Модель, Вальтер

Отто Мориц Вальтер Модель
Otto Moritz Walter Model
Прозвище	Пожарный Гитлера (нем. Hitler's Feuerwehrmann), Гений обороны, Фронтовая свинья (нем. Frontschwein)
Дата рождения	24 января 1891(1891-01-24)
Место рождения	Гентин, Королевство Пруссия, Германская империя
Дата смерти	21 апреля 1945(1945-04-21) (54 года)
Место смерти	Ратинген, Дюссельдорф Германия
Принадлежность	Германская империя Веймарская республика Третий рейх
Род войск	сухопутные войска
Годы службы	1909—1945
Звание	генерал-фельдмаршал
Сражения/войны	Первая мировая война, Вторая мировая война
Награды и премии

О́тто Мо́риц Ва́льтер Мо́дель (нем. Otto Moritz Walter Model, 24 января 1891 — 21 апреля 1945) — германский военачальник, генерал-фельдмаршал.

Начало военной службы и Первая мировая война

Родился в Гентине, Саксония-Анхальт в семье преподавателя семинарии. Окончил военное училище. В армии с 1909 года, служил фанен-юнкером в 52-м пехотном полку. В 1910 году произведён в офицерский чин лейтенанта. Участник Первой мировой войны на Западном фронте. За заслуги получил Железный крест 1-й степени (1917) и ряд других орденов, произведён в чин капитана в ноябре 1917 года. Несколько раз был ранен.

Между мировыми войнами

С 1919 года служил в Генеральном штабе, был начальником отдела подготовки личного состава Военного министерства, начальником технического отдела Военного министерства. Подполковник (1932). В 1934 году произведён в полковники, в 1938 году — в генерал-майоры. С октября 1938 года — начальник штаба 4-го армейского корпуса.

Начало Второй мировой войны

На должности начальника штаба 4-го армейского корпуса вступил в Вторую мировую войну и участвовал во вторжении в Польшу. В октябре 1939 года назначен начальником штаба 16-й армии и на этой должности участвовал во Французской кампании. С ноября 1940 года — командир 3-й танковой дивизии. Эта дивизия была переброшена в Польшу и включена в состав 2-й танковой группы генерала Гейнца Гудериана.

В сражениях на Восточном фронте (1941—1944)

22 июня 1941 года вступил в войну на Восточном фронте. В составе группы армий «Центр» участвовал в Пограничном сражении в Белоруссии, в Витебском сражении, в Смоленском сражении. Один из исполнителей грандиозного окружения советских войск в Киевской операции. В манёвренных сражениях лета 1941 года добился выдающихся успехов против Красной армии, выдвинулся в число наиболее известных генералов вермахта. С октября 1941 года командовал 41-м танковым корпусом 3-й танковой группы, участвовал в битве под Москвой. Когда Гитлер после поражения под Москвой снял с постов несколько десятков своих генералов, Модель в январе 1942 года назначен на освободившийся пост командующего 9-й армией.

На этом посту свыше года руководил действиями германских войск в Ржевской битве, где вновь сумел нанести советским войскам значительные потери (около 1 миллиона человек убитыми, ранеными и пленными) и отразить несколько крупных наступлений РККА: Ржевско-Вяземская операция в январе — апреле 1942 года, Первая Ржевско-Сычёвская операция, операция «Марс». Свыше года армия Моделя удерживала плацдарм подо Ржевом и во многочисленных сражениях отражала попытки Красной Армии овладеть городом. Но весной 1943 года в связи с общим ухудшением обстановки на советско-германском фронте Модель вывел свои войска из Ржевского выступа, отразив попытки советского командования разгромить отходившую 9-ю армию. Генерал-полковник (1.02.1942).

Выведенная из-под Ржева 9-я армия Моделя в летней кампании 1943 года наносила главный удар по северному фасу Курской дуги. Однако в начавшейся 5 июля Курской битве её войска смогли лишь незначительно продвинуться вперёд с большими потерями, а затем были отброшены на исходный рубеж советским Центральным фронтом под командованием К. К. Рокоссовского. Это сражение стало первым поражением Моделя. Затем во главе армии он действовал в Орловской операции и в битве за Днепр. Вторично потерпел серьёзное поражение в Брянской операции.

31 января 1944 года Модель был назначен командующим группы армий «Север», которая в это время терпела жестокое поражение в Ленинградско-Новгородской операции. В течение февраля Модель сумел превратить беспорядочное отступление в планомерный отход и к началу марта окончательно остановить советское наступление под Нарвой и Псковом, сорвав планы советского командования по глубокому прорыву в Прибалтику. За этот успех 1 марта 1944 года Моделю присвоено звание генерал-фельдмаршала.

В этот же день он был переброшен на юг и назначен командующим группы армий «Юг», в апреле переименованной в группу армий «Северная Украина». Моделю часто приписывают успех в приостановке советского наступления под Тарнополем в апреле 1944 года, но необходимо учитывать, что к тому времени советские войска непрерывно наступали свыше трёх месяцев в ходе Днепровско-Карпатской операции, прошли с боями почти тысячу километров и уже не имели возможностей для дальнейшего непрерывного наступления.

В начале июля 1944 года Модель вновь был брошен на спасение разваливающегося фронта, будучи назначенным командующим войсками группы армий «Центр». Она была практически полностью разгромлена в ходе Белорусской операции. Ему удалось остановить советское наступление только на рубеже Вислы, потеряв перед этим всю Белоруссию и восточную половину Польши.

На Западном фронте

С 18 августа 1944 года командовал группой армий «B» и был главнокомандующим войсками на Западе (сменив заподозренного в заговоре и покончившего с собой Гюнтера фон Клюге). Ему подчинялись войска группы армий «D» и группы армий «G». Сумел прорвать кольцо окружения своих войск в Фалезской операции. В сентябре 1944 года сумел разгромить воздушный десант союзников в ходе операции на Арнемском мосту. Сначала добился крупных успехов, но затем потерпел жестокое поражение в Арденнской операции. В феврале — марте 1945 года вновь был разбит в ходе Маас-Рейнской операции, а в апреле 1945 года союзные войска окружили и полностью разгромили подчинённые Моделю войска в Рурской операции. Три недели Модель вёл боевые действия в окружении, но, убедившись в окончательном развале войск, распустил всех солдат по домам, а сам застрелился в лесу под Дуйсбургом (ныне место самоубийства Моделя находится на территории города Ратинген).

Оценки Моделя

В послевоенной немецкой и англо-американской историографии Модель считается одним из наиболее успешных военачальников вермахта, при этом особый акцент делается на его победы над советскими войсками.

«Следует заметить, что Модель был одним из немногих генералов, позволявших себе игнорировать указания фюрера и действовать по своему разумению.»

Однако даже самые лояльные к Моделю авторы книг о нём вынуждены признавать его крайнюю жестокость по отношению к советскому гражданскому населению и к партизанам. Так, Сэмюэл Митчем пишет о нём:

«Во время отступления Модель применял тактику „выжженной земли“. Он сжигал готовое к сбору зерно на полях и гнал в западном направлении 25000 гражданских лиц (речь идёт о событиях Орловской операции), которые брали с собой только то, что могли унести. По приказу Моделя у них отобрали скот и уничтожили всё, что немцы не могли захватить с собой. Модель был, бесспорно, крайне жесток в обращении с советским гражданским населением, он активно сотрудничал с карательными отрядами СС и с их программами „переселения“ евреев».

— Сэмюел Митчем. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы.

Многочисленные факты непрерывных издевательств и массовых убийств гражданского населения и советских военнопленных военнослужащими 9-й армии Моделя в Ржевском выступе были опубликованы на Нюрнбергском процессе:

«В городе Ржеве на центральной площади, где раньше был памятник Ленину, по приказу командующего 27-м германским армейским корпусом генерал-майора Вейса комендант города майор Куртфельд установил виселицу, на которой повесил десятки мирных граждан: Александра Дроздова, Анну Пожарскую, Медоциева и других. Несколько тысяч человек были расстреляны…

В Сычёвке беспощадно расправлялся с женщинами, детьми и стариками комендант города обер-лейтенант Кислер. 7 января 1943 г. он согнал около 100 евреев — женщин, стариков и детей, сначала избил их, потом вывел на окраину города и расстрелял…

При отступлении немцев от деревни Драчево Гжатского района в марте 1943 года помощник начальника немецкой полевой жандармерии лейтенант Бос согнал в дом колхозницы Чистяковой 200 жителей из деревень Драчево, Злобино, Астахово, Мишино, закрыл двери и поджёг дом, в котором сгорели все 200 человек. Среди них были старики, женщины и дети: Платонов М. П., 63 года; Платонова П. Л., 59 лет; Платонов Василий, 35 лет, и его дети: Вячеслав, 5 лет, Александр, 3 года; Васильева П. И., 42 года, её дочери: Мария, 11 лет, Анна, 9 лет, и сын Аркадий, 5 лет; мать Васильева М. С, 72 года; Чистякова К. Г., 64 года, её сын Иван, 13 лет, и внук Юрий, 4 года; Смирнов М. И., 63 года, и его жена Смирнова Е. М., 58 лет, их дочь Смирнова А. М., 27 лет, с детьми 3 года и 1,5 года, дочь Смирнова М. М., 15 лет, и другие…

В Вязьме имелся госпиталь для военнопленных в неотапливаемом каменном сарае. Лечения и ухода за больными никакого не было. Ежедневно умирало от 20 до 30 человек. Больным выдавали в день полкотелка супа без хлеба. По данным врача Михеева Е. А., в один из дней в этом госпитале умерло от истощения и болезней 247 человек. Кроме того, немецкие солдаты избрали в виде мишени для стрельбы больных пленных красноармейцев, когда они проходили по двору госпиталя…

В феврале 1943 года перед отступлением из Вязьмы фашисты привезли группу арестованных советских граждан и пленных красноармейцев на станцию Новоторжская, что около Вязьмы. Пока истощённых голодом людей переводили от Новоторжской до лагеря, многие из них падали от изнеможения. Немецкие конвоиры таких пристреливали. От Новоторжской до Вязьмы было пристрелено 43 человека…

После освобождения города Сычёвки от немецких оккупантов там в лагере в огромном рву было обнаружено свыше 3000 трупов пленных красноармейцев и советских граждан. Осмотр трупов свидетельствует о зверских истязаниях: у многих перебиты руки, ноги, проломлены черепа, отрезаны носы, уши, выколоты глаза, отрезаны половые органы…

В деревне Харино в январе 1943 г. фашисты согнали на скотный двор 79 военнопленных красноармейцев и сожгли их живыми.»

— Ни давности, ни забвения…: По материалам Нюрнбергского процесса. — М., 1983.

Награды

Первая мировая война

• Железный Крест II-класса (20 сентября 1914)
• Баварский орден «За военные заслуги» 4 класса с мечами (29 марта 1915)
• Железный Крест I класса (19 октября 1915)
• Рыцарский Крест ордена королевского дома Гогенцоллернов с мечами (26 февраля 1917)
• Мекленбургский тяжёлый крест за военные заслуги 2 класса (22 ноября 1917)
• Австрийский крест за военные заслуги 3 класса с военным знаком отличия (22 ноября 1917)
• Военная медаль (Турция, 22 ноября 1917)
• Матовый знак отличия раненых (27 августа 1918)

Вторая мировая война

• Застёжка к Железному Кресту 2 класса (22 сентября 1939)
• Застёжка к Железному Кресту 1 класса (2 октября 1939)
• Рыцарский Крест Железного Креста (9 июля 1941)
• Серебряный значок за танковый бой (29 августа 1941)
• Рыцарский Крест Железного Креста с Дубовыми листьями (12 февраля 1942)
• Нагрудной знак «За ранение» в золоте (25 мая 1942)
• Медаль «За зимнюю кампанию на Востоке 1941/42» (15 июля 1942)
• Рыцарский Крест Железного Креста с Дубовыми листьями и Мечами (3 апреля 1943)
• Рыцарский Крест Железного Креста с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами (17 августа 1944)

Прочие факты

• Периодически появляющаяся информация о родстве Моделя и Ленина требует уточнения: Ленин являлся восьмиюродным братом Герты Гуйсен, жены Моделя, а не его самого.
• За свои действия по восстановлению обороны на критических участках фронта получил прозвище «пожарный фюрера».

Литература

• Correlli Barnett. [books.google.com/books?id=LLL81vhDAeUC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_book_other_versions_r&cad=10#v=onepage&q=&f=false Hitler's Generals]. — New York, NY: Grove Press, 1989. — 528 p. — ISBN 0-802-13994-9.
• Сэмюел Митчем. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. — Смоленск: Русич, 1998.
• Залесский К. А. Энциклопедия Третьего рейха: Вермахт. — М.: Яуза; ЭКСМО, 2005.
• Гордиенко А. Н. Командиры Второй мировой войны. Т. 2. — Мн., 1998. — ISBN 985-437-627-3

Отрывок, характеризующий Модель, Вальтер

– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.