Молинари, Александр
| Александр Молинари | |
 Художник А.О.Орловский, 1816 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Влияние на: | |
 Работы на Викискладе | |
Алоиз или Александр Молинари (итал. Alessandro Molinari; 5 января 1772 г., Берлин — 20 января 1831 г., Дрезден) — итальянский живописец, миниатюрист и рисовальщик. Жил и работал во многих городах Европы.
Биография
Итальянец по происхождению, родился в Берлине. Учился в Берлинской академии художеств, считался неплохим портретистом. В Европе его творческая судьба не сложилась: «Человек, которого я зачастую идеализировал… оставался долгое время непризнанным», — писал его друг Гофман[1].
«Прекрасно сложенный, точно ватиканский Аполлон» (как пишет о нём Гофман), Молинари работал в Риме, в 1795 году — в Вене, в 1796—1797 гг. — в Глогау; около 1800 года — в Веймаре. С Гофманом он познакомился во время работы над украшением иезуитской церкви в Глогау и послужил прототипом художника Бертольда в новелле Гофмана «Церковь иезуитов в Г.»[2] Из книги Рюдигера Сафранского о Гофмане[3]:
Молинари, на четыре года старше Гофмана, был весьма импозантен. Этот уроженец Берлина со своими иногда «зловеще» сверкающими глазами и черными курчавыми волосами напоминал таинственного колдуна из южных стран. Гордый, подчас даже высокомерный, он притягивал к себе женщин. Его репутация была небезупречна. Молинари воплощал собою тип демонического художника, которому сильная чувственность не дает покоя.
В 1806 году художник переехал в Россию, где был радушно принят своими соплеменниками—итальянцами, создавшими в Москве колонию, возглавляемую живописцем и поэтом С.Тончи. Не без помощи последнего он устроился в 1810-х гг. учителем рисования в семью московского библиофила графа Д. П. Бутурлина, жил в их калужском поместье Белкино. В 1812 году Молинари открыл кондитерскую на Невском проспекте «насупротив Аничкова дворца»[4].
Работая в России, Молинари показал разнообразие возможностей портретного жанра. Вскоре он стал любимым художником русской аристократии, благодаря её неискоренимой страсти к художникам—иностранцам. В 1807 году русская публика восторженно именовала Молинари «превосходным художником портретистом в миниатюре, маслом и пастелью». Он писал Александра I, членов его семьи, представителей петербургской и московской знати, артистов и многих других. Известно, что графиня Доротея Ливен обратилась к только что приехавшему Молинари с просьбой написать её портрет. Молинари выполнил портрет итальянским карандашом, сангиной и акварелью.
Он рисовал и графические портреты, работая в этой технике одновременно с Кипренским, но решал иные творческие задачи. Романтик по мироощущению, Молинари был увлечён поисками возвышенной красоты. Но идеал часто превалировал над реальным прототипом. Поэтому многие его работы, особенно женские портреты, условны, а модели не имеют индивидуальности. В мужских портретах Молинари был более свободен и раскован. Излюбленным приемом художника была подсветка изображения акварелью и белилами,
В 1816—1822 гг. Молинари работал в Варшаве, затем в Берлине и Дрездене, где 20 января 1831 года неожиданно умер от апоплексического удара.
Работы Молинари хранятся в в Государственном Эрмитаже, Государственной Третьяковской галерее, Государственном Русском музее, Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Государственном музее А. С. Пушкина.
Напишите отзыв о статье "Молинари, Александр"
Литература
- Портретная миниатюра в России 18-19 веков. Из собрания Государственного Эрмитажа. — Ленинград, 1986.-С.336.
- Портретная миниатюра в России 18-19 веков. Из собрания ГИМ. — Ленинград, 1988.
Примечания
- ↑ Альбом. Государственный музей А. С. Пушкина.-М.:Белый Город, 2005.
- ↑ [gofman.krossw.ru/html/gofman-night_03_zerkov-ls_2.html Эрнст Теодор Амадей Гофман. Церковь иезуитов в Г]
- ↑ Сафрански, Рюдигер. Гофман. Москва: Молодая гвардия, 2005. С. 90.
- ↑ Записки графа М. Д. Бутурлина. Т.1. — М.: Русская усадьба, 2006.-651 с.
Отрывок, характеризующий Молинари, Александр
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
