Матильда Хантингдонская

Матильда Хантингдонская

Матильда (Мод) Хантингдонская (англ. Maud of Huntingdon; 1074—1130) — дочь Вальтеофа, последнего англосаксонского эрла Нортумбрии, и жена шотландского короля Давида I. Брак Матильды и Давида I имел значительные последствия для внешней политики шотландского королевства и заложил предпосылки острого англо-шотландского противостояния в конце XII — первой половине XIII веков.

Биография

Матильда была единственным ребёнком Вальтеофа, графа Нортумбрии, и Юдиты Лансской, дочери Ламберта II, графа Ланса, и Аделаиды Нормандской, сестры Вильгельма Завоевателя. В 1075 г. Вальтеоф стал одним из организаторов «восстания трёх графов» против английского короля, после поражения которого был казнён, а его титулы и владения конфискованы. Тем не менее позднее король Вильгельм II признал за ней титул графини Хантингдонской. В 1090 г. Матильда была выдана замуж за Симона де Санлиса, графа Нортгемптона, за которого ранее отказалась выйти замуж мать Матильды Юдита Ланская. Симон де Санлис был приближённым короля Вильгельма II и получил в результате этого брака значительную часть бывших владений Вальтеофа в Средней и Восточной Англии.

Симон де Санлис скончался в 1109 г. Спустя четыре года Матильда вновь вышла замуж: её супругом стал шотландский принц Давид, младший брат короля Александра I. Давид воспитывался при английском дворе в традициях нормандской феодальной культуры и был главным орудием влияния Англонормандской монархии в Шотландии. Под давлением короля Генриха I Давид получил от своего брата в полное владение значительную часть Южной Шотландии, включая Лотиан, долину Клайда и Кумбрию. В это княжество стали быстро проникать англо-нормандская культура и обычаи, а также английский язык. Связь Давида с Англией ещё более укрепилась в 1113 г., когда он женился на Матильде Хантингдонской. Владения Матильды в Хантингдоншире, Нортгемптоншире, Бедфордшире, Кембриджшире и ещё шести графствах Англии перешли под контроль Давида. Брак с Матильдой сделал Давида одним из крупнейших магнатов Англии, а её происхождение от Вальтеофа дало ему основания претендовать и на обширное графство Нортумбрия в северной части страны. В 1124 г. после смерти Александра I Давид был коронован королём Шотландии, а Матильда стала шотландской королевой.

Политические последствия брака Давида и Матильды Хантингдонской проявились полностью уже после смерти Матильды, последовавшей, согласно сообщениям Иоанна Фордунского, в 1130 г. В обход детей Матильды от первого брака, её владения и титул графа Хантингдонского были сохранены за Давидом I, в союзе с которым нуждался английский король Генрих I. В результате короли Шотландии, начиная с Давида I, оказались глубоко вовлечёнными во внутриполитическую жизнь Англии. Будучи владельцами обширных владений в Средней Англии они являлись вассалами английских королей, что при нечёткости формулировок оммажа, создавало опасный повод для претензий на сюзеренитет над самой Шотландией. С другой стороны, права потомков Матильды и Симона де Санлиса часто использовались английскими монархами для давления на шотландских королей: титул графа Хантингдона и сопутствующие ему среднеанглийские земли периодически конфисковывались и передавались представителям рода Санлисов, что провоцировало новые витки англо-шотландского дипломатического и военного противостояния. Ещё одним аспектом последствий брака Матильды и Давида I стало тесное знакомство короля и его преемников со среднеанглийской знатью и рыцарством. В дальнейшем выходцы из Нортгемптоншира, Хантингдоншира, Кембриджшира и других графств Средней Англии в массовом порядке наделялись землями в Шотландии, усиливая англонормандский характер новой шотландской феодальной аристократии.

Дети

От брака (1090) с Симоном де Санлисом, 1-м графом Нортгемптона, Матильда имела нескольких детей, в том числе:

• Матильда де Санлис, замужем за Робертом Фитц-Ричардом (1064—1136), младшим братом Гилберта де Клера, основателя дома де Клеров;
• Симон де Санлис (ум. в 1153 г.), 2-й граф Нортгемптон, граф Хантингдон;
• Вальтеоф Святой (ок. 1095 — 1159), аббат монастыря Мелроуз в Шотландии.

От брака (1113) с Давидом I, королём Шотландии, Матильда имела одного ребёнка — Генриха (1114—1152), графа Хантингдона, отца шотландских королей Малкольма IV и Вильгельма I Льва.

Образ в культуре

Матильда Хантингдонская, её родители и её первый брак являются главными действующими лицами и событиями исторических романов современной британской писательницы Элизабет Чедвик:

• «Зимняя мантия» (англ. The Winter Mantle), вышедший в 2002 году и опубликованый на русском языке в 2005 году
• «The Falcons of Montabard» (изданный в 2002 году и не опубликованный на русском языке).

Ссылки

• [www.boazfamilytree.com/gneville/aqwg30.htm Генеалогия Матильды Хантингдонской]

Литература

• Иоанн Фордунский. Chronica gentis Scotorum.
• Duncan, A.A.M. Scotland: Making of the Kingdom. — Edinburgh, 1975, ISBN 978-0-901824-83-7
• Мак-Кензи, А. Рождение Шотландии. — СПб, 2003. ISBN 5-8071-0120-0

Предшественник  Вальтеоф

графиня Хантингдон  1076 — 1130

Преемник Генрих

Отрывок, характеризующий Матильда Хантингдонская

«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?