Модная фотография

Модная фотография, или фешн-фотография (англ. Fashion photography) — жанр фотографии, посвященный показу модной одежды и других товаров из мира индустрии моды. В большинстве случаев данный тип фотографии связан с рекламой модных товаров, а также модными журналами, таких как Elle, Vogue, Vanity Fair. Со временем модная фотография стала отображать не только одежду и аксессуары, но также создавать определённую атмосферу, тем самым продавая тот или иной стиль жизни.

История

Модная фотография возникла примерно в то же время, когда появилась фотография. В 1856 году Адольф Браун опубликовал книгу, содержащую фотографии Вирджинии Ольдони, итальянской герцогини при дворе Наполеона III. Фотографии изображали её в пышных аристократических нарядах, что сделало герцогиню первой в истории фотомоделью.

В первой декаде двадцатого века развитие полутоновой печати позволило модной фотографии быть использованной в журналах. Первая публикация фешн-фотографии была сделана во французском журнале La mode practique. В 1909 Конде Наст приобрел журнал Vogue, тем самым способствуя внедрению модной фотографии в общественную жизнь. В 1911 году фотограф Эдвард Стейхен создал снимки платьев от парижского кутюрье Поля Пуарэ, которые в последствии были опубликованы в издании журнала Art et Décoration апреля 1911 года. По словам Джес Александр: «…это считается первой серией снимков современной модной фотографии».

Vogue и Harper's Bazaar были двумя лидирующими журналами в сфере модной фотографии в течение 1920-х и 1930-х годов. Такие фотографы, как Эдвард Стейхен, Джордж Гойнинген-Гюне, Сесил Битон и Хорст П. Хорст преобразовали этот жанр в выдающийся вид искусства. В 1930-х в виду приближения Второй мировой войны Vogue и Harper’s Bazaar обосновались в Соединенных Штатах, где продолжили старое соперничество. В 1936 году Мартин Мункачи сделал первые фотографии моделей в спортивных позах на пляже. Под художественным руководством Алексея Бродович Harper’s Bazaar также начал развивать стиль в своих изданиях. В последствии такие фотографы, как Ирвин Пенн, Мартин Мункачи, Ричард Аведон и Луиза Даль-Вульф будут модифицировать модную фотографию. Ричард Аведон совершил революцию в данном направлении, а также переосмыслил роль фешн-фотографа в послевоенное время, создавая снимки современных женщин. С 1939 года развитие модной фотографии приостановилось в следствие Второй мировой войны. Связь Европы и Америки была нарушена. Рабочие отношения между представителями двух континентов осложнились, так как Франция был оккупирована, а Великобритания перешла на военное положение. Париж, главный законодатель моды того времени, был изолирован от США, в особенности пострадал французский Vogue, который временно приостановил работу в 1940-х годах. В связи с военным событиями, охватившими Европу, модная фотография продолжала существовать только в Америке, все больше приобретая специфический американский стиль. Модели часто позировали с флагами, американскими марками машин и в основном способствовали отображению американских идеалов. То, что осталось от французской и английской традиции в модной фотографии, с другой стороны, часто отражало черты военной поры. «Fashion is Indestructible» Сесил Битона с 1941 года отображал хорошо одетых женщин, рассматривающих развалины Лондона. Похожим образом Ли Миллер начала делать снимки женщин Парижа и Лондона, демонстрирующих последние модели противогазов и ездящих на велосипеде в бигуди по причине отсутствия электричества. Такие фотографии остались страшным напоминанием военных лет, а также подчеркнули рефлексивность модной фотографии в отношении мира моды и публики. Модные фотографы работали над изображением насущных проблем, обрамляя их контекстом моды. Эти фотографии являются особым индикатором модных настроений тех лет. Многие, тем не менее, считали, что модная фотография в течение сурового военного времени была безосновательной и излишней. Однако то малое количество фотографов, которые работали над сохранением индустрии, придали новые оригинальные черты модной фотографии именно в течение военных лет.

В послевоенном Лондоне Джон Френч придал новую форму для модной фотографии, которая тиражировано печаталась на газетной бумаге, с помощью которой добивался эффект естественного света и низкого уровня контрастов. В последние годы модная фотография приобрела еще большую популярность в связи с распространением интернета и онлайн-коммерции. Показ товаров на безличном манекене стало привычной практикой в сегодняшней индустрии моды.

На смену Ричарду Аведон, Хельмут Ньютон, Франческо Скавулло и Герб Ритс пришли такие модные фотографы, как Патрик Демаршелье, Стивен Мейзел, Марио Тестино, Питер Линдберг и Энни Лейбовиц.

Ссылки

• Abigail Solomon-Godeau, «The Legs of the Countess.» October 39 (Winter 1986): 65-108. Reprinted in Fetishism as Cultural Discourse, Emily Apter and William Pletz, eds. (Ithaca and London: Cornell University Press, 1993):266-306
• Alexander, Jesse, «Edward Steichen: Lives in Photography» HotShoe magazine, no.151, December/January 2008, pp.66 — 67
• Hall-Duncan, Nancy. The History of Fashion Photography. New York: Alpine Book, 1979. Print.
• Mendes, Valerie D. (comp.) (1984). John French, fashion photographer. Victoria & Albert Museum. ISBN 0-905209-97-4.
• Новая история фотографии / Под ред. Мишеля Фризо. Пер. с франц. — СПб.: Machina; Андрей Наследников; 2008
• Mott, Frank Luther. A History of American Magazines, Volume IV: 1885—1905. — Harvard University Press, 1957.

Отрывок, характеризующий Модная фотография

Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.