Молдавские походы Яна III Собеского

Молдавские походы Яна Собеского были частью польско-турецкой войны 1683—1699.

Причины походов

После победы австрийских и польских войск над армией визиря Кара Мустафы под Веной (1683) Ян Собеский был полон решимости продолжить войну. Польский король строил планы по вытеснению турок из Европы. Одним из направлений в этих планах рассматривались военные действия по завоеванию Молдавии и Валахии, которые, по замыслу Собеского, должны были образовать новое княжество под властью его сына Якуба, что способствовало бы наследованию королевичем Якубом польского трона после смерти отца.

Серьезным препятствием на пути осуществления планов польского короля было Крымское ханство, которое сохранило боеспособность после поражения 1683 года. Отсюда возникали планы польского короля по захвату степных территорий между Днепром и Дунаем для разъединения Османской империи и татар.

Планы Речи Посполитой поддерживали союзники из Священной лиги, в первую очередь Австрия. Побуждая польского короля к активным действиям в Причерноморье, император Священной Римской империи хотел отвлечь внимание татар от вмешательства в дела Балканского региона.

Поход 1683 года

Уже осенью 1683 года, собрав значительные силы, Собеский выступил в поход с целью вытеснения турок из Молдавии и их опорной базы на землях Речи Посполитой, из крепости города Каменец-Подольск. Польские войска под командованием господаря-эмигранта Стефана Петричейку вместе с казачьими отрядами гетмана Куницкого в результате успешных действий заняли столицу Молдавского княжества Яссы. Отсюда Куницкий во главе отрядов молдаван и казаков совершил поход на Буджак, но при возвращении был атакован турецкими силами. Потерпев неудачу, Куницкий с частью казацкой конницы отступил в Яссы, откуда вернулся на польские земли.

Операции польских войск по блокированию Каменец-Подольской крепости, усилили позиции пропольски настроенных молдавских феодалов, которые рассчитывали на освобождение княжества от турецкой власти посредством Речи Посполитой. Среди феодалов-эмигрантов, проживавших в Польше, проялись стремления повлиять на польское общественное мнение и убедить короля в необходимости активизации борьбы за освобождение Молдавии от власти султана.

Поход 1685 года

В июле 1685 года молдавским господарем становится Константин Кантемир. Кантемир, зная польские военные приготовления, предлагает через своих послов гетману С. Яблоновскому не вступать на молдавскую территорию, но сосредоточить действия его армии на взятии Каменца-Подольского и разорении Буджака. Но Я. Собеский, сталкиваясь с серьезными трудностями при осаде хорошо укрепленной османской крепости, начал поход в Молдавию, рассчитывая таким образом не только получить новые территории, но и, главное, отрезать османами пути снабжения Каменецкой крепости, тем самым вынудив их сдать её. В то же время военная кампания короля была призвана для отвлечения на себя части османских сил от событий на Балканах.

В сентябре 1685 года польские войска под командованием С. Яблоновского перешли Днестр и вошли в Буковину. Застигнутые врасплох, 1 октября 1685. неожиданным нападением османо-татарских сил близ городка Боян, армия гетмана оказалась в катастрофическом положении и была вынуждена отступить. Господарь Кантемир выступил против польских войск и во главе молдавской армии воевал на стороне Османской империи.

Поход 1686 года

Несмотря на неудачу польских войск в Молдавии, Я. Собеский готовился к новому походу в 1686 году, целью которого было завоевание дунайских княжеств, разорение Буджака и принуждения к сдаче османами Каменца-Подольского. В ходе подготовки этой кампании король стремился заручиться поддержкой Кантемира. При посредничестве М. Костина, который вернулся в Молдавию, он начал переговоры с молдавским господарем. Я. Собеский предлагал Кантемир вступить в Священную лигу и готовность гарантировать ему наследственную власть в Молдавии, если княжество перейдет под протекторат Речи Посполитой. Князь обещал после вступления польских войск на молдавскую территорию предоставить королю помощь военной силой и провиантом. Однако Кантемир оставался верным султану, а переговоры с Польшей, как в дальнейшем и с Габсбургами, велись им с целью защитить себя и сохранить престол на случай поражения Османской империи.

В конце июля 1686 польская армия вступила в пределы Молдавии и начала успешное продвижение на её территории. 16 августа 1686 Ян Собеский торжественно въехал в Яссы. Кантемир, который оставил вместе со своими сторонниками столицу после появления в городе первого отряда поляков, обратился к феодалам княжества с призывом присоединиться к нему и выступить против польских войск. На сторону поляков перешел только двухтысячный отряд молдавской кавалерии, состоявший главным образом из мелких и средних феодалов и служилых людей, стремившихся в результате освобождения от османского власти добиться улучшения своего экономического и общественного статуса. Большая часть крупного молдавского боярства поддержала хозяина Константина Кантемира. Только митрополит Досифей, будучи последовательным сторонником антиосманской ориентации, присоединится к Ян Собеского, а затем после поражения польской армии уедет вместе с королём в Польшу. Не будучи убежден в возможности решительной победы поляков над османами, Кантемир, несмотря на предварительную договоренность с королём, не присоединился к полякам и во главе своих отрядов выступил на стороне султанских сил.

Армия Яна Собеского оказалась в трудном положении. Не вступая в бой, турецко-татарские войска изматывали поляков внезапными нападениями. Они разрушали все по маршруту продвижения польской армии. Не только голод, но и сильная засуха уменьшали силы польских войск. Внезапная пожар в Яссах не позволила королю закрепиться в столице княжества. Королевская армия, преодолевая большие трудности и неся потери, отступила на территорию Речи Посполитой. Только в Кымпулунг и некоторых монастырях на севере княжества остались польские гарнизоны, которые позволяли королю осуществлять контроль над северными уездами Молдавии и служили формальным основанием претензий Речи Посполитой на Молдавию. В 1687 г. для управления занятыми территориями король назначил своего губернатора — капитана Туркула.

Поход 1691 года

В 1691 г. Ян Собеский снова начал поход для завоевания Молдавии. В новой военной кампании турецко-татарские войска прибегли к прежней тактики: не давая сражения, они изматывали польскую армию постоянными нападениями, например, в битве под Перерытами. Но главной неожиданностью для короля стало то, что господарь Кантемир в очередной раз отказался перейти на сторону поляков. Более того, он оставил Яссы и обратился ко всем жителям Молдавии, способных носить оружие, с призывом оказать сопротивление войску Я. Собеского. Одновременно молдавский князь обратился за помощью к татарам.

Польская армия была плохо оснащена и нуждалась в провианте, а в разоренном княжестве не было ресурсов для пополнения запасов. В трудной ситуации Собеский решил двинуться в направлении Трансильвании для соединения с австрийскими войсками. Но надежды польского короля на помощь со стороны союзника по коалиции — Габсбургов не сбылись. Австрийское командование и на этот раз отказалось от военной поддержки похода своего союзника. Опять сказалось соперничество Габсбургов и Речи Посполитой за обладание Дунайскими княжествами. Обессиленная армия Я. Собеского была вынуждена вернуться на родину.

Очередной поход польского короля в Молдавии не привел к тем результатам, на которые рассчитывал Ян Собеский. Ему удалось лишь несколько расширить свои владения в северной части княжества, заняв Нямц и Сучаву. Поход подготовленный наскоро и сделанный для усиления позиций Речи Посполитой на случай заключения мира с Портой снова стал только военной акцией, удачно использованной австрийским командованием в войне с турками.

Итог

Переговоры в Карловице показали, что Дунайские княжества были лишь пешками в политических расчетах Габсбургов и Речи Посполитой, к тому же постоянно соперничавших из-за них между собой. В угоду своим интересам они с легкостью отказались в 1699 г. от княжеств. По условиям Карловацкого соглашения Молдавия и Валахия оставались в системе подчиненных султану территорий. Польша освобождала занятую во время войны северную часть Молдавского княжества в обмен на Каменец и Подолье.

Литература

• Семенова Л. Е. Княжества Валахия и Молдавия. Конец XIV— начало XIX в. (Очерки внешнеполитической истории). — М.: Индрик, 2006. — 400 с; ил. ISBN 5-85759-363-8

Отрывок, характеризующий Молдавские походы Яна III Собеского

Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.