Молдавско-украинская граница

Молдавско-украинская граница
Молдавия	Украина
Время существования	с 24 августа 1991 года
Установление современного прохождения	23 октября 1992 года
Протяжённость	939 км

Молдавско-украинская граница — официальная граница территорий Украины и Республики Молдова протяжённостью 939 км.

История

Граница между Молдавской и Украинской ССР существовала до 1940 года: тогда в составе УССР была Молдавская Автономная Советская Социалистическая Республика площадью 52710 км². С 28 июня по 3 июля 1940 было осуществлено присоединение Бессарабии и Северной Буковины к СССР, и руководство СССР решило выделить из состава УССР Молдавскую АССР и сделать её уже отдельной республикой в самом составе Союза. К СССР отошли земли площадью 28250 км², куда входили крупные города Рени, Измаил, Килия и Аккерман (часть присоединена к УССР). Небольшая часть на востоке и юге отошли к новообразованной Молдавии.

С июля 1941 года по 20 августа 1944 эти территории были фактически под контролем Румынии, союзницы Третьего рейха. После Ясско-Кишинёвской операции и освобождения Молдавии советский контроль был восстановлен. Текущее состояние было утверждено после территориального обмена между Молдавией и Украиной, что немного увеличило площадь Молдавии на севере и юге (текущая — 33843 км²). Тем не менее, некоторые вопросы между Молдавией и Украиной в плане границы ещё не решены из-за наличия множества зигзагов, разрезающих железные дороги, проходящие через границу.

Характеристика

В северной части молдавско-украинской границы находится наиболее её удалённый участок, на своеобразном «треугольнике» высотой 4 км — это село Мамалыга, стоящее на реке Прут, где находится и одноимённый КПП. Оттуда следует наземный маршрут к руслу Днестра, дважды пересекающий границу. Этот маршрут разделяет и румыноговорящую часть Одесской области, и Молдавию, и непризнанную республику Приднестровье. Маршрут идёт вдоль Прута с запада на восток, затем сворачивает на северо-запад, а потом на юго-запад, образуя своеобразный треугольник, удалённый на 340 м от слияния Прута с Днестром.

В 1992 году этот треугольник фактически оказался в 230 м к западу от границы и в 1577 м вниз по течению от слияния Прута. Участок площадью 4,72 км² носит название «Рипа из Мындрешти», который принадлежит де-юре городу Рени Одесской области, а де-факто — молдавскому городу Джурджулешть.

Проблемы

Принцип устойчивости границы, выработанный ещё Эммануэлем де Мартонном, в отношении молдавско-украинской не действует до сих пор, несмотря на утверждение основного вида границы ещё во времена СССР. Она семь раз пересекает железную дорогу Черновцы — Могилёв-Подольский, шесть раз — автомобильную дорогу Одесса — Рени, а также пересекает огромное количество дорог. По причине такой границы у Молдавии нет выхода к Чёрному морю (максимальная приближённость страны составляет 850 м на границе), а из акватории Дуная ей принадлежит всего 340 м. Для сравнения — в 1918 году у Молдавской Демократической Республики было 135 км морского побережья с 5 крупными портами и 50 км побережья на Дунае, а значительная часть территории Буджака, равная по площади примерно двум французским департаментам, не входила в состав ни УНР, ни УССР, и на её территории располагался железнодорожный мост через Днестр.

Это привело к образованию значительных транспортных проблем и трудностей в плане материально-технического обеспечения, вылившись в ряд территориальных споров и конфликтов (в том числе и в Приднестровский конфликт). В 1997 году был предложен вариант об изменении границы около городов Паланка и Рени, который пытались реализовать в 1999 и 2001 годах, но эта проблема так и осталась неразрешённой. В случае успешного обмена Молдавии отошла бы часть шоссе Одесса — Рени, что сократило бы кратчайший маршрут до Дуная по территории Молдавии.

Галерея

• Mamalyha border crossing.jpg

  КПП Мамалыга

• Moldavian SSR 1940.jpg

  Карта Молдавской ССР в августе 1940 года

• Transnistria-map.svg

  Карта Молдавии и Приднестровья

См. также

• Приднестровье

Отрывок, характеризующий Молдавско-украинская граница

– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.