городская управа подвела итог всему, что построили и подарили Могилевцев родному городу. Оказалось, что общая сумма пожертвований составила 1 млн. 28 тыс. рублей.

Меценатство в Киеве

Семен Могилевцев 1909 возглавил Киевское общество опеки о высшем коммерческое образование. Среди добрых дел С. С. Могилевцева было участие в создании и развитии Киевского политехнического института (член совета попечителей), Женской торговой школы, он один из основателей и также главный опекун Коммерческого института. Могилевцев руководил перестройкой домов на Бибиковском бульваре, которые стали основой Педагогического университета им. Драгоманова. Мецената был избран почетным членом комитета Киевского художественно-промышленного музея, казначеем Общества древностей и искусства. В 1914 году Семен Могилевцев подарил Городскому музею две золотые подвески (колты) великокняжеской эпохи. С. Могилевцев был осуществлен ряд мероприятий и в плане здравоохранения. Его средствами построены больница на 40 мест (угол Большой Васильковской и Лабораторной улиц). В этой больнице в годы Первой мировой войны был расположен госпиталь Красного Креста при Киевской бирже, над этим госпиталем предприниматель взял опеку. С. Могилевцев оборудовал также рентгеновский кабинет в детской больнице, помог с приобретением помещения для станции скорой помощи (ул. Владимирская, 33) и в строительстве больницы на 30 коек в Никольской Слободке. В 1913 году, по случаю приезда цесаревича Александра в Киев в честь празднования 300-летия дома Романовых, в городе открыли Педагогический музей (ныне Дом учителя на Владимирской, 57), построенный "на память 50-летия освобождения крестьян от крепостного права на хорошее образование российского народа ". Смета строительства составляла 300 тысяч рублей, хотя потрачено было 500 тысяч. Эти средства выделил Семен Семенович Могилевцев.

Кроме того, на деньги Семена Семеновича в 1895 году была установлена электрическая иллюминация на кресте святого Владимира в Киеве. Описание этого удивительного зрелища есть в романе М. Булгакова «Белая гвардия» и теперь рыбаки, заблудившиеся в водах Днепра, всегда находили путь к берегу. В Киеве на пожертвования прихожан в 1882 году начали строительство Введенского храма на Подоле по проекту архитектора — академика Владимира Николаева. Главными меценатами строительства стали Федор Терещенко, Михаил Дегтерев, Николай Хряков, Семен Могилевцев.

«Шоколадный домик»

Сам Семен Могилевцев с 1899 года проживал в роскошном особняке на улице Шелковичной (Липки), который называют «Шоколадный домик». Дом создан по проекту архитектора Владимира Николаева в пышном декоре использованы черты палаццо эпохи Ренессанса, а во внутреннем убранстве комнат объединены готику, барокко, модерн, мавританский и русский стили. С 1960 года в здании располагался городской ЗАГС.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Могилевцев, Семён Семёнович

31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.