Моле, Луи-Матьё

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Луи-Матьё Моле
Louis-Mathieu Molé
18-й премьер-министр Франции
6 сентября 1836 — 31 марта 1839
Монарх: Луи-Филипп I
Предшественник: Адольф Тьер
Преемник: Жан де Дьё Сульт
21-й премьер-министр Франции
23 февраля 1848 — 24 февраля 1848
Монарх: Луи-Филипп I
Предшественник: Франсуа Гизо
Преемник: Жак-Шарль Дюпон де л'Эр
 
Рождение: 24 января 1781(1781-01-24)
Париж
Смерть: 23 ноября 1855(1855-11-23) (74 года)
замок Шамплатрё (ныне — в департаменте Валь-д’Уаз
Граф Луи-Матьё Моле (фр. Louis-Mathieu Molé; 24 января 1781, Париж — 23 ноября 1855, Валь-д’Уаз) — французский политик, и государственный деятель, который дважды, с 6 сентября 1836 года по 31 марта 1839 года и с 23 февраля 1848 года по 24 февраля 1848 года будучи премьер-министром, возглавлял кабинет министров Франции. Член Французской академии.

Мать Луи-Матьё — католическая блаженная Мари-Луиз де Ламуаньон. Отец Моле был судебным чиновником, казнён в 1794 году на на гильотине.

Сам Моле во время революции жил в Швейцарии и в Англии.

Сочинение Луи Моле «Essai de morale et de politique», доказывавшее политическую необходимость наполеоновского режима, обратило на себя внимание французского императора. Моле был назначен префектом, генеральным директором путей сообщения, возведен в достоинство графа Империи и в 1813 году получил пост министра юстиции.

После отречении Наполеона от престола, Моле сложил с себя свои полномочия, но впоследствии примкнул к конституционным роялистам.

В 1815 году Моле возведён в пэры Франции.

В 1815—1818 годах был морским министром в кабинете Армана Эммануэля дю Плесси Ришелье.

В палате пэров он оказывал решительное сопротивление ультрареакционным мероприятиям правительства. После Июльской революции Моле получил в первом министерстве Луи-Филиппа должность министра иностранных дел и добился в этой должности признания Июльской монархии со стороны иностранных правительств, придерживаясь политики невмешательства.

В октябре 1836 года после выхода в отставку первого министерства Луи Адольфа Тьера Луи Моле было поручено образование нового, консервативного кабинета министров, в котором он занял пост министра-президента и министра иностранных дел.

Сначала одним из его товарищей был Франсуа Пьер Гийом Гизо, но в 1837 году последний вместе с своими друзьями вышел из кабинета и несколько времени спустя примкнул к большой коалиции, образовавшейся против Моле из всех оттенков оппозиции. Ему ставили в вину особенно уступчивость его по отношению к королю и слабость по отношению к иностранным державам. В марте 1839 году кабинет министров Моле пал под ударами коалиции.

Когда в феврале 1848 года король вынужден был решиться на увольнение Гизо, он хотел вновь призвать Моле, но быстрый ход событий заставил его обратиться к Тьеру и Одилону Барро.

Во время Второй республики Моле считался одним из вождей консервативной партии, но мало участвовал в прениях, а после переворота 2 декабря 1851 года окончательно самоустранился от политики.

Единственным ребёнком Луи-Матьё и его жены Каролин Лалив де ла Бриш была дочь Элизабет, и ввиду отсутствия наследника мужского пола со смертью Моле угасла и его графская фамилия.

Кроме вышеупомянутого труда, Моле напечатал множество политических и академических речей и статей.



Источники

Предшественник:
граф Жан-Батист Журдан
Министр иностранных дел Франции
11 августа —— 2 ноября 1830
Преемник:
маркиз Николя Жозеф Мезон
Предшественник:
Адольф Тьер
Министр иностранных дел Франции
6 сентября 1836 —— 31 марта 1839
Преемник:
Наполеон Огюст Ланн, герцог Монтебелло

Напишите отзыв о статье "Моле, Луи-Матьё"

Отрывок, характеризующий Моле, Луи-Матьё

– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.