Мола, Эмилио

Эми́лио Мóла Видáль
исп. Emilio Mola Vidal
Прозвище	Директор (исп. El Director)
Дата рождения	9 июля 1887(1887-07-09)
Место рождения	Пласетас (проовинция Вилья-Клара, Куба)
Дата смерти	3 июня 1937(1937-06-03) (49 лет)
Место смерти	около Алькосеро-де-Мола (провинция Бургос, Испания)
Принадлежность	Королевство Испания Вторая Испанская Республика Вторая Испанская Республика Националистическая фракция
Годы службы	1904—1932 1933-1937
Звание	Генерал
Сражения/войны	Рифская война Гражданская война в Испании
Награды и премии

Эми́лио Мóла Видáль (исп. Emilio Mola Vidal; 9 июля 1887, Пласетас, Вилья Клара — 3 июня 1937, Алкосеро, Бургос) — испанский военачальник, генерал. Участник гражданской войны 1936—1939.

Семья и образование

Родился на Кубе, бывшей тогда испанской колонией. Отец — капитан Гражданской гвардии (жандармерии), проходивший службу на Кубе и вступивший там в брак с местной уроженкой. После поражения Испании в войне с США в 1898, повлекшего за собой потерю Кубы, семья переехала в Испанию. В 1904—1907 Эмилио получил образование в Толедском пехотном училище, после успешного окончания которого был произведён в лейтенанты.

Военная служба

Проходил военную службу в пехотном полку Байлена, участвовал в колониальной войне в Марокко в составе пехотного полка Мелильи, отличился в кампании 1909. С 1 августа 1911 служил в марокканских стрелковых частях (Las Fuerzas Regulares Indígenas), в 1912 был тяжело ранен в бедро и за военные отличия в боевых действиях на равнине Зайо произведён в капитаны. После возвращения в строй был направлен в пехотный полк Сериньолы, с которым участвовал в боях в Северной Африке (в том числе в районе Тетуана). Вновь отличился и был произведён в майоры.

С 1915 — командир добровольческого батальона «Альба де Тóрмес» в Барселоне, через два с половиной года был переведён в Мадрид, а оттуда вновь в испанское Марокко — в Сеуту, где вновь воевал в подразделении regulares. В 1919—1920 участвовал в многих боях против марокканцев, в июне 1921 ему был присвоен чин подполковника, и он получил назначение в пехотный полк Андалузии в Сантандере. Однако уже спустя три месяца он вернулся в ряды regulares Мелильи, отличился во время операции у Дар-Акоба. Вскоре произведён в полковники (в этом чине командовал пехотным полком Мелильи), а в 1927 — в бригадные генералы с назначением командующим войсками в Лараче (на атлантическом побережье Марокко). Успешная военная карьера Молы была обусловлена его отличиями в боевых действиях в Северной Африке (он не только получал за храбрость внеочередные повышения по службе, но и отмечался наградами, включая особо почётную — личную Военную медаль). Другим известным молодым «африканским» генералом того времени был Франсиско Франко.

В 1930 консервативно настроенный генерал Мола был директором безопасности, его деятельность в этом качестве восстановила против него социалистов и либералов (в 1930—1931 одним из лозунгов революционеров был «Расстрелять Молу»). В этот период он занимался реорганизацией полицейских частей, в том числе созданием штурмовой гвардии. В 1931, после свержения монархии, он был заключён в тюрьму, в 1932, после военного выступления правого генерала Хосе Санхурхо был уволен в отставку. Этот период он занимался публикацией статей, в том числе с целью заработка. В то же время Мола получил известность как военный теоретик. В 1932 он опубликовал книгу «Опыты», в которой выступил сторонником реорганизации испанской армии на профессиональной основе. Британский историк Хью Томас назвал Молу «преданным делу генералом с литературным складом ума».

В 1933 Мола был амнистирован и возвращён в армию, служил в Генеральном штабе под руководством генерала Франко. В 1935 правоцентристское правительство, министром обороны в котором был лидер правой партии Испанская конфедерация независимых правых Хосе Мария Хиль-Роблес, назначил его командующим войсками в Мелилье, а затем главнокомандующим испанскими вооружёнными силами в Марокко. После того, как в феврале 1936 на парламентских выборах в Испании победил левый Народный фронт, то генерал Мола был назначен на периферийную должность командующего войсками в Памплоне (Наварра). В этот же время Франко был перемещён на аналогичную должность на Канарские острова — там левое правительство пыталось удалить с ключевых постов нелояльных ему военачальников.

Организатор заговора

Однако действия властей не помешали Моле стать одним из наиболее видных организаторов военного заговора против правительства Народного фронта. Более того, назначение Молы в Наварру позволило ему наладить отношения с имевшей там значительное влияние наиболее консервативной частью монархического движения — карлистами, затем активно поддержавшими военное выступление под руководством Франко (при этом сам Мола являлся сторонником республиканской формы правления). Российский историк Сергей Данилов даёт следующую характеристику деятельности Молы в этот период:

Эмилио Мола стал главным координатором подготовки военного мятежа. Этот человек, с неброской внешностью, в очках с дешёвой оправой, с постоянной усталостью на лице, скорее похожий не на военного, а на школьного учителя или бухгалтера, провёл массу телефонных и телеграфных переговоров со всеми военными округами страны, с офицерством каждого корпуса и каждой дивизии. Он разослал участвовавшим в заговоре генералам, полковникам и майорам ясные и исчерпывающие предписания, что, кому и когда предпринимать. Мола достиг понимания с офицерами флота. Он встречался с вождями монархического движения Кастилии и Наварры, добиваясь единства действий. Соратники с уважением именовали Молу «Директором».

5 июня 1936 Мола представил другим участникам заговора план восстания, в котором предусматривалось создание «директории» из президента и четырёх членов и приостановление действия Конституции. План Молы предусматривал также решительное подавление всех политических и военных сил, которые могли бы помешать успеху выступления, а также «примерные наказания» политических противников.

Несмотря на конспирацию, слухи о заговоре распространялись по стране. 16 июля 1936 верный республике начальник Молы генерал Доминго Батет вызвал его в свой штаб и предложил покинуть Памплону, мотивируя это возможностью покушения на Молу со стороны анархистов. Кроме того, Батет потребовал от Молы дать честное слово, что не выступит против республики. На это Мола дал слово, что не собирается ввязываться в авантюры — эта формулировка позволила ему продолжить участие в заговоре, который он не считал «авантюрой». Несмотря на подозрения, Батет позволил Моле вернуться в Памплону. В тот же день Мола разослал участникам заговора телеграмму с кодовым сигналом к началу выступления: «Семнадцатого в семнадцать. Директор».

Участие в гражданской войне

17 июля военное выступление началось в Марокко. В ночь с 18 на 19 июля новоназначенный премьер-министр республики Диего Мартинес Баррио позвонил Моле в Памплону и предложил ему занять министерский пост с тем, чтобы прекратить выступление. Мола ответил отказом:

Народный фронт не может обеспечить порядок. У вас есть свои сторонники, а у меня свои. Если бы мы заключили сделку, мы предали бы и свои идеалы, и своих людей. И нас обоих стоило бы линчевать.

Во время подавления выступления в Барселоне 20 июля был убит его брат, капитан Рамон Мола, активный сторонник националистов и участник заговора. В то же время генералу Моле удалось установить контроль над значительной частью севера страны. Он занимался не только военными и организационными вопросами, но и пропагандой, лично выступая по радио и резко критикуя республиканцев. Особенно сильным его нападкам подвергался президент Мануэль Асанья, которого он обвинял в действиях, направленных на развал армии (Асанья был министром обороны, когда Мола был уволен из вооружённых сил), называл чудовищем и требовал заключить в клетку.

Уже к 22 июля Северная армия Молы заняла Старую Кастилию, однако попытка прорваться к Мадриду завершилась неудачей из-за недостатка сил и отсутствия резервов. В августе его войска начали новое наступление, которое носило демонстрационный характер — оно сковало силы республиканцев, не позволив им успешно действовать на других участках фронта. В то же время он атаковал на севере против сражавшихся на стороне республиканцев формирований басков, добиваясь успехов с большими потерями. 3 сентября 1936 подчинённые ему войска под командованием полковника Альфонсо Беорлеги взяли город Ирун, после чего баскские вооружённые силы были отрезаны от французской границы. 13 сентября был взят Сан-Себастьян — это стало не только военной, но и политической победой.

30 сентября 1936 Мола участвовал в совещании восьми ведущих военных лидеров националистов, на котором Франсиско Франко был избран единоличным военно-политическим вождём (каудильо). Мола был в числе двух генералов, голосовавших против Франко. В октябре-ноябре 1936 он руководил штурмом Мадрида, обещая взять его к 7 ноября. При этом ему принадлежит знаменитое изречение о «пятой колонне», которая поддержит изнутри наступление четырёх военных колонн националистов. Однако штурм Мадрида завершился неудачей, и к концу ноября стороны перешли к позиционной войне — линия фронта проходила по окраине города.

Весной 1937 Мола возглавил новое наступление на севере страны против басков. В ходе этого наступления союзная националистам немецкая авиация 26 апреля разрушила древнюю баскскую столицу Гернику, которая на следующий день была занята войсками Молы. 19 июня националисты взяли столицу Бискайи Бильбао, что стало решающим успехом националистов на этом участке фронта.

Смерть Молы

Однако ещё 3 июня генерал Мола погиб в авиакатастрофе. Сложные отношения между Франко и Молой стали причиной появления версии о причастности каудильо к гибели «Директора». По мнению германского посла в Испании генерала Фаупеля, Франко, «без сомнения, испытал облегчение при известии о смерти Молы». Кроме того, ещё в июле 1936 также в авиакатастрофе погиб ещё один возможный соперник Франко, генерал Хосе Санхурхо. Однако никаких доказательств этой версии не существует. После окончания войны Франко посмертно присвоил Моле титул герцога.

Адольф Гитлер после гибели генерала заявил: «Гибель Молы стала трагедией Испании. Мола — это настоящий мозг, настоящий вождь». Чилийский поэт и активный сторонник испанских республиканцев Пабло Неруда назвал одно из своих самых резких стихотворений «Мола в аду».

Подводная лодка

В память о Моле была названа подводная лодка «Генерал Мола» («General Mola»), переданная испанским националистам их итальянскими союзниками (в Италии она называлась «Торричелли»). Она находилась в строю до начала 1950-х годов, когда была заменена подводной лодкой, построенной в Испании.

Библиография

• Томас Х. Гражданская война в Испании. 1931—1939 гг. — М.: Центрполиграф, 2003. — 573 с. — ISBN 5-9524-0341-7.
• Данилов С. Ю. Гражданская война в Испании (1936—1939). — М.: Вече, 2004. — 352 с. — ISBN 5-9533-0225-8.

Ссылки

• [dobrovoletz.narod.ru/Mola.htm Некролог]

Отрывок, характеризующий Мола, Эмилио

– Отчего вы никогда не бывали у Annette? – спросила маленькая княгиня у Анатоля. – А я знаю, знаю, – сказала она, подмигнув, – ваш брат Ипполит мне рассказывал про ваши дела. – О! – Она погрозила ему пальчиком. – Еще в Париже ваши проказы знаю!
– А он, Ипполит, тебе не говорил? – сказал князь Василий (обращаясь к сыну и схватив за руку княгиню, как будто она хотела убежать, а он едва успел удержать ее), – а он тебе не говорил, как он сам, Ипполит, иссыхал по милой княгине и как она le mettait a la porte? [выгнала его из дома?]
– Oh! C'est la perle des femmes, princesse! [Ах! это перл женщин, княжна!] – обратился он к княжне.
С своей стороны m lle Bourienne не упустила случая при слове Париж вступить тоже в общий разговор воспоминаний. Она позволила себе спросить, давно ли Анатоль оставил Париж, и как понравился ему этот город. Анатоль весьма охотно отвечал француженке и, улыбаясь, глядя на нее, разговаривал с нею про ее отечество. Увидав хорошенькую Bourienne, Анатоль решил, что и здесь, в Лысых Горах, будет нескучно. «Очень недурна! – думал он, оглядывая ее, – очень недурна эта demoiselle de compagn. [компаньонка.] Надеюсь, что она возьмет ее с собой, когда выйдет за меня, – подумал он, – la petite est gentille». [малютка – мила.]
Старый князь неторопливо одевался в кабинете, хмурясь и обдумывая то, что ему делать. Приезд этих гостей сердил его. «Что мне князь Василий и его сынок? Князь Василий хвастунишка, пустой, ну и сын хорош должен быть», ворчал он про себя. Его сердило то, что приезд этих гостей поднимал в его душе нерешенный, постоянно заглушаемый вопрос, – вопрос, насчет которого старый князь всегда сам себя обманывал. Вопрос состоял в том, решится ли он когда либо расстаться с княжной Марьей и отдать ее мужу. Князь никогда прямо не решался задавать себе этот вопрос, зная вперед, что он ответил бы по справедливости, а справедливость противоречила больше чем чувству, а всей возможности его жизни. Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима. «И к чему ей выходить замуж? – думал он, – наверно, быть несчастной. Вон Лиза за Андреем (лучше мужа теперь, кажется, трудно найти), а разве она довольна своей судьбой? И кто ее возьмет из любви? Дурна, неловка. Возьмут за связи, за богатство. И разве не живут в девках? Еще счастливее!» Так думал, одеваясь, князь Николай Андреевич, а вместе с тем всё откладываемый вопрос требовал немедленного решения. Князь Василий привез своего сына, очевидно, с намерением сделать предложение и, вероятно, нынче или завтра потребует прямого ответа. Имя, положение в свете приличное. «Что ж, я не прочь, – говорил сам себе князь, – но пусть он будет стоить ее. Вот это то мы и посмотрим».
– Это то мы и посмотрим, – проговорил он вслух. – Это то мы и посмотрим.
И он, как всегда, бодрыми шагами вошел в гостиную, быстро окинул глазами всех, заметил и перемену платья маленькой княгини, и ленточку Bourienne, и уродливую прическу княжны Марьи, и улыбки Bourienne и Анатоля, и одиночество своей княжны в общем разговоре. «Убралась, как дура! – подумал он, злобно взглянув на дочь. – Стыда нет: а он ее и знать не хочет!»
Он подошел к князю Василью.
– Ну, здравствуй, здравствуй; рад видеть.
– Для мила дружка семь верст не околица, – заговорил князь Василий, как всегда, быстро, самоуверенно и фамильярно. – Вот мой второй, прошу любить и жаловать.
Князь Николай Андреевич оглядел Анатоля. – Молодец, молодец! – сказал он, – ну, поди поцелуй, – и он подставил ему щеку.
Анатоль поцеловал старика и любопытно и совершенно спокойно смотрел на него, ожидая, скоро ли произойдет от него обещанное отцом чудацкое.
Князь Николай Андреевич сел на свое обычное место в угол дивана, подвинул к себе кресло для князя Василья, указал на него и стал расспрашивать о политических делах и новостях. Он слушал как будто со вниманием рассказ князя Василья, но беспрестанно взглядывал на княжну Марью.
– Так уж из Потсдама пишут? – повторил он последние слова князя Василья и вдруг, встав, подошел к дочери.
– Это ты для гостей так убралась, а? – сказал он. – Хороша, очень хороша. Ты при гостях причесана по новому, а я при гостях тебе говорю, что вперед не смей ты переодеваться без моего спроса.
– Это я, mon pиre, [батюшка,] виновата, – краснея, заступилась маленькая княгиня.
– Вам полная воля с, – сказал князь Николай Андреевич, расшаркиваясь перед невесткой, – а ей уродовать себя нечего – и так дурна.
И он опять сел на место, не обращая более внимания на до слез доведенную дочь.
– Напротив, эта прическа очень идет княжне, – сказал князь Василий.
– Ну, батюшка, молодой князь, как его зовут? – сказал князь Николай Андреевич, обращаясь к Анатолию, – поди сюда, поговорим, познакомимся.
«Вот когда начинается потеха», подумал Анатоль и с улыбкой подсел к старому князю.
– Ну, вот что: вы, мой милый, говорят, за границей воспитывались. Не так, как нас с твоим отцом дьячок грамоте учил. Скажите мне, мой милый, вы теперь служите в конной гвардии? – спросил старик, близко и пристально глядя на Анатоля.
– Нет, я перешел в армию, – отвечал Анатоль, едва удерживаясь от смеха.
– А! хорошее дело. Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?
– Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? – обратился Анатоль со смехом к отцу.
– Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха ха ха! – засмеялся князь Николай Андреевич.
И Анатоль засмеялся еще громче. Вдруг князь Николай Андреевич нахмурился.
– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».
И княжна Марья старалась и не умела быть любезной с новым гостем. «La pauvre fille! Elle est diablement laide», [Бедная девушка, она дьявольски дурна собою,] думал про нее Анатоль.
M lle Bourienne, взведенная тоже приездом Анатоля на высокую степень возбуждения, думала в другом роде. Конечно, красивая молодая девушка без определенного положения в свете, без родных и друзей и даже родины не думала посвятить свою жизнь услугам князю Николаю Андреевичу, чтению ему книг и дружбе к княжне Марье. M lle Bourienne давно ждала того русского князя, который сразу сумеет оценить ее превосходство над русскими, дурными, дурно одетыми, неловкими княжнами, влюбится в нее и увезет ее; и вот этот русский князь, наконец, приехал. У m lle Bourienne была история, слышанная ею от тетки, доконченная ею самой, которую она любила повторять в своем воображении. Это была история о том, как соблазненной девушке представлялась ее бедная мать, sa pauvre mere, и упрекала ее за то, что она без брака отдалась мужчине. M lle Bourienne часто трогалась до слез, в воображении своем рассказывая ему , соблазнителю, эту историю. Теперь этот он , настоящий русский князь, явился. Он увезет ее, потом явится ma pauvre mere, и он женится на ней. Так складывалась в голове m lle Bourienne вся ее будущая история, в самое то время как она разговаривала с ним о Париже. Не расчеты руководили m lle Bourienne (она даже ни минуты не обдумывала того, что ей делать), но всё это уже давно было готово в ней и теперь только сгруппировалось около появившегося Анатоля, которому она желала и старалась, как можно больше, нравиться.
Маленькая княгиня, как старая полковая лошадь, услыхав звук трубы, бессознательно и забывая свое положение, готовилась к привычному галопу кокетства, без всякой задней мысли или борьбы, а с наивным, легкомысленным весельем.
Несмотря на то, что Анатоль в женском обществе ставил себя обыкновенно в положение человека, которому надоедала беготня за ним женщин, он чувствовал тщеславное удовольствие, видя свое влияние на этих трех женщин. Кроме того он начинал испытывать к хорошенькой и вызывающей Bourienne то страстное, зверское чувство, которое на него находило с чрезвычайной быстротой и побуждало его к самым грубым и смелым поступкам.
Общество после чаю перешло в диванную, и княжну попросили поиграть на клавикордах. Анатоль облокотился перед ней подле m lle Bourienne, и глаза его, смеясь и радуясь, смотрели на княжну Марью. Княжна Марья с мучительным и радостным волнением чувствовала на себе его взгляд. Любимая соната переносила ее в самый задушевно поэтический мир, а чувствуемый на себе взгляд придавал этому миру еще большую поэтичность. Взгляд же Анатоля, хотя и был устремлен на нее, относился не к ней, а к движениям ножки m lle Bourienne, которую он в это время трогал своею ногою под фортепиано. M lle Bourienne смотрела тоже на княжну, и в ее прекрасных глазах было тоже новое для княжны Марьи выражение испуганной радости и надежды.
«Как она меня любит! – думала княжна Марья. – Как я счастлива теперь и как могу быть счастлива с таким другом и таким мужем! Неужели мужем?» думала она, не смея взглянуть на его лицо, чувствуя всё тот же взгляд, устремленный на себя.
Ввечеру, когда после ужина стали расходиться, Анатоль поцеловал руку княжны. Она сама не знала, как у ней достало смелости, но она прямо взглянула на приблизившееся к ее близоруким глазам прекрасное лицо. После княжны он подошел к руке m lle Bourienne (это было неприлично, но он делал всё так уверенно и просто), и m lle Bourienne вспыхнула и испуганно взглянула на княжну.