Финли, Мозес

Мозес Финли
Moses Finley
Сэр Мозес Финли. Колледж Иисуса, Кембридж. 60-её гг. ХХ в.
Научная сфера:	Историк
Учёная степень:	доктор философии (PhD) по истории, почётный доктор
Научный руководитель:	Уэстерман, Уильям Линн

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Финли и Финкельштейн

Сэр Мозес Израэль Фи́нли (Moses Finley, наст. фам. Финкельштейн; 20 мая 1912 г., Нью-Йорк — 23 июня 1986 г., Кембридж) — американский и английский историк античности, автор многих работ, в частности по экономической истории Древней Греции.

Биография

Родился в семье Натана Финкельштейна и Анны Каценеленбоген. (Сменит фамилию в конце 1930-х, см. далее.) Родственники со стороны матери сыграли важную роль в еврейской культуре Европы, начиная с 1-й половины XVI века^{[уточнить]}. Многие представители этой семьи принадлежали к великим раввинам^{[уточнить]}.

В пятнадцатилетнем возрасте окончил Сиракузский университет (штат Нью-Йорк), бакалавр искусств. Затем он поступил на исторический факультет Колумбийского университета (г. Нью-Йорк), где в 1929 г. получил степень магистра искусств в области государственного права. В то время он увлекается изучением работы Марка Блока, Анри Пиренна, Макса Вебера, Зигмунда Фрейда, Гаэтано Моски, а также сочинений Карла Маркса, оказавших сильное влияние на становление его мировоззрения.

Интерес к изучению античности проявился у него еще в университете, главным образом под влиянием его преподавателя, известного ученого Уильяма Уэстермана, который в то время занимался разработкой комплекса вопросов, связанных с формами рабской зависимости в античном мире.

30-е гг.

По окончании университета Финли с 1930 по 1933 гг. занимается исследовательской деятельностью в редакции «Энциклопедии социальных наук». Через тридцать лет, в 1968 г. он напечатает в новом издании этого труда обобщающую статью «Рабство».

Начиная с 1933 г. Финли начинает преподавать в Колумбийском университете в качестве ассистента профессора римского права А. А. Шиллера. В 1934—1935 гг. избирается членом совета исторического факультета Колумбийского университета. Параллельно с работой в университете устраивается в 1934 г. на половину ставки преподавателем истории в Городской колледж Нью-Йорка, где проработает до 1942 г.

В 1934 г. под влияние А. А. Шиллера Финли пишет свою первую статью, посвященную разбору правового положения указов римских императоров. В дальнейшем история Рима не особо привлекала внимание Финли, отдававшего предпочтение Древней Греции.

В 1935 г. Финли пишет новую статью, посвященную афинской торговле, в которой ставит под сомнение возможность использования категории «капитализм» применительно к древнегреческой экономике.

Первые статьи Финли, как признавал позднее сам автор, были написаны в традиционном духе и были лишены какой-либо оригинальности.

Изменения в мировоззрении Финли происходят под влиянием эмигрировавших в США выдающихся представителей немецкой философии, в особенности Макса Хоркхаймера и Герберта Маркузе.

Финли участвует в организованных философами семинарах и в 1935 г. печатает в «Журнале социальных исследований», издававшемся Хоркхаймером, свою первую рецензию, посвященную вышедшим к этому времени десяти томам «Кембриджской истории древнего мира».

С 1937 по 1939 гг. Финли работает в Институте социальных исследований в качестве переводчика. В это время растет интерес Финли к работам К. Маркса, которые активно интерпретируются представителями Франкфуртской школы.

В конце 30-х гг. Финли окончательно порывает с устоями иудаистской культуры. Это ярко проявляется в смене фамилии Финкельштейн.

40-е — начало 50-х гг.

В начале 40-х гг. XX в. в США разворачивается широкая кампания солидарности с СССР. Одним из проявлений антифашистской солидарности стало создание фонда «Помощь России в войне». Одним из самых активных участников фонда стал М. Финли. Он отдавал множество сил работе фонда, занимал в нем различные руководящие должности, оставив с 1942 по 1947 гг. научную и преподавательскую деятельность.

Первая его рецензия после столь длительного перерыва появилась лишь в 1948 г. В этом же году он возобновляет преподавание античной истории в Рутгерском университете (штат Нью-Джерси). Одновременно его избирают членом руководящего органа американского Совета ученых, занимающихся социальными науками. В 1950 г. в Колумбийском университете Финли присваивается степень доктора философии в области истории.

В конце 40-х гг. США были охвачены так называемой «Красной паникой» — антикоммунистическими гонениями, переросшими в маккартизм. Широко практиковались обвинения в связях с так называемыми «коммунистическими организациями», которые влекли за собой потерю работы и занесение в «черные списки», не дававшие возможности её вновь найти. Столь печальная участь не прошла мимо М. Финли. В 1952 г. он был уволен из университета Рутгерса, а в 1954 г. был вызван в Подкомиссию по вопросам внутренней безопасности Сената США. Он отказался сотрудничать с Подкомиссией, сославшись на Пятую поправку Конституции США, позволяющую не свидетельствовать против самого себя.

Жизнь и работа в Великобритании

Оставшись без работы и возможности её получить, Финли в 1954 г. переезжает в Великобританию. С 1955 до 1964 г. он работает преподавателем классического отделения Кембриджского университета. Одновременно в 1960—1964 гг. Финли исполняет обязанности библиотекаря Колледжа Иисуса (Jesus College) того же университета.

В 1964 г. он избирается экстраординарным профессором социальной и экономической истории древнего мира в Кембриджском университете. В 1970 г. Финли стал профессором древней истории Кембриджа.

Первые работы Финли, написанные им в Великобритании, затрагивают, главным образом, вопросы экономической истории. Продолжая исследование микенского общества, он углубляет намеченное ранее в книге «Мир Одиссея» положение о близости микенского хозяйства к древневосточным формам экономики.

В 1959 г. Финли издает отрывки работ Геродота, Фукидида, Ксенофонта и Полибия, используя при этом существующие уже английские переводы, но подвергнув их некоторым уточнениям.

В конце 50-х — начале 60-х гг. Финли начинает уделять внимание анализу античного рабства. Исследуя разнообразные формы зависимости в Древней Греции, Финли считал определяющим фактором экономики преобладающий удельный вес рабского труда. По его мнению, античное общество несомненно было основано на рабском труде.

В 1960 г. под редакцией Финли выходит сборник статей «Рабство в классической древности. Взгляды и разногласия», обобщивший разнообразие точек зрения на эту проблему в исторической науке.

В период с 1959 по 1965 гг. Финли исполнял обязанности секретаря университетского Филологического общества, а с 1967 по 1969 гг. был избран председателем Совета классического факультета Кембриджского университета. С 1969 г. он был главным редактором британской серии «Древняя культура и общество».

С началом 60-х гг. научная карьера Финли начинает приобретать все большее значение. Три раза, в 1962 г. (г. Экс-ан-Прованс), в 1965 г. (г. Мюнхен) и в 1978 г. (г. Эдинбург) Финли избирался членом организационного комитета секции античной истории международной конференции по истории экономики. На Международном историческом конгрессе в г. Брно в 1966 г. он возглавлял одну из секций.

В 1970-79 гг. профессор античной истории Кембриджского университета, затем эмерит.

Ярким свидетельством научного авторитета Финли может послужить приглашение его для чтения лекций в ряде зарубежных учебных заведений: в Ратгерский и Калифорнийский университеты (США) в 1972 г., в Коллеж де Франс (Франция) в 1978 г.

Начало 70-х гг. — время, когда имя Мозеса Финли начинает звучать особенно громко. 1971 г. принес ему звание члена Британской академии. В 1973—1974 гг. он избирался президентом Классической ассоциации, в 1974 г. был награждён за работы в области истории литературной Вулфсоновской премией. С 1975 г. Финли являлся иностранным членом Датской королевской, а с 1979 г. и Американской академий. С 1976 по 1982 гг. Финли возглавлял основанный в 1964 г. Дарвиновский колледж (Darwin College) Кембриджского университета. В то же время он становится членом ряда Королевских обществ Великобритании (исторического, покровительства искусствам и др.). В ноябре-декабре 1978 г. М. Финли был приглашен для чтения лекций в Коллеж де Франс.

В 1979 г. Мозес Финли получает рыцарское звание и титул Сэра. Это событие явилось признанием не только научной, но и педагогической деятельности Финли, а также высокой оценки его вклада в общественную жизнь Великобритании.

Сэр Мозес Израэль Финли скончался 23 июля 1986 г. в возрасте 74 лет, на следующий день после кончины своей супруги. На смерть ученого откликнулись крупнейшие английские газеты и исторические журналы ряда стран, поместившие на своих страницах посвященные ему некрологи.

Еще в 1932 г. Финли вступает в брак со школьной учительницей Мэри Тирс. Они прожили в браке почти пятьдесят четыре года. У четы Финли не было детей. Возможно, именно смерть жены 22 июля 1986 г. и повлияла на его скоропостижную кончину.

Признание

В 1972 г. Финли впервые получает в Университете Лестера (Великобритания) степень почетного доктора литературы. Впоследствии он получил её также в Шеффилдском (Великобритания) и Саскачеванском (Канада) университетах в 1979 г.

Обзор сочинений

В 1952 г. публикуется первая книга Финли «Исследование о земле и кредите в древних Афинах 500—200 гг. до н. э.» («Studies in land and credit in Ancient Athens. 500—200 B. C., the Horos Inscriptions»). В этой работе Финли исследовал вопрос об экономическом и социальном значении ипотеки в Афинах, анализировал известные по закладным надписям случаи ипотеки. В итоге работы Финли пришел к выводу, что изученные им материалы не позволяют говорить о кризисе мелкого землевладения в Афинах IV в. до н. э.

В 1954 г. выходит новая работа Финли «Мир Одиссея» («The World of Odysseus»), в которой Финли, стремясь воссоздать систему социально-экономических отношений так называемого гомеровского общества, утверждал, что в поэмах Гомера нашло отражение общество 10—9 вв. до н. э., которое «бесконечно ближе» восточной деспотии, чем греческому миру 8—7 вв. до н. э.

В 1968 г. Финли публикует сборник статей под названием «Аспекты античности» (второе дополнительное издание — 1977 г.), в который он включил рецензии и популярные статьи, напечатанные в разное время, преимущественно, в массовых журналах. В этом же году Финли издает книгу «Античная Сицилия», представлявшую собой первую часть трехтомной истории острова, создававшуюся по инициативе Д. М. Смита.

В 1970 г. Финли пишет новый труд под названием «Ранняя Греция: бронзовый и архаический века» (второе издание — 1981 г.).

В 1973 г. выходит обобщающая работа «Античная экономика» («The Ancient Economy»). В этой работе Финли утверждает, что античность не знала таких экономических категорий, как «капитал», «продукция», «капиталовложение», «спрос», «предложение»; не существовало представления о полезности и возможности постоянного прогресса технологии. При определении места человека в обществе имели значение: состояние (бедность всегда презиралась), сословие, статус, класс, причем, с точки зрения Финли, марксистская концепция класса вряд ли применима при анализе античного общества. Гибель античного общества, по мысли Финли, проистекает вследствие замены полисного строя бюрократической монархией.

В 1975 г. выходит статья Финли «Спарта», в которой он выступает против тезиса о спартанском милитаризме. С его точки зрения, основная функция Спартанского государства не военная, а полицейская. По мнению Финли, спартанская система не была уникальным явлением в Греции: все элементы, из которых она слагалась, встречались и в других государствах, специфика же заключалась в том, что эти элементы (илотия, царская власть, система возрастных классов, сисситии) соединены воедино.

За год до своей смерти, в 1985 г., он издает историографический по своему характеру сборник статей под названием «Античная история: свидетельства и модели» («Ancient History: Evidence and Models»), посвященный двум из его учеников — П. Гэрнси и К. Уитакеру.

Труды

• Studies in land and credit in Ancient Athens. 500—200 B.C.: The Horos Inscriptions (1951)
• Economy and Society in Ancient Greece (1953)
• The World of Odysseus (1954) / «Мир Одиссея»
• The Ancient Greeks: An Introduction to Their Life and Thought (1963)
• Between Slavery and Freedom // Comparative Studies in Society and History. 1964. Vol. 6, No. 3. pp. 233–249.
• A History of Sicily: Ancient Sicily To The Arab Conquest (1968)
• Early Greece: The Bronze and Archaic Ages (1970)
• The Ancient Economy (1973) / «Античная экономика»
• Studies in Ancient Society, editor (1974)
• The Use and Abuse of History (1975)
• Schliemann’s Troy: One Hundred Years After (1975)
• Studies in Roman property, editor (1976)
• The Olympic Games: The First Thousand Years, with H.W. Pleket (1976)
• Ancient Slavery and Modern Ideology (1980)
• The Legacy of Greece: A New Appraisal (1981)
• Authority and Legitimacy in The Classical City-State (1982)
• Politics in the Ancient World (1983)
• Ancient History: Evidence and Models (1985)

Литература

• Безгубенко А. А. М. Финли: опыт реконструкции биографии ученого // Античный вестник. Сб. научных трудов. Омск: Изд. ОмГУ, 1999. Вып. IV—V. С. 80-100. [econ-om.narod.ru/Bezgubenko/article2.htm Данная статья размещена также на сайте «Экономическая теория, политика, право».] [econ-om.narod.ru/Bezgubenko/article1.htm]
• Историография античной истории. Под ред. В. И. Кузищина. М.: Высшая школа, 1980.
• Кошеленко Г. А. Экономика Древней Греции в современной зарубежной литературе // Древний Восток и античный мир. М.: Изд. МГУ, 1980. С. 118—127.
• Кошеленко Г. А. Греческий полис и проблемы развития экономики // Античная Греция. Т. 1: Становление и развитие полиса. М.: Наука, 1983. С. 234—237.
• Harris W. V. (ed.), Moses Finley and Politics. Columbia Studies in the Classical Tradition, 40. Leiden; Boston: Brill, 2013. Pp. x, 155. ISBN 9789004261679.
• [www.academia.edu/8899463/La_Formation_de_Moses_Finley Tompkins D. La Formation de Moses Finley d’après les documents américains, 1932—1955 // Anabases 19 (2014), p. 111—129.]

Ссылки

• [krotov.info/spravki/history_bio/20_bio/1986_Finley.htm Библиотека Якова Кротова]
• [www.eleven.co.il/article/14293 Финли Мозес] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/18710/ФИНЛИ Финли Мозес] // Советская историческая энциклопедия

Отрывок, характеризующий Финли, Мозес

В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.