Модулярность сознания

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Модулярность сознания — это идея сознания, включающая в себя, по крайней мере частично, врожденные нейронные структуры или модули, каждый из которых имеет особенные функции, установленные эволюцией. Благодаря инакомыслию авторов, существуют множество определений понятия «модуль».





Ранние исследования

Поначалу, вопрос, касающийся функционального строение разума, подразделялся на две разные теории природы способностей. Первая характеризуется как горизонтальное видение, потому что она затрагивает мыслительные процессы, являющиеся взаимодействиями между такими способностями, как : память, воображение, рассудок, восприятие, которые не имеют узкой специализации (например, рассудок остается рассудком, независимо от того, связан он с познавательным опытом или осмыслением/понятием процесса). Вторая теория описывается как вертикальное видение, потому как она утверждает, что эти умственные способности распределены на различные области действия, генетически предрешены биологическим происхождением — возможно, что похожие модули могут быть обнаружены у разных биологических видов, фиксированы с конкретными неврологическими структурами и являются независимыми.

Вертикальное видение уходит корнями в 19 век, когда активно развивалось направление френологии, создателем которой был Франз Джозенф Гал. Он утверждал, что индивидуальные ментальные способности должны быть напрямую связаны (в каком-то взаимно-однозначном соответствии) с конкретными физическими областями мозга. Следовательно, уровень интеллекта кого угодно, можно определить по особой шишке в теменной доли черепа. Этот примитивный взгляд на модулярность был опровергнут примерно через век.

Модулярность сознания по Фодору

В 1980-х годах, Джерри Фодор возродил идею модулярной природы сознания, несмотря на отсутствие точного определения физической локализированности. Разработка идеи Ноама Чомского об языке, как обретенном навыке и другие его лингвистические работы так же хороши, как о философии сознания и сущности оптических иллюзий". Он стал основным защитником этой идеи после публикации в 1993 году своего исследования «Модулярность сознания».

В соответствии с идеей Фодора, модулярность рушится где-то между взглядами когнитивиста и бихевиориста на низших уровнях процессов.

Бихевиористы пытались заменить рефлекторное мышление, которое описывает Фодор, на скрытое(«инкапсулированное», познавательно непостижимое или независимое от других когнитивных сфер). На низшем уровне этот процесс не схож с рефлексами, потому что они прогнозируемы. Это может быть продемонстрировано на споре о недостаточности стимула, в котором непосредственное воздействие, изначально поступающее от мозга(так же, как 2D изображение воспринимается сетчаткой глаза), не может гарантировать на результирующий вывод (например, наше 3D восприятие мира). Получается, что, возможны и другие способы обработки информации.

Когнитивисты, напротив, видели процессы на нижних уровнях, как непрерывные высокоуровневые, но логически выведенные и доступные для познания (влияющих посредством других когнитивных сфер — таких, как убеждения). Это суждение было сочтено как неверное в некоторых случаях. В большинстве случае, это было связано с визуальными иллюзиями (к примеру, иллюзия Мюллера-Лайнера), которые имеют место быть, несмотря на осознание человеком их существования. Принято указывать, что те, другие познания, включая собственные убеждения, не могут повлиять на эти процессы.

Фодор пришел к заключению, что такие дедуктивные процессы как высокоуровневые и инкапсулируемые, схожи с рефлексами.

Даже если бы он выступал за модулярность «низкого уровня» познавательных процессов, в «Модулярности познания» он также утверждал, что более высокий уровень не является модулярным, так как они имеют различные свойства. «Мышление так не работает», отклик на работу Стивена Пинкера «Как работает мышление», посвящён данному вопросу.

Фодор постановил, что модулярные системы, по меньшей мере, должны обладать следующими качествами:

  1. Узкая специализация, модули влияют только на некоторые способы получения информации — они специализированы;
  2. Информационная инкапсуляция, модули не должны соотноситься с другими психологическими системами, чтобы работать;
  3. Безоговорочность, модули функционируют в обязательном порядке;
  4. Высокая скорость, которая возможна потому, что они инкапсулирующиеся (тем самым нуждаются только в связи со скрытыми базами данных) и императивные (время не должно растрачиваться на определение того, следует ли обрабатывать поступающие данные);
  5. Несущественная результативность, реакция модулей очень мала;
  6. Ограниченность доступа;
  7. Особенность онтогенеза, существует закономерность развития;
  8. Неизменная нейронная структура.

Пилишин(1999) утверждал, что пока эти качества, как правило, применимы к модулям, — информационной инкапсуляции — они выделяются будучи реальными характеристиками модулей. То есть инкапсуляцией процесса внутри модуля и от обоих когнитивных воздействий, и от когнитивного доступа.[1] Один из примеров — сознательное понимание, что иллюзии Мюллера есть заблуждение из-за некорректной обработки визуальных данных.

Эволюционная психология и массовая модулярность

Другие перспективы вытекают из эволюционной психологии, особенно это заметно в работе Леды Космидс и Джона Тооби. Они предполагают, что модули объединяются во время мыслительных процессов, которые развиваются в ответ на давление отбора. С этой точки зрения, наиболее современная человеческая психологическая деятельность уходит корнями в адаптацию, происходившую ранее во время антропогенеза, когда с помощью сформировался современный человеческий род.

Эволюционная психология предполагает, что разум составлен из генетически измененных и домен-специфичных[2] мыслительных алгоритмов или вычисляемых модулей, необходимых для решения разных эволюционных проблем прошлого.[3] Космидс и Тоби также разместили небольшой «букварь», на сайте[4], где они говорят: «…мозг — это физическая система. Он работает как компьютер» «…функция мозга — управление информацией», «различные нейронные цепи отвечают за решение определенных адаптационных задач» и «наша черепная коробка хранит в себе вековые знания».

Определение модуля вызывало негодование и дискуссии. Фодор охарактеризовал модуль как «функциональная специализированная когнитивная система», которая имеет 9 свойств, но не обязательно одновременно. С его точки зрения, модули могут быть основаны на периферийной обработке, такую как низко-уровневую визуальную обработку, но не в центральной обработке. Позже он сократил их количество до двух важных свойств: узко-специализированность и информационная инкапсуляция. Франкеус и Плойеджер[5] позже пояснили, что узко-специализированность предполагает существование определенного когнитивного механизма, принимающего только отдельные виды данных или специализирующегося на них. Информационная инкапсуляция подразумевает то, что информация, обрабатывающаяся в модуле, не может быть подвержена влиянию информации, хранящейся в остальной части мозга. Например, осознание того, что определенные оптические иллюзии (вызванные низким уровнем обработки данных) — фальшь, не препятствует иллюзии существовать.[5]

Эволюционные психологи вместо обычного определения модулей, характеризуют их как функционально-специализированные когнитивные системы, которые являются предметно-ориентированными и могут также содержать врожденные знания об обрабатываемой категории информации. Модули могут быть также встречаться в центральной обработке. Эту теорию иногда относят к вопросу о массовой модулярности. [5]

В статье 2010 года, написанной Конером и другими эволюционными психологами, предполагается, что все общие теории, например для «рациональности», имеют ряд проблем[6]:

  1. . Эволюционные теории, использующие идею многочисленных предметно-специфичных адаптаций, породили проверенные предсказания, которые были подтверждены на основе опыта. Теория предметно-обобщенной рациональной мысли не имела никаких предсказаний или подтверждений.
  2. . Быстрота реакций, таких как ревность из-за измены, означает, что предметно-ориентированные модули предпочтительнее, чем обдуманные, рациональные расчеты последствий.
  3. . Реакции могут возникать инстинктивно (в связи с заложенными знаниями), даже если человек еще не получал этих знаний. Например, маловероятно, что самцы древних племен во время их развития, узнавали, что неверность (обычно скрываемая) может привести к отцовской неопределенности.[7] С уважением к главной цели проблемы, ученые Барков, Космидс, и Тоби в работе «Адаптированный разум: эволюционная психология и становление культуры»(1992) предположили, что построить общий механизм решения проблемы невозможно из-за границ данной проблемы. Клюн и другие исследователи доказали, что компьютерные симуляции эволюции нейронных сетей предполагают развитие модульности, потому что в сравнении с немодульной сетью, это менее затратно.

Несколько групп критиков, включая психологов, работающих в эволюционных рамках,[8] подтвердили что массовая модульная теория разума внесла свой вклад в объяснение адаптивных психологических черт. Сторонники другой модели разума утверждают, что вычислительная теория разума не лучше объясняет человеческий характер, чем теория о разуме как части окружения. Даже в пределах эволюционной психологии существуют дискуссии о степени модулярности, также как и о том, как мало главных модулей или как много предметно-специфичных модулей.[9] Иные критики предполагают, что существует малое количество обоснований в пользу теории о предметно-специфичных модулях, на основе задачи выбора Усэйна.[10][11] Они заявляют, что задача имеет слишком ограниченный характер, чтобы проверить все соответствующие аспекты аргументации. Более того, они считают что заключение Космидса и Тоби содержит несколько логических ошибок, а также что авторы использовали непроверенные эволюционные предположения, чтобы опровергнуть другие теории.[10][12]

Валлес в 2010 заметил, что на определение «разума», данное эволюционными психологами, сильно повлиял когнитивизм или обработка информации в определениях разума. Критики отмечают, что эти утверждения, лежащие в основе эволюционной гипотезы психологов, не просто сомнительны, но и были оспорены многими психологами философами и неврологами. Например Жак Панксеп, нейробиолог, указывают на «значительную степень пластичности в пределах неокортекса человеческого мозга, особенно в период развития» и утверждает, что «эволюционные взаимодействия между древними специализированными цепями и более недавними мозговыми механизмами общего назначения, могут генерировать многие „модулярные“ человеческие способности, что эволюционная психология и поддерживает».

Философ Дэвид Буллер согласен с главным аргументом, что человеческий разум эволюционировал с течением времени, но не согласен с конкретными претензиями эволюционных психологов. Он настаивал: утверждение о том, что ум состоит из тысячи модулей, отвечающих за половой диморфизм, имеющимися эмпирическими данными.[13] Он предположил, что «модули» — это результат развития нейропластичности, что они являются адаптивной реакцией на местные условия.[14] Однако, Буллер также заявил, что даже если массовая модулярность является ложной, этот факт не должен был сильно повлиять на эволюционную психологию. Эволюция может создать врожденные мотивы, даже без врожденного знания.[13]

В отличие от теории модулярной структуры мышления, другие теории кладут в основу доводов цельную обработку информации, в которых мыслительная деятельность распределена через мозг и не может быть расчленена на независимые части даже абстрактно. Ярым защитником этого взгляда является Уильям Уттал. Он доказывает в «The new Phrenlogy»(2003), что существуют серьезные философские, теоретические и методологические проблемы с целой областью, в попытке локализовать когнитивные процессы в мозге.[15] Отчасти это доказывается тем, что результативность таксономии мыслительных процессов до сих пор не развита.

Мерлин Дональд утверждает, что за время эволюции разум получил адаптивные преимущества, так как большинство проблем решилось именно с помощью него.[16] Разум, как описано Дональдом, включает в себя модуль — как «центральные» механизмы, в дополнение к более недавно эволюционировавшим «общим».

Напишите отзыв о статье "Модулярность сознания"

Примечания

  1. ↑ Pylyshyn, Z.W. (1999).
  2. ↑ Cosmides, L. & Tooby, J. (1994).
  3. ↑ Cosmides, L., & Tooby, J. (1992).
  4. ↑ [www.psych.ucsb.edu/research/cep/primer.html «Evolutionary Psychology Primer by Leda Cosmides and John Tooby»].
  5. ↑ 1 2 3 Frankenhuis, W. E.; Ploeger, A. (2007).
  6. ↑ Clune, Jeff; Mouret, Jean-Baptiste; Lipson, Hod (2013).
  7. ↑ Confer, J. C.; Easton, J. A.; Fleischman, D. S.; Goetz, C. D.; Lewis, D. M. G.; Perilloux, C.; Buss, D. M. (2010).
  8. ↑ Panksepp, J. & Panksepp, J. (2000).
  9. ↑ Buller, David J. and Valerie Gray Hardcastle (2005) Chapter 4.
  10. ↑ 1 2 Davies, Paul Sheldon; Fetzer, James H.; Foster, Thomas R. (1995).
  11. ↑ O’Brien, David; Manfrinati, Angela (2010).
  12. ↑ Lloyd, Elizabeth A. (1999).
  13. ↑ 1 2 Buller, David J. (2005).
  14. ↑ Buller, David J.; Hardcastle, Valerie (2000).
  15. ↑ Uttal, William R. (2003).
  16. ↑ Donald, A Mind So Rare: The Evolution of Human Consciousness [psyc.queensu.ca/faculty/donald/book/mindsorare2.htm].

Литература

  • Barrett, H.C., and Kurzban, R. (2006). Modularity in cognition: Framing the debate. Psychological Review, 113, 628—647. Full text
  • Pylyshyn, Z.W. (1984). Computation and cognition: Toward a foundation for cognitive science. Cambridge, MA: MIT Press (Also available through CogNet).
  • Animal Minds: Beyond Cognition to Consciousness Donald R. Griffin, University of Chicago Press, 2001 (ISBN 0226308650)
  • Shallice, Tim, & Cooper, Rick. (2011). The Organisation of Mind. Oxford: Oxford University Press. Chapter 3: Bridging the Theoretical Gap: from the Brain to Cognitive Theory (pp. 67–107).

Видео

  • [www.youtube.com/watch?v=PWHlvFiv70Q Выступление эволюционного психолога Роберта Кузбана о модулярности разума, основанное на его книге.]
  • [www.youtube.com/watch?v=nNW_B8EwgH4 Разум каменного века: Беседа с эфолюционными психологами Ледой Космилс и Джоном Тоби]
  • [chronos.isir.upmc.fr/~mouret/tmp/modularity.avi Видео] компьютерного моделирования эволюции модулярности в нейронных сетях

Отрывок, характеризующий Модулярность сознания



Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Модулярность_сознания&oldid=80232384»