Молдавское княжество

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Молдавское княжество
з.-рус Молдославия
молд. Цара Молдовей
1346 — 1859


→
 
→
 
→
Флаг Герб

Молдавское княжество при Стефане Великом
Столица Байя
(1359—1365)
Сирет
(1365—1385)
Сучава
(1385—1572)
Яссы
(1572—1861)
Язык(и) церковнославянский,
западнорусский (русинский)[1],
молдавский (с XVII в.)[2]
Религия православие
Население молдаване, русины
Форма правления монархия
История
 -  1352 Вассал Венгрии
 -  1359 Независимое княжество
 -  1456 Вассал Турции
 -  1812 Присоединение восточной части Молдавского княжества под названием Бессарабия к России
 -  1861 Объединение Румынии
К:Появились в 1346 годуК:Исчезли в 1859 году

Молда́вское кня́жество (Молдавия, Молдова, з.-рус Молдославия[3][4], молд. Цара Молдовей[5]) — государство, существовавшее в XIV—XIX веках. Большей частью располагалось на территории современной Румынии и Молдавии. Культурно и исторически связано с Валашским княжеством и Трансильванией.

В средневековых иностранных источниках Молдавию (Молдавское княжество) называли также «Великая Валахия». Например, Канцлер Венгрии и Богемии Феликс Петанций (1455—1517) приводит сведения о Молдавии, называемой им «Valachiam maiorem», то есть Большой (или Великой) Валахией[6]. Турки называли Молдавию Богдания (Bogdania) или Карабогдания (Carabogdania).

Молдавское княжество просуществовало с 1359 по 1861 год, когда его западная часть была объединена с Валашским княжеством в Объединённое княжество Валахии и Молдавии. Восточная часть Молдавского княжества в 1812 году вошла в состав Российской империи.





Содержание

Территория и демография

Территория

Молдавское княжество располагалось на восточных склонах Карпат. Сейчас земли княжества входят в состав современных государств: Молдавия, Украина и Румыния. На востоке территория княжества ограничивалась рекой Днестр, по которой пролегала граница сначала с Золотой Ордой, потом — с Речью Посполитой, Украиной, со временем с Российской империей, простирающаяся от истоков реки вплоть до Днестровского лимана. На юге и юго-востоке княжество непродолжительное время выходило к Чёрному морю, так как эту территорию часто захватывали соседние государства. На юге граница с Валахией, а затем Османской империей, проходила по Килийскому гирлу, что в дельте Дуная, а затем по рекам Дунай, Сирет и Милков. В районе Карпатских гор граница сворачивала к северу, проходя дальше по вершинам Карпат. Тут Молдавское княжество соседствовало с Трансильванией и Венгрией. С северо-востока Молдавское княжество отделяла от Польского королевства и очаковских татар река Днестр. Реки Днестр, Серафинец, Колачин и Черемош в совокупности образовывали северные границы княжества[7].

Административно-территориальное деление

Согласно Кантемиру, в старину Молдавское княжество делилось на три части: Нижняя Молдавия, Верхняя Молдавия и Бессарабия. В начале XVI века южная часть Бессарабии и часть Тигинского округа попали в состав Османской империи. В 1812 году Бессарабия отошла к Российской империи, но после Парижского мирного договора в 1856 году в состав княжества вернулся юг Бессарабии[7].

Нижняя Молдавия, также именуемая Цара-де-Жос, состояла из двенадцати малых провинций (также назывались округами или дистриктами). В её центре находился Ясский округ, главным городом которого были Яссы — на протяжении долгого времени столица Молдавского княжества. Южнее Ясского округа находился Кырлигатурский округ с центром в городе Тыргу-Фрумос. Западнее Ясс был Романский округ с центром в городе Роман, а восточнее — Васлуйский с центром в Васлуй. Ещё южнее существовали Тутовский округ (главный город — Бырлад) и Текучский округ (главный город — Текуч). На юго-западе находились округа Путнянский округ (центр в Путне), Кохурлуйский округ (центр в Галаце) и Фалчинский округ (центр в Фалчиу). На севере с Фалчинским округом граничил Лапушнянский округ (до прихода турок главным был город Тигина, но когда он попал к ним в подданство, центром округа стала Лапушна). Вверх по Днестру от Тигины расположились округа Оргеевский (центр в Оргееве) и Сорокский (центр в Сороках)[7].

Верхняя Молдавия (молд. Цара-де-Сус) также делилась на округа. Севернее Сорокского округа вдоль Днестра находился Хотинский округ с главным городом в Хотине. Западнее его существовали Дорохойский округ (центр — Дорохой) и Хырлевский округа (центр в Хырлэу). Оба эти округа на западе граничили с Черновицким (центр в Черновцах), который их огибал с севера и юга. Рядом находился Сучавский округ с центром в городе Сучава (ранее этот город считался столицей Молдавского княжества). Ещё западнее находились Нямцкий округ (центр в городе Нямць) и Бакэуский (центр в городе Бакэу)[7].

Южная Бессарабия делилась на четыре земли: Буджакскую (не было главного города), Аккерманскую (центр в Четатя-Албэ), Килийскую (центр в Килии) и Измаильскую (центр в Измаиле)[7]. После прихода в Молдавию турок эти земли стали частью Османской империи.

Население

В VIII—XI веках земли княжества были заселены славянами-тиверцами, поглотившими остатки местного дако-скифского населения, не подвергшегося романизации, в отличие от территории Римской Дакии (Дакия). В ходе нашествий венгров, печенегов, половцев, монголо-татар регион был занят кочевыми народами. В XIII—XIV веках, после ослабления тюркских нашествий, земли будущего княжества заселило валашское население, мигрировавшее из соседних регионов, в частности из Валахии и Трансильвании.

К концу XIV века территория Молдавского княжества расширилась, было присоединено множество незаселённых земель. К середине XV века сеть расселения стабилизировалась. Большинство жителей располагалось в районах с наиболее благоприятными условиями для ведения лесного, животноводческого и земледельческого хозяйства — в предгорьях Карпат и холмистых лесных и лесостепных районах междуречий. Согласно грамотам конца XV — начала XVI века в княжестве насчитывалось около 1700 сельских поселений, из которых на левом берегу Прута было только около 13 %, в основном в районе Кодр и Хотинской возвышенности. По расчётам исследователей[8], к концу XV века в Молдавском княжестве проживало около 220 тысяч человек. Сельское население состояло, в основном, из крестьян-общинников, феодалов и духовенства. Города были населены ремесленниками, торговцами, духовенством, военными и представителями господарской администрации.

Этнический состав населения княжества был неоднородным. На рубеже XV и XVI веков большинство составляли валахи[9][10]. Вторымы по численности и влиянию былы русины (потомки древнерусского населения Карпато-Днестровских земель), которые составляли 40% населения Молдавии, и занимали 25% членов Боярского Совета Стефана Великого[1]. В княжестве часто встречались татарские сёла, которые здесь остались после завоевания Бессарабии Молдавским княжеством, а на побережье Чёрного моря проживали буджакские татары[7]. Позже появились украинские и русские поселения. В княжестве также проживали венгры (в частности чангоши), болгары, цыгане, в небольшом количестве евреи, немцы и другие этносы.

Политическая история

История Молдавии

Доисторический период
Дакийские царства (IV в. до н. э—106)

Римская Дакия (106—271)
Венгерская марка (ок. 1340—1359)
Молдавское княжество (1359—1861)

Бессарабская губерния (1812—1917)

Молдавская демократическая республика (1917—1918)

Бессарабская ССР (1919)
Молдавская АО (1924)
Молдавская АССР (1924—1940)
Молдавская ССР (1940—1991)

Губернаторство Бессарабия, Транснистрия, Буковина (1941—1944)

Республика Молдова (с 1991)

Основная статья: Список правителей Молдавского княжества

Образование княжества

Основная статья: Основание Молдавского княжества

Предыстория

Ещё в IV веке в Восточном Прикарпатье, долинах рек Сучава, Днестр, Ларга, Прут, Молдова, Сирет, Черемош оседлые скотоводы и земледельцы занимались выращиванием зерновых культур и выпасом скота. Край хоть и был расположен близко к владениям Римской империи, но через него часто совершались набеги варваров из степей Северного Причерноморья в Дакию, и из-за этого в нём римское влияние, хоть и присутствовало, было крайне низким[11].

К IX веку на этих землях возникло несколько территориальных объединений, которые были созданы скорее для координации сил в борьбе с противником. Каждым таким «государством» управлял князь, который имел военную, судебную и административную власть и являлся крупным землевладельцем. Несколько объединений составляли более крупное воеводство, которым управлял воевода. Его основным занятием была координация военных действий во время войн[11]. Ещё в VII веке часть междуречья Прута и Днестра вошла в состав Первого Болгарского царства, однако позже оно было разбито Византийской империей, далее южная часть вошла в состав Второго Болгарского царства, а северо-восточная его часть вошла в состав Киевской Руси. В 1116 году Владимир Мономах назначил своего наместника в Придунавье. С распадом Руси междуречье Днестра и Прута непродолжительное время контролировалось Галицко-Волынским княжеством. Во второй половине XIII — первой половине XIV веков юго-восточная часть Днестровско-Карпатских земель входила в состав Золотой Орды. Районы карпатских предгорий непосредственно не входили во владения Орды, но, очевидно, находились от неё в определённой зависимости.

Венгерская марка

В XIV веке Золотая Орда пришла в упадок. В середине 1340-х годов венгры разгромили золотоордынское войско. Земли в бассейне реки Молдовы оказались под властью венгерских королей. Венгры управляли этой территорией с помощью своих наместников. Самым первым из них был Драгош Водэ, воевода из Марамуреша, с именем которого традиция связывает возникновение молдавского государства. Он правил два года с 1351 по 1353 и был маркграфом, вассалом венгерского короля[12]. По его приказу Драгош отправился с войском в междуречье Прута и Днестра, разбил монголов и изгнал их за Днестр, включив земли современной Республики Молдова в состав марки[12]. Вслед за Драгошем пришёл к власти его сын Сас (1354—1358), а затем его внук Балк, правивший меньше года.

В 1359 году в княжество прибыл Богдан I, который поссорился с венгерским королём Лайошем I. Он сместил с престола Балка и поднял восстание против венгров. В течение его правления происходила политическая борьба за независимость с королевством Венгрия, которая завершилась в 1365 году признанием Молдавского княжества венгерским королём. Столицей княжества стал город Сирет.

Позднее Средневековье

Усиление княжества

История Румынии
Древняя история

Доисторическая Румыния

Античная Румыния

Дакия

Княжества

Княжество Валахия Княжество Валахия

Молдавское княжество Молдавское княжество

Княжество Трансильвания Княжество Трансильвания

Объединённое княжество
Королевство Румыния
СР Румыния СР Румыния
Республика Румыния
Прочие образования

Цара-де-Жос
Цара-де-Сус
Государство Михая Храброго
Соединённые провинции
Республика Плоешти

Республика Банат
Портал «Румыния»

Следующим правителем Молдавского княжества стал Лацко, сын Богдана. Он был православным, но желал избавиться от зависимости от Византии, а также получить такую же власть, как короли католических стран, а заодно и хотел с помощью Папы Римского развестись с женой, не принесшей ему сына. Лацко в 1370 году принял католицизм[13]. Вслед за этим последовала попытка окатоличения всей страны с помощью короля Польши и Папы Римского Григория XI. В итоге просьба о разводе господаря с женой римским понтификом была отклонена, а сам Лацко осознал, что население страны не желает становиться католиками, и усиление влияния католичества может ограничить его власть. В итоге он обратился к Галицкому архипастырю с просьбой посвятить для Молдавского княжества двух своих выбранных молдаванами епископов[13]. Те были посвящены по одним данным в 1371 году, а по другим в 1373. Умер Лацко в 1373 году. После окончания его правления Молдавское княжество оставалось маленькой слабой страной с незащищёнными границами. К власти в княжестве пришёл Костя Мушат, правивший всего год.

Только при Петре I Мушате, сыне Кости Мушата, Молдавское княжество становится сильнее и активно включается в международные отношения Юго-Восточной Европы. Он принял титул «Petrus Waiwoda dei gratia dux Terre Moldavie» (Петр Воевода, милостью божьей господарь Земли Молдавской). В это же время в 1386 году сын Дмитрия Донского Василий после трёх лет, проведённых в качестве заложника в Золотой Орде, скрывается в Молдавском княжестве. Русская летопись сообщает: «Того же году княз Василей, великого князя сын Дмитриеев прибеже из Орды в Подольскую землю в великие волохы к Петру Воеводе…» К Петру Мушату приехала делегация от Дмитрия Донского, что ознаменовало первый официальный русско-молдавский контакт[14].

В 1387 году Молдавское княжество признало сюзеренитет польского короля Владислава II Ягелло, чем Пётр включил государство в систему польско-литовских союзов. При нём области возле бывших галицко-волынских крепостей и сами крепости Хотин, Цецина и Хмелев вошли в состав Молдавского княжества, а города Яссы, Роман, Сирет, Тыргул-Нямц и Хырлэу впервые упоминаются в летописях. По договору с Польшей удалось получить Покутье как залог за 3000 серебряных рублей. Также при Петре Буковина упоминается как составная часть Молдавского княжества. В 1385 столицей княжества стал город Сучава.

В 1387 году с благословения митрополита Галича Пётр назначает главой Молдавской Православной Церкви Иосифа. В ответ на это Патриарх Константинопольский в том же году предал анафеме целиком всё Молдавское княжество, так как не был согласен с тем, что теряет свой контроль над православными княжествами[13][15].

В подчинении у Польши

В 1391 году Пётр I Мушат умер. На престол претендовали Роман и Ивашко. В результате новым господарём княжества стал Роман. При нём территория Молдавского княжества продолжала расширяться, в его состав вошли крепости Килия и Четатя-Албэ, а также земли между Днестром и Прутом вплоть до Дуная и Чёрного моря[16]. Тем временем Ивашко заключил союз с польским королём. Вскоре так же поступил и Роман, однако потом он перешёл на сторону правившего в Подолье литовского князя Фёдора Кориатовича, враждебного Польше. Молдавские войска, наравне с литовскими, обороняли города Подолья. В 1393 году объединённые польско-литовские силы взяли Брацлав и ряд других подольских городов, а сам господарь Роман попал к ним в плен и уступил в 1394 молдавский престол своему сыну Стефану I Мушату.

Стефан во всём подчинялся Польше и фактически был её ставленником[17]. В 1395 году он признал польский сюзеренитет, о чём напрямую указывается в грамоте польскому королю («посадил нас и сели мы на воеводстве Земли Молдавской»). У Молдавского княжества и Польского королевства были установлены и общие враги, среди которых значилась Венгрия. Это послужило причиной нападения на княжество венгерских войск, которые вскоре вернулись обратно. Известно, что войска молдаван принимали участие в битве на реке Ворскла в 1399 году, где сражались на стороне литовцев. Предполагается, что Стефан именно в этой битве и погиб. После него к власти пришёл Юга Безногий, который управлял страной всего шесть месяцев. Он был свергнут в результате валашской интервенции Мирчи Старого, который помог занять престол Александру Доброму (Александру чел Бун).

Правление Александра Доброго и гражданская война

При Александре Добром в стране установилась политическая и экономическая стабильность. Он провёл границу между Валахией и Молдавией, организовал административную структуру, аналогичную валашской, взял под свой контроль торговлю, воспользовавшись стратегическим положением княжества. В 1401 году Константинопольский Патриарх признал Иосифа митрополитом Молдавского княжества[13]. Союзы, заключённые Александром с валашским и польским правителями, помогли в противостоянии с Венгрией. В 1420 году турецкая армия победила Валахию и направилась к Килие и Четатя-Албэ, но крепости сумели выстоять против неё. В 1430 году произошло сближение с Венгрией, и, как следствие, ухудшение отношений с Польшей. Александр скончался в 1432 году, и в Молдавском княжестве начались распри за престол. В стране сменился ряд господарей, некоторые из которых продержались меньше года и приходили к власти по несколько раз.

После смерти Александра само княжество было разделено на Верхнее (Цара де Сус) и Нижнее (Цара де Жос)[7][16], которыми управляли ассоциированные господари Илья I и Стефан II, братья, воевавшие между собой и привлекавшие к войнам поляков и венгров. В конце — концов, Стефан в 1443 году ослепил Илью и начал самостоятельное правление, но продержался на престоле всего четыре года и в 1447 был убит сыном Ильи Романом II, который стал новым господарём. В 1448 году Роман вынужден был бежать в Польшу, так как к власти в княжестве во второй раз при поддержке венгров пришёл Пётр II (первый приход — с 13 июля по 15 сентября 1447). Он продержался до 1449 года, в том году его сменил Чубэр, который правил около двух месяцев. После Чубэра на молдавский престол несколько раз вступали Алексэндрел и Богдан II, которые были соперниками. 12 октября 1449 года Богдан побеждает Алексэндрела в битве у Тэмэшень и становится единовластным господарем. Однако вскоре его убивает его брат Пётр III Арон, который становится новым господарем и продолжает соперничество с Алексэндрелом за престол.

Конец смуте положил Стефан Великий (Штефан чел Маре) в 1457 году. Поддержанный валашским правителем Владом Цепешем, он собрал войско и направил его против Петра, который вскоре бежал в Польшу[16]. Таким образом, Стефан стал господарем Молдавского княжества.

Правление Стефана Великого

Войны с соседями

Во время правления Стефана Великого Молдавское княжество достигло наибольшего подъёма. При Стефане разрушенное смутами, войнами и интервенциями Молдавское княжество вновь возродилось. Господарь устраивал торги в молдавских городах, восстанавливал старые и прокладывал новые торговые пути, разрешил и развивал транзитную торговлю. При Стефане молдавский флот находился в Средиземном море и достигал Венеции и Генуи[18].

Стефан совершил несколько военных походов в Польшу и добился подписания в 1462 более выгодного Молдове мирного договора, а также возвращения ранее захваченной поляками молдавской крепости Хотин. С Турцией он старался поддерживать дружественные отношения, продолжая выплачивать ей дань. В самом княжестве для предотвращения опасности со стороны своих конкурентов Стефан проводил жёсткую политику по отношению к боярам. Внутри страны его главным врагом стал Пётр III Арон, который скрывался в Трансильвании, подконтрольной Венгрии[19].

С целью поймать своего врага Стефан предпринял набег на Трансильванию в 1462 году, но, несмотря на победу, цели своей не добился — Пётр Арон, спасаясь от него, бежал уже в Венгрию. Из-за этого в регионе сложилась крайне напряжённая обстановка — с одной стороны был союз с Польшей, которая противостояла Венгрии, с другой — Венгрия являлась партнёром в борьбе с турками. Однако через некоторое время венгерский король предал Влада Цепеша, господаря Валахии, который был вынужден бежать в Трансильванию, а в самой Валахии его место занял ставленник — турок. Это событие и вынудило Стефана напасть на Венгрию. В 1465 году он захватил Килию, которая, на тот момент, контролировалась венграми, в 1466 поддержал антивенгерское восстание в Трансильвании, в 1467 году отбил нападение сорокатысячной венгерской армии на Молдавское княжество во главе с венгерским королём Матвеем Корвином, хотя само войско молдавского господаря было в три раза меньше. Петра Арона удалось поймать и казнить, а авторитет княжества вырос в глазах его соседей[19].

Стефан вёл активную внешнюю политику и далеко за пределами Молдавского княжества. Он, например, заключил военно-политический союз с Московским государством, который был скреплён браком Ивана Ивановича Молодого, сына Ивана III Васильевича, с дочерью Стефана III Великого — Еленой «Волошанкой». В 1498 году Иван III раскрыл заговор В. Гусева, намеревавшегося возвести на русский престол Василия III. 4 февраля наследником был объявлен сын Елены Дмитрий. В качестве матери нового наследника Елена Стефановна принимала активное участие в придворных интригах, была видным деятелем кружка еретиков во главе с Фёдором Курицыным, представлявшего круги, оппозиционные феодальной знати. Елена соперничала с Софьей Палеолог, добивавшейся объявления наследником своего сына Василия[20]. Борьба при дворе закончилась поражением кружка Курицына. Сторонники Елены были казнены, Иван III аннулировал решение о назначении Дмитрия наследником и 11 апреля 1502 года приказал заключить невестку и бывшего наследника в тюрьму. Елена Стефановна умерла в заключении «нужною смертию» в 1505 году. Конфликт между Иваном III и Стефаном III по поводу заключения Елены существенно не отразился на русско-молдавских отношениях, хотя и вызвал некоторые трения. Оба правителя ставили политические интересы на первое место, поэтому семейная ссора дальнейших политических последствий не имела[21].

Усиление Османской империи

Тем временем происходило укрепление Османской империи. Молдавскому княжеству под руководством Стефана всё же удавалось предотвращать прямые военные столкновения с турками при помощи союзов с другими её соседями и регулярной выплаты дани[19]. Однако существовала угроза со стороны турецких союзников, в том числе и Великой Орды. Её хан в 1470 году совершил набег на Молдавское княжество, но в битве под Липницей был разбит. В том же году Стефан прекратил уплату дани туркам[19].

В 1473 году началась война с Валахией, в которой правил турецкий ставленник, в результате которой Стефану удалось взять Бухарест и посадить на престол Лайота Бесараба. Однако Лайот предал Стефана, перейдя на сторону турок. Сама же Османская империя решила покончить со Стефаном и собрала 100—120 — тысячное войско под командованием Сулеймана-паши. Под натиском турок сорокатысячное молдавское войско отступало, сжигая и уничтожая всё позади себя. 10 января 1475 года состоялось решающее сражение, в котором победил Стефан, заранее подготовив засады и соорудив укрепления. Несмотря на победу, внешнеполитическая ситуация для Молдавского княжества была крайне напряжённой. В 1475 турецкая армия захватила Каффу и Мангуп, чем лишила Молдавию поддержки крымских татар[19].

В 1476 году Османская империя предприняла новый поход в Молдавское княжество, и войско молдаван вновь начало отступление. 26 июля 1476 года в битве у Валя-Албэ (рум.)русск. победили турки. Стефан вновь собрал армию, на этот раз избегая крупных сражений и изматывая турок. Вскоре турецкое войско повернуло обратно[19].

В 1484 году туркам удалось занять Четатя-Албэ и Килию. В 1485 году они снова напали на Молдавское княжество, воспользовавшись отбытием Стефана в Польшу. Войскам турок удалось дойти до Сучавы, тогдашней столицы княжества, однако Стефан срочно вернулся из Польши, собрал армию и разбил турок в битве у озера Катлабух. В следующем году молдаване снова отразили набег турок у Шкеи (рум.)русск.[19].

Тем временем в 1487 году Османская империя и королевство Польша заключили союзный договор, что ставило под угрозу безопасность Молдавского княжества. В 1497 поляки под видом похода на турок пересекли границу с Молдавским княжеством, но, вместо того, чтобы отправиться к молдавско-турецкой границе, повернули к Сучаве и попытались её осадить. Стефан окружил польское войско у столицы молдавских земель, после чего отправил его обратно в Польшу. Поляки повернули назад, что дало Стефану повод разбить их у Козьминского леса[19]. Для Молдавского княжества эта война стала выгодной, так как было заключено новое соглашение с Польшей. Умер Стефан Великий в 1504 году.

Распри и войны

Усиление зависимости от Турции

Новым господарём княжества стал сын Стефана Великого Богдан III Кривой. Своё правление он начал с установления более тесных связей с Турцией и войны с Польшей, которая для Молдавского княжества завершилась поражением. В 1503 году с Турцией был подписан договор, по которому ей уступалась Бессарабия, то есть южная часть Молдавского княжества, граничавшая с Чёрным Морем, реками Прут, Днестр и Буджакской степью. В 1507 году, однако, Богдану удалось победить Раду Великого, господаря Валахии, вторгшегося в пределы молдавских земель. Эта победа вдохновила молдавского господаря на реванш над Польшей, и тот, собрав большое войско, безнаказанно совершил поход в южную часть Польши[16]. Война завершилась договором о мире и взаимопомощи. Тем временем Молдавское княжество постепенно становилось зависимым от Турции. В 1514 году Богдан обязался ежегодно выплачивать дань турецкому султану.

После смерти Богдана III в 1517 году к власти пришёл его сын Стефан IV, также именуемый Штефэницэ. Ему в народе дали такое уменьшительное имя потому, что он взошёл на молдавский престол в возрасте 11 лет. До шестнадцатилетия князя страной управлял его регент Лука Арборе. В 1523 году Штефэницэ приказал казнить Луку, в ответ на что бояре подняли крупное восстание, которое было подавлено силой[16]. Молодой господарь начал войну с Валахией, но был отравлен в 1527 году своей женой.

Следующим господарём стал Пётр IV Рареш. Он попытался централизовать власть в своих руках и избавиться от зависимости от Турции, установив дипломатические отношения со многими странами, в том числе и Великим княжеством Московским. В ответ турки в 1538 году напали на Молдавское княжество, и Пётр бежал из страны. Турки посадили на престол Стефана V Лакусту, который фактически был наместником Порты. При нём турецкие войска находились на территории всего княжества, а Тигина вошла в состав Османской империи, став турецкой райей Бендеры. Стефана V убили недовольные его политикой бояре. На три месяца (декабрь 1540 — февраль 1541) к власти в княжестве пришёл Александр Корня. Он поднял крупное антитурецкое восстание, собрал армию и совершил ряд походов, которые, однако, завершились неудачей. В 1541 году турецкий султан назначил бежавшего из Молдавского княжества Петра IV новым господарём, и тот при поддержке турецких войск разбил Александра, которого к тому времени уже предали бояре[22]. Умер Пётр в 1546 году.

Борьба с турками

Вслед за Петром и Лакустой, при которых Молдавское княжество превратилось в турецкого вассала, господарём стал Илья II Рареш. Он во всём подчинялся турецкому султану, а в 1551 году отдал престол своему брату Стефану VI Рарешу, принял ислам и стал пашой Силистры. Стефан VI правил всего год и был убит в результате боярского заговора. Бояре из Молдавского княжества выбрали новым господарём Иоана Жолдя, а молдавские бояре в Польше, бежавшие туда при Стефане IV, выбрали Александра III Лэпушняну (тогда звался Пётр Стольник). Александр III разбил войска Стефана IV и сел на молдавский престол[16]. В 1561 году к власти в княжестве пришёл Деспот Водэ, который собрал войско из наёмников и заручился поддержкой турок. Он платил Порте повышенную дань, собирая при этом большие налоги, что вызвало недовольство бояр и народа и привело к восстанию. После него один год правил боярский ставленник Стефан VII Томша, который собственноручно забил дубинкой Деспота Водэ[16]. В 1563 году Александр III снова стал господарём. В 1565 году под турецким давлением столица княжества была перенесена из Сучавы в Яссы.

После его смерти (по одним данным был отравлен женой, по другим — боярами) в 1568 году к власти пришёл Богдан IV Лэпушняну. В 1572 его на престоле сменил Иоан Лютый. Из грамоты Ивана IV к молдавскому господарю Иоану Водэ Лютому от мая 1574 года известно, что около 1566 года Иоан Водэ жил в России и был там женат (на Марии, дочери князя Симеона Ростовского), состоял на службе у царя[23]. Позже, уже будучи господарём, Иоан Водэ пытался вывести из России жену и дочь, однако они погибли во время эпидемии. Будучи более лояльным к России, Иоан отрицательно относился к турецкому вассалитету над Молдавией, и поэтому в 1574 начал крупную освободительную войну от турок. В результате армия Османской империи разбила молдаван, а Молдавское княжество поддалось жестокому грабежу со стороны татар. Турки назначили новым господарём Петра VI Хромого (1537—1594). В 1577 году Иван Подкова, запорожский казак, собрал казацко-молдавское войско и совершил поход на Молдавское княжество. В результате Ивану Подкове удалось занять молдавский престол, но продержался он недолго — поляки заманили его в Варшаву[24], поймали и казнили в 1578 году. В том же году Молдавское княжество после непродолжительного правления Петра Хромого снова попало к казакам. Из-за войн с казаками и народных волнений Петру Хромому удалось получить престол только 2 сентября 1582 года, до этого правил Янку Сасул. После того, как в 1591 году Пётр VI Хромой оставил престол, до 1600 года в княжестве сменилось пять правителей в ходе Молдавских войн магнатов, которые держались не более нескольких лет. В 1600 году Молдавское княжество вошло в состав государства Михая Храброго, господаря Валахии, однако в том же году отпало от него.

Правление Василия Лупу, сближение с Московским государством

См. также: Сучавская кампания Тимоша Хмельницкого

В Молдавском княжестве окончательно закрепилась власть турок, султан сам мог «назначать» на должность господаря кого угодно и «снимать» его оттуда. С 1600 по 1634 на молдавском престоле сменилось четырнадцать правителей, они воевали друг с другом, занимая престол силой, или назначались султаном. Некоторые из них были иностранцами. Дольше всех из них правил Иеремия Мовилэ. В 1634 году к власти пришёл Василий Лупу. В начале своего правления Василий получил от турецкого султана фирман на управление Трансильванией и Валахией, но ему помешали валашские и трансильванские войска. Лупу показал себя независимым правителем, хотя и боялся ослушаться Порту. Во время русско-турецкого конфликта русско-молдавские отношения укрепились, господарь и царь тайно обменивались посольствами. Во многом это произошло из-за русско-турецких противоречий вокруг Азова. Лупу оповещал Москву о ситуации в Турции, Крыму и Польше, эта информация оказалась очень ценной для русских войск. В 1639—49 годах из Молдавского княжества в Москву было направлено 47 гонцов и послов и 19 — из Москвы в Молдавию. В 1642—43 годах при дворе Василия Лупу в качестве тайного русского агента проживал Афанасий Ордин-Нащокин, передавший в Москву ряд донесений о польских и турецких делах. В 1645 году молдавский гонец Михаил Иванов в Посольском приказе передал в Москву предложение Василия Лупу о совместном с Московским государством выступлении Молдавии и Валахии против Турции[16].

Торговые молдавско-русские связи периода правления Василия Лупу напротив оставались незначительными. Из Московского государства в Молдавию поставлялись меха, «моржовый зуб», охотничьи соколы и др. В 1641 году Молдавия получила 3 пищали, отлитые в Москве. Из Молдавии в Москву экспортировали предметы роскоши и верховых коней, которые там очень ценились[16].

В середине XVII века на украинских землях Речи Посполитой произошло восстание Хмельницкого, сопровождаемое крупномасштабными военными действиями. Молдавская аристократия как и молдавский господарь крайне негативно относилась к восставшим[16]. Богдан Хмельницкий опасался возможной угрозы со стороны Молдавского княжества, и поэтому в 1650 году, воспользовавшись конфликтом между татарами и молдавским господарем, присоединился к походу крымских татар на Яссы. Василий Лупу был вынужден заключить мир и отдать свою дочь замуж за сына Богдана Тимофея[25]. Свадьба не состоялась, так как после поражения казаков в битве под Берестечком Лупу начал искать пути заключения союза с Польшей. В 1652 году, после победы казаков в битве под Батогом, молдавский господарь поменял своё отношение к казакам и выдал свою дочь замуж за Тимофея. После этого случая молдавские бояре отвернулись от него, что позволило господарям Валахии и Трансильвании организовать заговор, поймать Василия Лупу и заключить в тюрьму в Стамбуле[26]. Заговор сопровождался военным конфликтом между валашскими войсками и казаками, так как вторым было невыгодно терять союзника. Очередным господарём в 1653 году стал Георгий Стефан.

Интриги во власти

Стефан через Хмельницкого начал тайные переговоры с Москвой о переходе в русское подданство, так как среди молдавских бояр протурецкая партия была очень влиятельной, международное положение было сложным, а сам Стефан колебался. В начале 1654 года он направил в Чигирин к украинскому гетману, а потом в Москву Ивана Григорьева, который должен был обсудить условия вхождения Молдавии в состав России. Одновременно Георгий Стефан принял в Яссах русского посла Гавриила Самарина, а потом украинского посла есаула Демко. Однако через несколько месяцев Стефан, под давлением Турции и Трансильвании, перешёл на сторону Польши, задержал запорожских послов, следовавших через Молдавию и начал подготовку к совместному с поляками походу против Украины[27]. Россия прервала переговоры. Через год Георгий Стефан вновь обратился к России за помощью, объяснив, что его отступничество было вынужденным. В мае 1656 года в Москву было послано посольство Гедеона, которое через полгода добилось согласия о принятии Молдавии в состав России на крайне выгодных для княжества условиях. В январе 1657 молдавское посольство вернулось в Яссы, но русское посольство, которое должно было принять присягу от Молдавии, так и не было послано из-за неблагоприятных международных обстоятельств. Россия не решилась идти на обострение отношений с поляками и турками.

Георгию удалось продержаться пять лет, после чего он был низложен турками за его антитурецкую политику. Вслед за ним господарем стал Георгий Гика, который продержался у власти недолго. Вслед за ним господарем стал Константин Щербан Басараб — князь соседней Валахии. В 1659 году в результате интриг Константин Басараб был отстранён от должности господаря, на его место встал шестнадцатилетний Стефаница Лупу. Он во всём подчинялся туркам и поддерживал антиказацкую политику. При нём в стране разразился страшный голод, многие умерли, в результате началась ещё и чума. Через несколько лет Стефаница скончался в молодом возрасте, и Молдавское княжество вновь попало в руки к Константину Басарабу. В 1661 году на престоле его сменил Еустратие Дабижа, который придерживался про-турецкой политики и в 1662 году совершил совместный с турками поход в Венгрию против проживавших там немцев. Умер в 1665, и на престоле его сменил Георгий Дука, которого на два года (1666—1668) сместил Ильяш Александр. В 1668 году Георгию удалось вернуть себе власть, купив её у турецкого султана, но в 1672 году он снова её потерял.

Польско-турецкая война

В то же время началась Польско-турецкая война, на территории Молдавского княжества велись крупномасштабные военные действия, молдавские бояре поддерживали то одну, то другую воюющую сторону. В таких условиях господарем стал Стефан Петричейку. Он перешёл на сторону Польши. Турецкая армия была повержена, а польские войска заняли Хотин и часть Молдавии. Однако часть боярства снова переметнулась на сторону Турции. Стефан Петричейку рассчитывал на польскую помощь против турок, однако из-за сложной ситуации внутри Польши эти надежды не оправдались. Тогда он вместе с про-русски настроенными боярами во главе с митрополитом Дософтеем начал переговоры о переходе в русское подданство. В начале 1674 года в Москву прибыл игумен Фёдор, просивший защиты от турок. Молдавское обращение нашло в России хороший приём, так как княжество могло стать ценным союзником, однако Москва не желала открытыми действиями осложнять положение и дала уклончивый ответ на вопрос о подданстве. Всё же Россия предприняла конкретные военные меры — поход против Дорошенко, который по поручению султана теснил Молдавское княжество. Вскоре Петричейку с большой группой бояр, Дософтеем и войском был вынужден искать убежища в Польше, а господарём был назначен грек Думитрашку Кантакузино. При нём в стране разразился страшный голод и эпидемия чумы[28].

С 10 ноября 1675 года по ноябрь 1678 года господарем княжества был Антон Росетти, греко-левантинского происхождения. 29 марта 1677 года резиденция Молдавской митрополии была перенесена из Сучавы в Яссы, следуя византийской традиции, согласно которой духовная и светская власть должны располагаться в одном и том же городе. 28 ноября 1678 года власть захватил Георгий Дука. По русско-турецкому миру 1681 года, Георгию Дуке был присвоен титул гетмана Украины. В апреле 1683 года по поручению турок отправляется в Вену, но турецкая армия там была разгромлена, а молдавское боярство в это время устроило заговор и провозгласило господарём Стефана Петричейку. по возвращении в Молдавию Дука был схвачен 25 декабря 1683 года и отправлен в Польшу, где он и скончался в заточении в 1685 году. Петричейку выступил с воззванием разгромить турок и восстановить страну. Народ начал истреблять турок и татар, которые удерживались только в крепостях. Петричейку предпринял вторую попытку перехода в русское подданство и сформировал новое посольство в Москву. Но в России уклонились от переговоров из-за сложной международной ситуации и недоверия к господарю, который 10 лет провёл в Польше и вернулся на престол благодаря полякам. Посольство не пустили дальше Киева, Дософтея и других бояр наградили и вернули назад.

Господарем снова стал Думитрашку Кантакузино, на этот раз правивший всего год. Его сменил на престоле Константин Кантемир, правивший восемь лет. Он тайно поддерживал поляков, так как в прошлом служил в войсках польских королей[29]. Следующим господарем стал Дмитрий Кантемир. После правления Антиоха Кантемира, желавшего создать антиосманский союз, в 1703 году турецкий султан стал самолично назначать и смещать с должности молдавского господаря греков-фанариотов, основной целью которых являлся сбор налогов и регулярная выплата дани султану.

Под властью Османской империи

Молдавское княжество как турецкий вассал

В 1710 году Дмитрий Кантемир, уже правивший княжеством в 1693, вновь стал молдавским господарем (его назначил султан). В 1711 году Кантемир, не оправдав надежд султана на свою верность, 13 апреля 1711 года в Луцке заключил с Петром Великим трактат (см. Луцкий договор), обязуясь сообщать ему о турецких делах. Договор содержал 17 пунктов и в основных положениях повторял соглашение, подписанное митрополитом Гедеоном в 1656. Молдавское княжество должно было вступить в русское подданство[30], сохраняя статус независимого, суверенного государства и прежних обычаев внутри страны. Сохранялись и привилегии молдавских бояр. Господарский престол закреплялся за династией Кантемиров. Молдавскому княжеству возвращались земли, захваченные Турцией и превращённые в райи, страна освобождалась от турецкой дани. Многие молдавские бояре были против разрыва с Турцией. Прутский поход завершился для объединённых русско-молдавских войск полным провалом. Дмитрий Кантемир с 1000 молдавских бояр бежал в Россию и получил княжеское достоинство Российской империи с титулом светлости, значительную пенсию, обширные имения в нынешней Харьковской области и право жизни и смерти над прибывшими с ним в Россию молдаванами.

Молдавские бояре потеряли право избирать господаря. Отныне и до 1849 года Молдавией правили греки-фанариоты, напрямую назначавшиеся турецким султаном. Княжество не имело права самостоятельно вести внешнюю политику и содержать армию. Фанариоты лишь собирали дань и отправляли султану, но Молдавское княжество не было частью Османской империи, как это произошло со странами Балкан, а являлось всего лишь вассалом.

В те же годы на севере княжества развилось народное движение[31], основной целью которого была борьба против крепостничества и крупных землевладельцев. Хоть оно существовало ещё с XVI века, но к концу XVII — середине XVIII приобрело большую значимость. Повстанцы организовывали небольшие отряды, которые совершали налёты на крупные поместья. Гористый рельеф и близость соседних стран позволяли повстанцам удачно маневрировать и скрываться от наказания. Неоднократно между Россией и Турцией происходили войны, и княжество оказывалось ареной военных действий, из-за чего пришло в упадок и разорение. В XVIII веке в княжестве росло влияние России, и наоборот — турецкое влияние ослабевало. С подписанием Кючук-Кайнарджийского мирного договора в 1774 году Российская империя приобрела право покровительствовать православному населению обоих дунайских княжеств — как Молдавского, так и Валахии. В том же году северная часть княжества была аннексирована империей Габсбургов. На приобретённых землях австрийское правительство образовало герцогство Буковина. В 1779 году по Айналы-Кавакской конвенции было разрешено открыть русское консульство в Молдавии (резиденция находилась в Бухаресте), что позволило усилить влияние в Молдавии, в 1783 и 1786 годах в княжестве открылись австрийское и прусское консульства. В 1806 году против Турции началась очередная война, на этот раз она длилась шесть лет. Успехи русских войск вынудили османского султана подписать Бухарестский мирный договор, по которому Российская империя аннексировала всё левобережье реки Прут. На приобретённых землях русское правительство образовало Бессарабскую губернию.

Последние годы существования княжества. Создание Румынии

См. также: Революции 1848 года в Дунайских княжествах и Объединение Дунайских княжеств

Большое значение в истории княжества сыграла русско-турецкая война 1828—1829 годов. По её итогам Молдавия и Валахия добились большей автономии в составе Турции, а также попали в зону влияния Российской империи. С 1829 года княжество управлялось Павлом Дмитриевичем Киселёвым, который провёл череду реформ. В 1834 году Павел Киселёв был отстранён от управления Дунайскими княжествами, его место занял Михаил Стурдза. Реформы Павла Киселёва способствовали созданию Румынии[33].

В 1848 по Европе прокатилась волна революций; в Молдавском княжестве также была безкровная попытка сместить власть, но молдавский господарь арестовал всех заговорщиков и выслал их из страны, таким образом подавив революцию[34].

В 1856 году по Парижскому мирному договору, ознаменовавшему окончание Крымской войны, Россия потеряла протекторат над Молдавским княжеством и уступала ему некоторые территории в Бессарабии. Само княжество продолжало оставаться вассалом Османской империи.

5 января 1859 господарём Молдавского княжества был избран Александру Иоан Куза, участник освободительного движения Молдавии в 1848 году. 23 января того же года Иоан Куза был избран князем Валахии. При нём проводились крупные реформы: аграрная, военная, судебная, административная и другие. 4 декабря 1861 года Высокая Порта приняла «Фирман об административном устройстве Молдовы и Валахии», который утвердил политическое и административное объединение Молдовы и Валахии в составе Османской империи. 11 декабря 1861 года Александру Иоан Куза, будучи одновременно правителем Молдовы и Валахии, опубликовал прокламацию, утверждавшую образование румынской нации. Молдавское княжество, объединившись с Валахией в новое государство — Румынию, — прекратило своё политическое существование.

Социально-экономическая история

Общество

После разгрома монголов в середине XIV века междуречье Прута и Днестра заселили валахи из Трансильвании и Венгрии, что привело к появлению в регионе крупных землевладельцев. Уже к XV веку в Молдове большая часть крестьян была закрепощена, а количество общинных хозяйств резко сократилось[35].

Молдавское общество, как и любое общество средневековой Европы, делилось на сословия. Выше всех стоял господарь, обладавший неограниченной властью, которая всё же иногда попиралась боярами, тоже занимавшими высшую ступень общества. В средневековом молдавском обществе бояре владели огромными наделами земли и крестьянами, проживающими на ней. Бояре в зависимости от должности и состоятельности делились на чины. Жили они за счёт ренты — сбора налогов с подконтрольных им земель. После 1741 года бояре, поколениями занимавшие высокие должности, выделялись в отдельное сословие — нямурь. Ступень ниже занимали бояринаши[36], также имевшие земельные наделы и крестьян, но обладавшие меньшими полномочиями. В XIX веке сначала в присоединённой к России Бессарабии, а затем и в самом Молдавском княжестве это сословие было упразднено. Ступенью ниже находились мазылы[36], богатые землевладельцы, имевшие имение и пользовавшиеся государственными льготами[37]. Позже это сословие было упразднено вместе с бояринашами. Также землевладельцами являлись резеши. Все их земли являлись общинными, работали они только на себя, не пользуясь льготами, и жили поселениями.

Ещё ниже стояли царане — лично свободные, но феодально зависимые крестьяне. Они имели право уйти от феодала, но продавались вместе с землёй. Хозяином таких крестьян мог выступать как боярин, так и государство. Нижнее сословие составляли холопы и цыгане — полностью подчинённые и зависимые от феодала люди. Они были бесправными, не могли уйти и продавались, как и царане, вместе с землёй[38].

Отдельно от сословий находились горожане и служивые люди. Первые являлись ремесленниками и жили только в городах, а вторые не платили налогов, не были прикреплены к земле и жили за счёт государства, участвуя в войнах. В 1711 году, с роспуском армии, это сословие прекратило своё существование.

Славянский (западнорусский) язык широко использовался в жизни княжества. Это подтверждается тем, что древние молдавские хроники, указы и грамоты господарей были написаны на славянском языке славянскими буквами, и кроме того, славянский (церковнославянский) находился в церковном употреблении. «Письменный язык господарской канцелярии был не чем иным, как обычным деловым языком юго-западной Руси с примесью элементов галицко-волынской разговорной речи»[39]. Западнорусский язык был широко распространён, как язык образования: с XV века сыновья знатных молдаван обучались в «братских» школах Галицкой Руси[40].

Первый молдавский митрополит, как отмечает П. Константинеску-Яши, был возведен в сан галицким митрополитом, что свидетельствует о том, что вся Молдавия входила в состав древней Галицкой епархии и политически подчинялась Галицкому княжеству[41].

Управление

Княжеством управлял господарь, власть которого ограничивалась боярами. Господарь обязан был считаться с их мнением, как во внутренней, так и во внешней политике. Бояре делились на «великих» и «малых». «Великие» бояре занимали высшие должности и могли быть избраны в помощники господарю. «Малые» бояре напрямую подчинялись «великим» и являлись исполнительной властью на местах. В отличие от «великих» бояр они не получали вознаграждения за службу, поэтому занимались поборами налогов с местного населения[35]. При господаре постоянно находились люди, имевшие определённые чины и выполнявшие определённые повинности. Это Армаш</span>ruro, выполнявший судебные функции, великий вистерник, следящий за казной страны, великий ворник, замещавший господаря во время отсутствия, портар, служивший переводчиком на приёмах, великий логофет, держатель печати, занимавшийся канцелярскими делами, писарь (рум. grămătic). Во времена фанариотского режима при господарском дворе обязательно присутствовал представитель султана — эфенди.

Собственно Молдавское княжество делилось на две части — Цара-де-Сус и Цара-де-Жос. В каждой из этих двух частей находился господарский наместник — каймакам. В свою очередь эти две части делились на более мелкие с центрами в отдельных городах. Каждым городом управлял ворник, из жителей города формировался городской совет, главой которого считался войт или шойтуз. Функции управляющего дистриктом (округом) вокруг отдельного города выполнял пыркэлаб. Самым нижним звеном в системе управления княжеством занимал ватаман — сельский староста, который считался с мнением боярина, на земле которого находилось его село.

С приходом турок господарь стал избираться боярами[38], а родственники господаря (обычно сыновья) в знак верности направлялись в Стамбул. В княжестве фактически была олигархия, так как бояре и крупные феодалы решали всё сами на совете без господаря. С 1711 года бояре потеряли право на избрание господаря, и он стал назначаться султаном Турции раз в три года. Такие господари обычно были не из Молдавского княжества и не имели права управлять княжеством, занимаясь только сбором налогов и отсылкой дани султану. Они получили название фанариоты[38].

Когда междуречье Прута и Днестра была присоединена к Российской империи, на её территории возникла Бессарабская губерния, и власть в ней перешла к российскому губернатору и к российским законодательным, судебным и исполнительным органам. По Адрианопольскому мирному договору 1829 года между Россией и Турцией в Дунайских княжествах вводились два практически идентичных Органических регламента (позже как дополнение к регламенту была принята Парижская конвенция 1858 года). В Молдавском княжестве регламент вступил в силу в июле 1831 года и заменял конституцию, установив в стране конституционную монархию. Власть господаря ограничивалась парламентом («Адунаря Обштяскэ»), в который должны были войти представители от разных сословий[42].

Войско

Основная статья: [[Войско Молдавского княжества</span>ruro|Войско Молдавского княжества</span>ruro]]

У Молдавского княжества было собственное войско, которое охраняло границы княжества и совершало походы против соседей. Оно делилось на две части: регулярную, также называемую «малым войском», и «большое войско». В регулярной части служили в основном профессиональные военные, господарские отряды и отряды отдельных бояр, а также наёмники. Оно ни при каких обстоятельствах не распускалось и насчитывало 10 000 человек. «Большое войско» состояло из 40 000 человек, созывалось только в крайних случаях, и в нём служила большая часть мужского населения княжества, способная держать оружие.

В обоих войсках в основном были крестьяне, но кроме них там присутствовали и бояре со своими подданными. Господарь не всегда мог им доверять и полагаться на них, поэтому иногда прибегал к услугам наёмников и соседей. Стефан Великий провёл ряд реформ, которые позволили ограничить и уменьшить влияние бояр в армии, а также призвать большее количество свободных крестьян. Горожане тоже имели обязанности, это дозорная (охрана города) и военная (служба в войске). Согласно польскому хронисту Яну Длугошу все крестьяне должны были носить оружие. Если кто-то отказывался это делать, его приговаривали к смертной казни.[43]

В XV веке оружие служилых бояр и придворных (куртян) состояло из мечей, сабель, луков и пик, а обмундирование из кольчуг, шлемов и щитов. Крестьяне вооружались топорами, рогатинами и косами, а для защиты использовали льняные рубахи, вываренные в масле. Стефан Великий начал использовать пушки. В тактике боя использовались лесные засады с подрубленными деревьями, выбор места сражения, не позволяющий неприятелю маневрировать, укрепления из поваленных деревьев[44].

Главнокомандующим в войске был господарь, в его отсутствие эту должность занимал великий ворник. Нередко должность господаря занимали воеводы. Ниже воеводы, господаря или великого ворника стоял гетман. Ниже его по званию шли бояре, которые обязаны были служить в войске. Вместе с ними в войско набирались и их подданные. Отдельно служили резеши, живущие общинами и неподчинённые феодалу и господарю. Они составляли кавалерию[45].

В княжестве процветало фортификационное строительство, крепости сооружались из дерева, камня и кирпича, наиболее известными из них являются Хотинская, Сорокская, Орхейская, Бендерская, Белгород-Днестровская крепость и др. В каждой крепости был начальник — пыркэлаб.

С XVII века в войско Молдавского княжества часто вливались запорожские казаки. Например, из записок Моро-де-Бразе известно, что они в наравне с молдавскими добровольцами принимали участие в Прутском походе 1711 года[46]. После поражения объединённых русско-молдавских сил в Прутском походе, молдавское войско было ликвидировано. Только по Адрианопольскому мирному договору 1829 года Молдавскому княжеству было разрешено восстановить свою армию[47].

Экономика

Несмотря на опустошительные нашествия монголо-татар, молдавская экономика XIV века заметно росла. Это объяснялось ростом производственных сил и улучшением технологий производства. Основой экономики княжества было сельское хозяйство, в котором преобладало животноводство. В земледелии большое значение имело огородничество, садоводство и выращивание винограда. Возделывались также яровая пшеница, ячмень, просо, горох, чечевица, полба, конопля и лён. В документах XV века упоминается капуста. Картофель появляется с XVIII века. В животноводстве важную роль играло коневодство и разведение мелкого рогатого скота[35]. Польский автор начала XVI века М. Кремер писал: «Молдаване меньше занимаются земледелием и преимущественно живут за счёт стад скота, так как их страна полна очень хорошими быками и коровами».

В Молдавии были развиты морское, озёрное и речное рыболовство, которое было наиболее распространено в бассейнах нижнего Дуная, Днестра, Прута и Сирета. Основными видами рыб были судак, окунь, сазан, лещ, тарань, а также белуга и карп.

Активно развивалось ремесло и товарообмен между городами, что способствовало их развитию и росту. Одновременно выросла внутренняя торговля. Этому поспособствовал активный товарооборот между крестьянами и ремесленниками, которые закупали у крестьян сырьё для производства и затем продавали готовый товар им же или реализовывали его на территории города (например, пекарь). С ростом торговых отношений значительно расширялись старые и сооружались новые города. Из наиболее крупных городов того времени можно выделить Яссы, Сучаву, Килию, Аккерман[35].

Молдавское княжество имело важное стратегическое положение и через него проходили торговые пути из Польши и Германии в Византию, из Венгрии и Трансильвании к русским княжествам, из Валахии в Польшу и др., что также не могло не сказаться на развитии княжества. Особенно широко разрослись города с выходом к Чёрному морю, такие как Килия и Аккерман. В XV веке торговое значение Молдавского княжества значительно выросло. Молдавские купцы и господари активно начали заключать сделки с иностранными городами. Известны договоры 1409 года со Львовом и 1413 года с Брашовым. Большой популярностью у иностранных купцов стал пользоваться «молдавский» торговый путь, проходивший по линии Краков↔Львов↔Сучава↔Чёрное море[35]. Через территорию Молдавского княжества стала популярной транзитная торговля. С востока во Львов через Молдавское княжество везли ткани и пряности, с юга в Северную Европу — воск, серебро и т. д[35]. К XV веку в городах Молдавского княжества торговали купцы из Москвы, Литвы, Греции, Генуи, Армении, Польши, Валахии и др. земель и государств. Купцам из украинских земель предоставлялись особые торговые привилегии[35].

В Молдавское княжество ввозились сукно и бархат из Кёльна, Ипра и Лувена, литовское полотно и оружие из Львова, металлические изделия и ткани из Трансильвании, соль и медь из Валахии, а также другие готовые ремесленные изделия из других стран. Из Молдавского княжества вывозились овцы, крупный рогатый скот, лошади, зерно, вино, кожа, рыба, поташ, табак, меха и другие товары. В XVI—XVII веках начал преобладать экспорт товаров из Молдавии. Один из европейских путешественников Блез де Виженер отмечал[48]: «Молдаване посылают свой скот не только в Венгрию и Россию, но и в Польшу, Пруссию, Силезию, Германию, Италию, Турцию». Однако постоянные войны мешали торговле, в частности набеги запорожских казаков и крымских татаров[48].

Казна Молдавского княжества пополнялась как от торговли, так и от налогов. Все налоги собирались с жителей городов, а точнее — со среднего их слоя (ремесленников). В казну господаря шёл только подушный налог, остальное — в богоугодные заведения (церкви, храмы, монастыри и пр.) и городскую казну. Деньги, полученные от налогов и торговли, позволяли господарям Молдавского княжества централизовать и укреплять свою власть над княжеством. Однако большая часть денег уходила на оплату дани туркам и прочие расходы, поэтому господарь Дмитрий Кантемир заметил[48]: «Наша страна постоянно страдает от недостатка денег, хотя вывозит за границу гораздо больше, чем оттуда ввозит».

Первым чеканить молдавские монеты стал Пётр I Мушат. Его монеты были найдены в Крыму, на побережье Чёрного моря, в Литве, Польше, на Балканах (бывшая Югославия). Практически все последующие правители чеканили свои деньги по образу его монет. Однако с приходом турок султан Османской империи запретил чеканить молдавские монеты, поэтому в княжестве ходили деньги из соседних стран: дукаты, угии, флорины, цехины, скуды, талеры, орты, шостаки, потроники, гроши, динары, аспры[48].

Культура

Основные статьи: Культура, Литература, Музыка, Архитектура.

О культурной развитости Молдавского княжества можно судить по устному народному творчеству, памяткам архитектуры и живописи, летописям, археологическим находкам. Устное народное творчество активно развивалось в период Средневековья, по народным песням, балладам, сказаниям можно узнать многое о прошлом Молдавского княжества, быте его населения, традициях, войнах и прочих аспектах жизни.

Известно, что молдавские мастера умели искусно изготавливать изделия, о чём свидетельствует большая серебряная кадильница в Путне, подаренная Стефаном Великим, и некоторые другие изделия из драгоценных металлов.

Живопись Молдавского княжества из-за распространённости православия в регионе попала под влияние византийской. Расписывались в основном стены церквей, монастырей, храмов. В настенной росписи стоит отметить гибкость контурного рисунка, спокойный тон повествования, традиционность. Со временем в росписях появилось актуальное содержание, например, политико-религиозное (на изображениях об «Страшном суде» турок причисляли к грешникам)[49].

При церквях организовывались школы. Господарь Василий Лупу вместе с Варлаамом в 1637—1643 годах открыл в Яссах первую молдавскую типографию. Туда из Москвы, Киева и Львова было завезено оборудование и бумага. Всего в типографии было напечатано 8 книг, среди них «Казания Варлаама» (1643) и первый молдавский сборник законов — «Уложение Василе Лупу» (1646). В 1653 году из-за политических неурядиц типографию закрыли. Вновь она открылась в 1681 при Дософтее. По письменным источникам можно узнать, что широкое распространение в княжестве в XIV—XV века получила кириллица[35] и летописи писались на старославянском. При господарях-фанариотах некоторые молдавские летописи писались также на греческом. В XIV—XVI веках официальным языком княжества был церковнославянский и лишь с XVII века в делопроизводстве начинает применяться молдавский язык. Абсолютное большинство письменных источников Молдавии ХIV и ХV веков составлены на славянском языке и начертаны кириллицей.

Хорошо развитой была архитектура Молдавского княжества. До наших дней сохранилось большое количество молдавских храмов и крепостей, построенных в Средние века и Новое время. До середины XV века основным строительным материалом служило дерево, при Стефане III Великом оно было заменено камнем. Также при этом господаре активно развивалась культовая архитектура, были построены многие церкви и монастыри, которые отличались от более ранних строгостью постройки. В Молдавское княжество из Трансильвании, Польши и Венгрии проникали и западные веяния. Со временем в княжестве распространились традиции русского зодчества. На территории современных Украины, Румынии и Молдавии сохранились архитектурные памятки Молдавского княжества.

Музыкальная культура возникла в Молдавском княжестве в средние века, оставив богатое наследие, которое сохранилось и до наших дней. Это различные народные песни, музыка, танцы. Со времён Молдавского княжества в современной Молдавии сохранились дойны, колинды, урэтуры, сноавы. Отдельно стоит отметить народную балладу «Миорица», поставленную на музыку. В Молдавском княжестве музыкой занимались и профессионально, например, около 1500 года в Путнянском монастыре была создана певческая школа. В средневековой Молдавии появились современные народные молдавские инструменты, такие как най или флуер.

Источники и историография

Основная статья: Летописи Молдавского княжества

Письменными источниками, из которых можно узнать о Молдавском княжестве, являются работы древних молдавских и зарубежных летописцев, договоры господаря со своими соседями и грамоты, различные документы, записки путешественников и исследователей.

Первыми летописными источниками, описывающими Молдавское княжество, были молдавские и иностранные летописи. Первой молдавской летописью являлись «Анналы двора Стефана Великого». С XIV по XV века также были написаны «Анонимная летопись Молдавии», «Путнянская летопись», молдавско-немецкая летопись, включённая в Воскресенскую летопись «Сказание вкратце о молдавских государях отколе начинается молдавская земля», молдавско-польская летопись, летопись Романского епископа Макария о событиях 1504—1556 годов, летопись игумена Каприянского монастыря Ефимия о событиях 1541—1554 годов и летопись монаха Азария о событиях 1541—1574 годов. В основном летописи, написанные в Молдавском княжестве, прославляли господарей и их деяния. Позже, в XVII веке, возникло боярское летописание. Наиболее известными его представителями являются Григоре Уреке, Мирон Костин, Николай Костин, Аксинтий Урикарул и Ион Некулче. Они описывали как происходящие, так и давно минувшие события XIV-XVI веков. Молдавское летописание прекратило своё существование только к концу XVIII века.

В российской историографии первой половины XIX века уделялось особое внимание борьбе молдавского народа против турок. Этим событиям посвятили свои труды А. Кочубинский («Сношения России при Петре I с южными славянами и румынами», Москва, 1872) и А. Мышлевский («Война с Турцией 1711 г.», Санкт-Петербург, выпуск 12, 1818).

В самой Молдавии после объединения с Валахией в Румынию на подъёме националистических веяний историки подчёркивали культурные и исторические связи этих государств, в Румынии того периода наиболее известными в описании истории Молдавии были труды румынского писателя и историка Б. П. Хашдеу. В его книге «Ион-воевода Лютый» большое внимание уделялось общим чертам молдавской и валашской истории и подчёркивалось отношение Молдавского княжества к западному миру[50]. После Октябрьской революции в России в Румынии усилились антироссийские и антисоветские настроения. Труд румынского историка Н. Йорги выступает тому примером[50].

Через некоторое время и в СССР начали появляться исторические труды, посвящённые Молдавскому княжеству. В 1940-х появились первые публикации трудов советских историков, принадлежали они И. Д. Чебану и В. М. Сенкевичу. В румынской историографии, посвящённой Молдавскому княжеству, следует выделить работы Г. Бевиконного, Т. Ионеску-Нишкова, Константинеску-Яшь, А. Константинеску. В конце 50-х годов в Бухаресте и Кишинёве состоялись две совместные румынско-советские сессии, посвящённые проблемам истории Молдавии. Однако, с установлением режима Чаушеску в Румынии, сотрудничество историков обоих государств практически сошло на нет, и в каждой стране писалась «своя» историография[50].

С распадом Советского Союза и падением режима Чаушеску в Румынии началась новая эпоха в исследовании молдавской истории. В современной Румынии история развития Молдавского княжества, Трансильвании и Валахии рассматривается в рамках развития единой румынской общности, а дружественные отношения с другими странами, в частности Россией, как союз против общего врага — Османской империи. Это заметно в работах М. Кику, П. Параска и И. Киртоагэ[50].

Карты княжества

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Молдавское княжество. Карта 1370 года

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Молдавское княжество. Карта 1500 года

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Молдавское княжество. Карта 1540 года

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Молдавское княжество. Карта 1542 года

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Дунайские княжества в 1600 году. Современная карта

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Земли, потерянные Молдавским княжеством. Карта 1812 года

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Молдавское княжество. Карта 1836 года

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Молдавское княжество в 1861 году. Современная карта

  • AtlHistMold1.jpg

    Молдова в древние времена.

  • AtlHistMold2.jpg

    Молдова в период раннего средневековья.

  • AtlHistMold3.jpg

    Первый княжеский период, вассал Венгрии и Галиции.

  • AtlHistMold4.jpg

    С момента основания княжества Молдавии, в 1359.

  • AtlHistMold5.jpg

    Молдавское княжество во времена Стефана Великого.

  • AtlHistMold6.jpg

    Молдавское княжество, вассал Османской империи.

  • AtlHistMold7.jpg

    Разделённая Молдова, северо-западаная часть образовала австрийскую провинцию Буковина в 1775 году, а восточная русскую Бессарабию в 1812 году.

  • AtlHistMold8.jpg

    Молдова с жудецами Кахул, Болград и Килия, в 1856.

  • AtlHistMold9.jpg

    Вхождение Молдовы в единую Румынию

  • AtlHistMold10.jpg

    Молдова в Великой Румынии.

  • AtlHistMold11.jpg

    Молдова по пакту Молотова — Риббентропа, в 1940.

  • AtlHistMold12.jpg

    Молдова сейчас

[51]

См. также

Портал «Молдавия»

Напишите отзыв о статье "Молдавское княжество"

Примечания

  1. ↑ 1 2 Камбур Дмитрий [journals.tsu.ru/uploads/import/1230/files/Rusyn1-2%2811-12%292008%20224-227.pdf Представительство русского населения Молдавии в Боярском совете при Петре Рареше (1527-1538, 1541-1546 гг.)]
  2. ↑ Черепнин Л. В. История Молдавской ССР: С древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции — Кишинёв: Картя молдовеняскэ, 1965 — С. 263
  3. ↑ Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. — Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1964. — С. 117.
  4. ↑ Славянские чтения: Материалы научн.-теорет. Конференции Славянский Ун-т Респ. Молдова. Вып. 3 — Кишинёв: S.n., 2005 (Центральная Типогр.) — 412 с. — ISBN 9975-78-242-6 — С. 97
  5. ↑ Молдавская СССР — Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1955 — 222 с. — С. 74
  6. ↑ Паскарь Евгений. Неизвестная Молдавия. — Одесса, ВМВ, 2014. — с. 139. — ISBN 978-966-413-082-7
  7. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Кантемир Д. [www.vostlit.info/Texts/rus4/Kantemir/frametext1.htm Описание Молдавии] = Descriptio antiqui et hodierni status moldaviae. — Кишинёв, 1973.
  8. ↑ История Республики Молдова. С древнейших времён до наших дней = Istoria Republicii Moldova: din cele mai vechi timpuri pină în zilele noastre / Ассоциация учёных Молдовы им. Н. Милеску-Спэтару. — изд. 2-е, переработанное и дополненное. — Кишинёв: Elan Poligraf, 2002. — С. 39. — 360 с. — ISBN 9975-9719-5-4.
  9. ↑ Bârnea, Pavel. Oraşul medieval în Moldova (secolul XV - primul sfert al secolului XVI). — Chişinău: Tipografia Academiei de Ştiinţe, 1997. — 82 с. — (Culturi vechi în Moldova). — ISBN 9975620140.
  10. ↑ Alexandru I. Gonţa. Relaţiile Romanilor cu Slavii de răsărit pînă la 1812. — Chişinău: Universitas, 1993. — 155 с. — ISBN 5-362-01083-2.
  11. ↑ 1 2 [interpretive.ru/dictionary/448/word/%C2%E0%EB%E0%F8%F1%EA%E8%E5%2C+%EC%EE%EB%E4%E0%E2%F1%EA%E8%E5+%E8+%F2%F0%E0%ED%F1%E8%EB%FC%E2%E0%ED%F1%EA%E8%E5+%E7%E5%EC%EB%E8+%E2+IX%97XIII+%E2%E2./ Валашские, молдавские и трансильванские земли в IX—XIII вв] // Всемирная история. Энциклопедия. — 1958. — Т. III.
  12. ↑ 1 2 Мохов Н. А. Формирование молдавского народа и образование Молдавского государства. — Кишинёв, 1959.
  13. ↑ 1 2 3 4 Стати В. Свет истины православной // Независимая Молдова. — 14 марта 2003.
  14. ↑ Стати В. История Молдовы.. — Кишинёв: Tipografia Centrală, 2002. — С. 56—57. — 480 с. — ISBN 9975-9504-1-8.
  15. ↑ Крылов А. Б. Религиозная ситуация и этнополитические факторы в Республике Молдове // Молдавия. Современные тенденции развития. — Российская политическая энциклопедия, 2004. — С. 318. — ISBN 5-8243-0631-1.
  16. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Стати В. История Молдовы.. — Кишинёв: Tipografia Centrală, 2002. — 480 с. — ISBN 9975-9504-1-8.
  17. ↑ Стати В. История Молдовы.. — Кишинёв: Tipografia Centrală, 2002. — С. 58. — 480 с. — ISBN 9975-9504-1-8.
  18. ↑ Gaina A. [articles.adsabs.harvard.edu//full/2000SerAJ.162..121G/0000122.000.html Astronomy, Geodesy and Map-Drawing in Moldova Since the Middle Ages Till the World War I] // Serbian Astronomical Journal. — 2001. — Т. 162. — С. 122.
  19. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Стати В. Штефан Великий, Господарь Молдовы. — Кишинёв: F. E.-P. «Tipografia Centrală», 2004. — ISBN 9975-78-325-2.
  20. ↑ Богуславский В. В., Бурминов В. В. [www.hrono.info/biograf/bio_ye/elena_stefan.html Русь рюриковичей. Иллюстрированный исторический словарь].
  21. ↑ Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. — Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1964. — С. 196—197.
  22. ↑ Leon Şimanschi Petru Rareş, Editura Academiei R.S.R. — Bucureşti: 1978.
  23. ↑ Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. — Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1964. — С. 283—290.
  24. ↑ [ukrlife.org/main/prosvita/_pidkova.html Іван Підкова]  (укр.)
  25. ↑ [history.franko.lviv.ua/monyak_r5-1.htm#5 Наталія Яковенко. Нарис історії України З найдавніших часів до кінця XVIII ст. Розділ V. КОЗАЦЬКА ЕРА § 1. Козацька революція 1648—1657 рр] Дипломатія Хмельницького в пошуках виходу
  26. ↑ Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. — Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1964. — С. 316—332.
  27. ↑ Мохов Н. А. Молдавия эпохи феодализма. — Кишинёв: Картя Молдовеняскэ, 1964. — С. 332—336.
  28. ↑ Стати В. История Молдовы.. — Кишинёв: Tipografia Centrală, 2002. — С. 149, 429. — 480 с. — ISBN 9975-9504-1-8.
  29. ↑ Кантемир, Константин Федорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  30. ↑ Стати В. История Молдовы.. — Кишинёв: Tipografia Centrală, 2002. — С. 210. — 480 с. — ISBN 9975-9504-1-8.
  31. ↑ Швидько Г. К. Історія України XVI—XVIII століття. — Київ: Генеза, 1999. — С. 312-313.
  32. ↑ G.S Benson The early National flags of Walachia and Moldavia (англ.) // Flag Bulletin Newsletter. — The Flag Research Center, 1970. — Vol. IX.
  33. ↑ Гросул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия (20—30-е гг. XIX в.). — Москва, 1966.
  34. ↑ Ghervas, Stella [Гервас, Стелла Петровна]. Réinventer la tradition. Alexandre Stourdza et l'Europe de la Sainte-Alliance. — Paris: Honoré Champion, 2008. — С. 180. — ISBN 978-2-7453-1669-1.
  35. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [interpretive.ru/dictionary/448/word/%C2%E0%EB%E0%F5%E8%FF+(%D6%E0%F0%E0+%D0%EE%EC%FB%ED%FF%F1%EA%E0)%2C+%CC%EE%EB%E4%E0%E2%E8%FF+%E8+%D2%F0%E0%ED%F1%E8%EB%FC%E2%E0%ED%E8%FF+%E2+XIII%97XV+%E2%E2./ Валахия (Цара Ромыняска), Молдавия и Трансильвания XIII-XV вв] // Всемирная история. Энциклопедия. — 1958. — Т. III.
  36. ↑ 1 2 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона (1890—1907)
  37. ↑ ср. документ, напечатанный в «Чтениях Общ. ист. и древ. рос.» 1875 г., № 1
  38. ↑ 1 2 3 [www.krugosvet.ru/articles/63/1006364/1006364a5.htm Молдавия] // Энциклопедия «Кругосвет».
  39. ↑ Сергиевский М. В. Молдаво-славянские этюды, — М., 1959 — С. 68.
  40. ↑ Шорников П. М. Славяно-Молдавский этнокультурный синтез. XIV-XVII вв. // «Русин», № 4(6) за 2006 г., — Кишинёв, с. 106–117.
  41. ↑ Constantinescu-Iași P. O prientene de veacuri. — București, 1957, — P.24.
  42. ↑ И. А. Ожог, И. М. Шаров [old.ournet.md/~moldhistory/book1_3.html Краткий курс лекций по истории румын. Новая история]. — 1992.
  43. ↑ Maurice Michael. The annals of Jan Długosz. — Chichester, 1997. — P. 566. — 673 p. — ISBN 1901019004.
  44. ↑ История Республики Молдова. С древнейших времён до наших дней = Istoria Republicii Moldova: din cele mai vechi timpuri pină în zilele noastre / Ассоциация учёных Молдовы им. Н. Милеску-Спэтару. — изд. 2-е, переработанное и дополненное. — Кишинёв: Elan Poligraf, 2002. — С. 56—57. — 360 с. — ISBN 9975-9719-5-4.
  45. ↑ Sadoveanu Mihail. Romane şi povestiri istorice (volumul I). — Bucureşti: Editura pentru literatură, 1961.
  46. ↑ Пушкин А. С. Записки бригадира Моро-де-Бразе (касающиеся до турецкого похода 1711 года) // [militera.lib.ru/memo/french/brasey/index.html Собрание сочинений в 10 т] = Mémoires politiques, amusants et satiriques de messire J. N. D. B. C. de Lion, colonel du régiment de dragons de Casanski et brigadier des armées de Sa M. Czarienne, à Veritopolis chez Jean Disant-vrai. — М.: ГИХЛ, 1962.
  47. ↑ [www.historia.ro/exclusiv_web/actualitate/articol/tratatul-adrianopol-un-prim-pas-independenta Tratatul de la Adrianopol, un prim pas spre independență]  (рум.)
  48. ↑ 1 2 3 4 [customs.tiraspol.net/content/view/19/41/ Под турецким гнётом (XV—XVII века)] // Государственный таможенный комитет ПМР. — 03.12.2007.
  49. ↑ Паповян Г. С. [europa-online.narod.ru/ryminia.html Румыния] // БСЭ.
  50. ↑ 1 2 3 4 Сорокина О. [his.1september.ru/article.php?ID=200202202 Российско-молдавские отношения с древнейших времен. Историография] // История. — 2002. — № 22.
  51. ↑ Hărțile istorice sunt o sinteză din «Westermann Grosser Atlas zur Weltgeschichte», 1985, ISBN 3-14-100919-8, din «DTV Atlas zur Weltgeschichte», 1987, din «Putzger historischer Weltatlas Cornelsen» 1990, ISBN 3-464-00176-8, din «Atlas des Peuples d’Europe centrale» de André și Jean Sellier, ed. La Découverte, 1992, ISBN 2-7071-2032-4, cu amănunte luate din Történelmi atlasz al Academiei maghiare, 1991, ISBN 963-351-422-3 CM și din Atlasul istorico-geografic al Academiei române, 1995, ISBN 973-27-0500-0.

Литература

На русском

  • Семёнова Л. Е. Княжества Валахия и Молдавия. Конец XIV — начало XIX в. Очерки внешнеполитической истории. — Индрик, 2006. — ISBN 5-85759-363-8.
  • [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Rumanien/XIX/Kratk_hist/text.phtml?id=2389 Валахия и Молдавия в системе Османской империи] // Славяне и их соседи. — М.: Наука, 1998. — № 8.
  • Гросул Я. С. Труды по истории Молдавии. — Кишинёв, 1982.
  • Феодальные отношения в Молдавии. — Кишинёв, 1950.

На молдавском

  • Енчиклопедия Советикэ Молдовеняскэ. — Кишинэу, 1970—1978.
  • Istoria României în date. — Bucureşti, 1971.
  • Gheorghe I. Brătianu Sfatul domnesc şi Adunarea Stărilor în Principatele Române. — Bucureşti, 1995.
  • Ştefan Ştefănescu Istoria medie a României. — Bucureşti, 1991.
  • Vlad Georgescu, Istoria ideilor politice româneşti (1369-1878). — Munich, 1987.

Ссылки

  • [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/rumaenien.html Документы по истории Молдавского княжества] (рус.)
  • [www.crwflags.com/fotw/flags/ro-mold.html Исторические флаги Молдавского княжества] (англ.)
  • [www.crwflags.com/fotw/flags/ro-mol34.html Исторические флаги Молдавского княжества (1834—1863)] (англ.)
  • Гумецкая Л. Л. [digilib.phil.muni.cz/bitstream/handle/11222.digilib/120751/SpisyFF_176-1971-1_5.pdf?sequence=1 К вопросу о языке молдавских грамот XIV—XV вв.]


Эялеты (1363–1864)
Африка
Анатолия
Европа
Ближний Восток
Вилайеты (1864–1922)
Африка
Анатолия
Европа
Ближний Восток
Вассалы
Автономии

Отрывок, характеризующий Молдавское княжество

Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Молдавское_княжество&oldid=81197944»