Мой дедушка — памятник

Мой дедушка — памятник
Жанр:	повесть
Автор:	Василий Аксёнов
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1969
Дата первой публикации:	1970

«Мой дедушка — памятник» — повесть Василия Аксёнова для детей, написанная в 1969 году и рассказывающая о приключениях советского пионера Гены Стратофонтова в вымышленном государстве Большие Эмпиреи. Повесть выдержана в юмористическом и ироническом ключе и основана «на сказочно-авантюрном осмыслении стереотипов советского масскульта».

Как правило, издаётся с подзаголовком «Повесть об удивительных приключениях ленинградского пионера Геннадия Стратофонтова, который хорошо учился в школе и не растерялся в трудных обстоятельствах»; в некоторых изданиях — с подзаголовком «Приключенческий роман».

История

Написана в 1969 году, впервые опубликована в журнале «Костёр» (1970, № 7—10). Отдельным изданием вышла в 1972 году в издательстве «Детская литература». Продолжением приключений Гены Стратофонтова в Больших Эмпиреях стала повесть «Сундучок, в котором что-то стучит», написанная в 1975 году.

В связи с эмиграцией автора повесть не переиздавалась почти 20 лет, лишь в 1991 году она вышла в Кемерово, причём сразу тиражом 250 тыс. экземпляров. С тех пор повесть неоднократно переиздавалась в России, как отдельно, так и вместе с продолжением.

Своеобразным завершением «трилогии» стал поздний роман Аксёнова «Редкие земли» (2007), действие которого происходит спустя тридцать лет. Его главный герой — осуждённый олигарх Ген Стратов, прототипом которого во многом явился Михаил Ходорковский. По мнению писателя, высказанному в интервью, «такой мальчик, как Геннадий Стратафонтов… никуда больше не мог пойти, как именно в комсомол. И он стал таким вундеркиндом режима, империи. Именно его в конце 70-х годов послали в Америку для участия в движении „Молодые лидеры мира“, а дальше — непременно МГИМО». В «Редких землях» неоднократно упоминается повесть «Мой дедушка — памятник»; так, один из героев говорит: «Это штука, поверьте мне, Винсент! По праву родины слонов могу сказать, что он предвосхитил „Гарри Поттера“». При этом подчёркивается, что «прототипы озлились на автора. Во-первых, вольности с именами. Перед нами потомственные Стратовы, а в книге их называют Стратофонтовы. С другой стороны, фигурирует Наташка Вертопрахова, а на самом-то деле это Ашка Вертолётова…» (жена Гена Стратова). Сам же главный герой, олигарх Стратов, «не очень-то любил упоминаний о неком Геннадии Стратофонтове, „который хорошо учился в школе и не растерялся в трудных обстоятельствах“, не очень-то он любил и литературные размышления о протагонистах и прототипах, он вообще не очень-то любил беллетристику».

Сюжет

Главный герой повести — ленинградский пионер Геннадий Стратофонтов, отличник и спортсмен. Однажды на шахматном турнире он знакомится с океанологом Николаем Рикошетниковым, который летом на исследовательском судне «Алёша Попович» собирается исследовать прибрежный шельф близ архипелага Большие Эмпиреи в Океании. Гена мечтает побывать там — ведь он является потомком адмирала Стратофонтова, национального героя Больших Эмпиреев, который в XIX веке спас местное население от пиратов, в том числе известного злодея Рокера Буги.

Гену берут в экспедицию, которая сначала заезжает в Токио, где с трудом находит консула Республики Большие Эмпиреи и Карбункл. Тот сообщает, что судно может посетить страну при условии, что команда судна сыграет в футбол с командой эмпирейцев — ведь футбол (по местному «булоног») является их национальным спортом, в котором они считают себя непревзойдёнными. В столице республики экспедицию радостно встречают, поскольку эмпирейцы с нетерпением ожидают футбольного матча. На главной площади стоит памятник Гениному предку (на местный лад его именуют «Серхо Филимоныч Страттофудо»), однако пока эмпирейцам не сообщают, что среди прибывших есть потомок их героя.

Вскоре оказывается, что не все рады прибывшим: жители второго по величине острова страны, Карбункла, терпеть не могут футбол и устраивают провокации, из-за которых матч откладывается. Гену, который случайно становится свидетелем тайного разговора, похищают и увозят на Карбункл. Ему удаётся вырваться из плена и он знакомится с девочкой Доллис, которая как две капли воды похожа на Наташу Вертопрахову, одноклассницу Гены. Постепенно он понимает, что на Карбункле зреет тайный заговор по завоеванию власти в стране. При этом эмпирейская красавица-сенатор Накамура-Бранчевска, мать Доллис, оказывается главой мафиозной группировки. При помощи своих сторонников, в первую очередь негодяя Ричарда Буги, потомка пирата Рокера Буги, она планирует организовать вооружённый захват Эмпирей, в результате которого её провозгласят королевой страны.

Гене удаётся выдать себя за англичанина и втереться в доверие к злодеям. Он летит в Лондон, где становится свидетелем того, как под видом музыкантов симфонического оркестра головорезы Ричарда Буги готовятся к захвату Эмпирей. Подружившись с одним из бойцов (Джоном Греем по прозвищу Силач-Повеса), Гена открывает ему глаза на происходящее, и тот становится его сторонником. Вернувшись вместе с пиратами на архипелаг, Гена и Джон Грей успевают заменить оружие, которое те привезли в футлярах музыкальных инструментов, на сами музыкальные инструменты. В результате Эмпиреи оказываются спасены, а злодеи повержены. Джон Грей гибнет в схватке. Выясняется также, что Доллис и Наташа — сёстры-близнецы, одну из которых в раннем детстве выкрали, когда их родители-геологи работали в Бирме.

Художественные особенности

По мнению Ирины Линковой, «у Василия Аксёнова никогда больше не было такой свободной и радостной книги, у которой нет никаких обязательств, кроме единственного — одержать победу». Она также отмечает, что «самые невообразимые неожиданности, случайности и пертурбации происходят буквально на каждой странице», так что «даже среди всемирно известных приключенческих романов недлинная повесть Василия Аксёнова запросто займёт первое место по динамике и темпу повествования — с большим отрывом!»

Дополнительные факты

• Один из второстепенных героев повести, «плотник высшего разряда» Владимир Телескопов, является также главным героем повести Аксёнова «Затоваренная бочкотара» (1968), а также фигурирует в романе «Золотая наша железка» (1973).
• Джон Грей (а также упомянутые в тексте Рита и крошка Нелли) являются героями фокстрота «В стране далёкой юга…» 1924 года (музыка Матвея Блантера, слова Владимира Масса или Константина Подревского.
• В повести неоднократно упоминается придуманный Александром Грином город Зурбаган, из столицы архипелага Большие Эмпиреи Оук-Порта до Зурбагана налажено сообщение воздушным и морским транспортом.

Ссылки

• Ирина Линкова. [bibliogid.ru/articles/3722 «…В мире нет ничего нереального» (07 сентября 2009)]

Отрывок, характеризующий Мой дедушка — памятник

Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.