Модест (Стрельбицкий)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Модест и фамилией Стрельбицкий.

Архиепископ Модест<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Архиепископ Волынский и Житомирский, Почаево-Успенской лавры Священно-Архимандрит
25 ноября 1889 — 13 апреля 1902
Церковь:	Православная российская церковь
Предшественник:	Палладий (Ганкевич)
Преемник:	Антоний (Храповицкий)
Епископ Нижегородский и Арзамасский
7 июня 1885 — 25 ноября 1889
Предшественник:	Макарий (Миролюбов)
Преемник:	Владимир (Петров)
Епископ Люблинский, викарий Холмско-Варшавской епархии
9 декабря 1878 — 7 июня 1885
Предшественник:	Маркелл (Попель)
Преемник:	Флавиан (Городецкий)
временный управляющий Варшавской епархией
27 июля — 27 августа 1880
управлял епархией во время отсутствия правящего епископа
Епископ Екатеринбургский, викарий Пермской епархии
10 апреля 1877 — 9 декабря 1878
Предшественник:	Варсонофий (Охотин)
Преемник:	Вениамин (Смирнов)
Имя при рождении:	Даниил Константинович Стрельбицкий
Рождение:	17 (29) декабря 1823(1823-12-29) Зиновинцы, Литинский уезд, Подольская губерния ныне Литинский район
Смерть:	13 (26) апреля 1902(1902-04-26) (78 лет)
Отец:	Константин Федорович (в монашестве Карп)
Мать:	Мария Николаевна
Принятие монашества:	17 декабря 1848
Епископская хиротония:	10 апреля 1877

Архиепископ Модест (в мире Даниил Константинович Стрельбицкий; 17 (29) декабря 1823, село Зиновинцы, Литинский уезд, Подольская губерния — 13 (26) апреля 1902, Житомир) — епископ Православной Российской Церкви, духовный писатель, магистр Киевской духовной академии, архиепископ Волынский и Житомирский, Почаево-Успенской лавры Священно-Архимандрит.

Биография

Родился 17 (29) декабря 1823 года в селе Зиновинцы Литинского уезда Подольской губернии (ныне село Шевченка, в Литинском районе, Винницкой области, Украина).

Происходил из древнего шляхетского рода Стрельбицких, герба Сас, который известен с времён Галицко-Волынского государства — королевства Руси.

Отец и дед Даниила Стрельбицкого были украинскими греко-католическими священниками в Свято-Троицкой церкви села Зиновинцы. Дед — Николай Шайдевич, был священником Зиновинцев 35 лет, с 1796 по 1822 гг. и с 1835 по 1844 гг. Отец — Константин Стрельбицкий, служил в Зиновинцах с перерывом 22 года, сначала как греко-католик, с 1822 года по 1835 года и с 1844 по 1853 год, а потом принял монашество с именем Карп остаток жизни провёл в Свято-Успенской Почаевской лавре.

В 1828 году в возрасте пяти лет утром на новый год отрок Даниил получил паралич, от чего вдруг лишился языка, правой руки и ног. После того, как были использованы всевозможные средства, кои нисколько не облегчили болезни, отец кладет больного сына переде образом Богоматери в алтаре со словами: «Матір Божа, зціли сина мого, якщо він одужає, то я віддам його Тобі на службу» (Матерь Божия, исцели сына моего, если он выздоровеет, я отдам его Тебе на службу). Затем губой, которой отирается Чаша после потребления Святых даров, отер лик Богоматери, а после — лицо и голову своего сына. И — о неизреченное Владычицы милосердие — вечером того же дня отрок стал совершенно здоровым, первыми его словами после исцеления были: «тато, мама, дайтэ пыты» (папа, мама дайте пить).

С 1841 по 1848 год обучался в Каменец-Подольской духовной семинарии.

17 декабря 1848 года пострижен в монашество с именем Модест в Каменец-Подольском Свято-Троицком монастыре.

30 января 1849 года рукоположен в иеродиакона, а 2 февраля в иеромонаха.

Был учителем певчих архиерейского и семинарского хоров и проповедником в тюремном замке.

С 1849 по 1853 год обучался в Киевской духовной академии, окончил полный курс наук с причислением к первому разряду воспитанников академии.

24 мая 1854 года определением Святейшего Синода назначен смотрителем Слуцкого духовного училища и 24 июля зачислен в число братии Слуцкого Свято-Троицкого монастыря. В апреле 1855 года определен учителем Слуцкого духовного училища.

25 декабря 1856 года возведён в сан игумена, назначен членом Слуцкого Свято-Троицкого монастыря и надзирателем за церковью и монашествующими.

31 марта 1859 года определением Святейшего Синода присвоена ему степень магистра.

15 ноября 1858 года переведён ректором и учителем в Киево-Подольское духовное училище.

14 декабря 1860 года назначен инспектором и профессором в Минскую духовную семинарию.

3 апреля 1862 года возведён в сан архимандрита.

В 1863 году по ходатайству митрополита Литовского Иосифа (Семашко) определён Святейшим Синодом на должность инспектора и профессора Литовской духовной семинарии. В 1863—1865 годах — библиотекарь Литовской семинарии.

В 1865—1866 годах состоял членом Свято-Духовского братства.

12 октября 1866 года перемещён инспектором и профессором в Черниговскую духовную семинарию.

11 сентября 1868 года архимандрит Модест назначен ректором Иркутской духовной семинарии.

25 декабря 1875 года избран действительным членом Церковно-археологического общества при Киевской духовной академии. (с 1877 года — почётный член)

10 апреля 1877 года хиротонисан в Свято-Троицкой Александро-Невской Лавре в епископа Екатеринбургского, викария Пермской епархии.

9 декабря 1878 года епископу Модесту Высочайше повелено быть викарием Холмско-Варшавской епархии.

С 27 июля по 27 августа 1880 года временно управлял Варшавской епархией, в отсутствие архиепископа Леонтия (Лебединского).

7 июня 1885 года Высочайше утверждён епископом Нижегородским и Арзамасским.

В 1886 году избран почётным членом Православного Палестинского общества.

4 октября 1889 года избран почётным членом Нижегородского общества вспоможения бедным.

С 25 ноября 1889 года — епископ Волынский и Житомирский, настоятель Почаевской Успенской Лавры.

В 1892 году избран почётным членом Волынского управления Красного Креста.

15 мая 1892 года по Высочайшему повелению был возведён в сан архиепископа.

2 февраля 1901 года Модест Стрельбицкий, как глава «Волынского церковно-археологического товарищества» за вклад в развитие истории Украины-Руси (работа «Виїмки з жерел до iсторiї України-Руси до половини XI вiка»), награждает украинского историка Михаила Грушевского специальным дипломом «Волынского церковно-археологического общества» и принимают его в почётные члены данного общества.

Незадолго, перед смертью составил прошение к Ведомство православного исповедания, в котором завещал похоронить себя в Киево-Печерской лавре. Данное прошение было проигнорировано обер-прокурором и его ведомством.

Скончался в светлый праздник Воскресенья Господнего 13 апреля 1902 года и погребён под сводами Спасо-Преображенского кафедрального собора Житомира, под алтарём устроенной его преемником епископом Антонием (Храповицким) Анастасиевской церкви, мощи которой (честную главу) завещал архиепископ Модест перед смертью житомирскому кафедральному собору.

На месте погребения архиепископа Модеста в советское время были склады. В 1993 года место погребения архиепископа Модеста и его предшественников Агафангела (Соловьёва) и Тихона (Покровского) найдено и восстановлено.

Награды

Высочейше пожалован императором Всероссийским Николаем II — «Наперсный Крест», «Крест на Владимирской ленте», «Крест Палестинского общества», знак «Холмского Православного Свято-Богородицкого Братства», знак «Красного Креста», Александровская медаль, орден Святой Анны І ст. с звездой, орден Святого Владимира ІІ ст. с звездой, орден Святого Александра Невского с звездой.

Сочинения

• «О Слуцких князьях».
• «Григорий Палама, митрополит Солунский, поборник православного учения о фаворском свете и о действиях Божиих». Киев, 1860.
• «Краткие сказания о жизни и подвигах преп. отец дальних пещер Киево-Печерской Лавры». Киев, 1885.
• «Киев — о древнейшем существовании православия».
• «О русской народности в Галиции».
• «О Седлецкой местности».
• «О православии в Люблинской губернии».
• «О Привислинском крае».
• «О церковном Октоихе». Киев, 1885, изд. 3.
• «О проповедничестве св. Иннокентия, 1-го Иркутского епископа и чудотворца, с присовокуплением поучений и слов, известных с именем св. Иннокентия». Иркутск, 1873.
• «Жизнь св. Иннокентия, первого Иркутского епископа и чудотворца», Сибирь, 1879, изд. 2-е.
• «Слова, воззвания, поучения и речи». Одесса, 1893.
• «Биография в форме дневника». «Волын. Еп. Вед.» 1899—1902.
• «О Церковной истории Минской епархии». 1860—1863.
• «О церковной истории Литовской епархии». 1863—1866.
• «О церковной истории Черниговской епархии». 1866—1867.
• «О церковной истории Иркутской епархии». 1868—1877.
• «Иркутские Епархиальные Ведомости». 1871—1878.
• «О церковной истории Екатеринбургской губернии». 1877—1878.
• «О церковной истории Пермской губернии». 1877—1878.
• «О церковной истории Люблинской губернии». 1878—1885.
• «О церковной истории Холмско-Варшавской губернии». 1878—1885.
• «О Холмской епархии». 1878—1885.
• «О церковной истории Нижегородской губернии». 1885—1889.
• «О церковной истории Волынской губернии». 1889—1892.
• «Слово, сказанное после совершения литургии в кафедральном соборе 8 июня 1889 года в день 50-летнего юбилея воссоединения униатов с Православной Церковью». "Приб. к «ЦВ» 1889, № 26, с. 743.
• «Слово, сказанное 25 декабря 1889 года в первое служение в кафедральном соборе по вступлении на Волынскую кафедру». "Приб. к «ЦВ» 1890, № 5, с. 135.

Воспоминания об Пресвященном Модесте

Извсестный украинский церковный историк, специалист в области церковной археологии Н. И. Петров написал в своей монографии об Преосвященном Модесте :

Это был человек с необычайными умственными дарованиями, но страстный любитель и собиратель старины. Пока он был на службе в великоросских епархиях, например, Екатеринбургской и Иркутской, то всю свою археологическую добычу направлял в наш (Киевский) Церковно-археологический Музей. В Иркутской семинарской библиотеке он отыскал несколько рукописей XVII и XVIII веков, имеющих непосредственное отношение к Киевской Академии, и сообщил о них нашему Обществу интересные сведения. В иркутском Посольском монастыре он отыскал шитую золотом архиерейскую палицу, будто бы пожалованную Петром I святителю Иннокентию Кульчицкому при назначении его начальником в Пекинскую миссию, и прислал её в дар нашему (Киевскому) Церковно-археологическому Музею.

Если же Преосвященный Модест вступал в управление какою-нибудь украинскою епархиею, то заводил в известной епархии свой местный церковно-археологический музей и уже не только не посылал своих пожертвований в Киев, на иногда пытался даже взять из Киева прежде пожертвованные нашему церковно-археологическому Музею. Таковы украинские епархии — Холмская викариатская и Волынско-Житомирская. На Холмскую кафедру он поступил с титулом Люблинского епископа около 1879 г. и тотчас же основал здесь, при Холмском Свято-Богородицком братстве, церковно-археологический музей.

Все рукописи (найденные Преподобным Модестом) были исключительно богослужебного характера, и только в одной из них, отнесённой мною к XV в., нашлась рукопись «Аристотелевы врата» — один из памятников древнерусской отреченной литературы. По моему указанию этот памятник издан академиком, профессором А. И. Соболевским.

Другой епархиальный музей Преосвященный Модест основал в Житомире, куда он переведен из Нижнего Новгорода на Волынскую кафедру в 1889 г. По печатным сведениям, этот музей довольно содержателен. Я не был в нём лично, но видел некоторые его предметы на археологической выставке в Киеве при археологическом съезде 1899 г. Из них мне особенно припоминаются древние деревянные резные напрестольные кресты, имеющие, по моему мнению, весьма важное значение в развитии украинского церковного искусства резьбы в XV—XVII вв. Древнейший из них имеет внизу надпись с именем какого-то митрополита Теоктиста, вероятно, митрополита Сочавского, скончавшегося в 1477 г. Этот крест, каким-то образом попавший в Южную Русь, должен был произвесть соответствующее подражание в украинском стиле. К таким подражаниям можно отнести в Житомирском музее крест, вырезанный в Гадяцком монастыре иеромонахом Софронием Ходоковским в 1651 г.

В одно из посещений Житомира Киевским генерал-губернатором гр. Игнатьевым, Преосвященный Модест устроил для него церковный маскарад (прости, Господи!), нарядившись в старые, потасканные ризы Житомирского музея, и совершил в них, с сослужащими ему лицами, торжественное богослужение

Литература

• «Подольских Епархиальных Ведомостях» № 35, 1893 года:
• «Послѣдніе дни жизни, кончина и погребеніе Высоко-преосвященнаго Модеста, Архіепископа Волынскаго и Житомирскаго» опубликованные 21 апреля — 1 мая 1902 г. в № 12-13 и 11 мая 1902 года, в № 14 епархиальным изданием «Волынскія єпархіальные вѣдомости» стр. 345—426.

Ссылки

• Модест (Стрельбицкий) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/84748/%D0%9C%D0%BE%D0%B4%D0%B5%D1%81%D1%82 Большая биографическая энциклопедия]
• [www.nne.ru/bishops/b_29.php Святители земли Нижегородской МОДЕСТ (СТРЕЛЬБИЦКИЙ) епископ Нижегородский и Арзамасский (1885—1889)]
• [heritage.perm.ru/articles.php?lng=ru&pg=3218 Модест, Епископ Екатеринбургский, викарий Пермской Епархии]
• [litopys.net/ru/thisday/month/4/day/26/id/3172 26 апреля 1902 года скончался Модест (Стрельбицкий), архиепископ Волынский]
• [www.pravoslavie.ru/arhiv/31015.htm Митра святителя Иннокентия Иркутского]
• [uht.org.ua/forum/viewtopic.php?f=20&t=65&start=10 Генеалогический форум]  (рус.)  (укр.)

Отрывок, характеризующий Модест (Стрельбицкий)

Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.