Молодая школа (военно-морская теория)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Молодая школа (фр. Jeune Ecole)— направление в военно-морской теории, имевшее большое влияние в военно-морских кругах Франции в конце XIX — начале XX веков. Была тесно связана с теорией крейсерской войны, распространённой во французских военно-морских кругах XVII — XVIII веков. Предполагала отказ от достижения превосходства в броненосцах и делала ставку на малые корабли, вооружённые торпедами, а также на крейсера, истребляющие морскую торговлю противника и тем самым подрывающие его экономический потенциал. Была впервые сформулирована французским морским офицером Ришильдом Гривелем (фр. Richild Grivel) в 1869 году. Автор разделил все виды военных действий на море на 3 типа:

  • Борьба за господство на море путём сражений линейных флотов;
  • Действия флота против берега;
  • Действия флота против неприятельской морской торговли.

По мнению Гривеля, в военном конфликте с Великобританией, Франция будет неспособна добиться не только превосходства, но даже равенства в крупных военных кораблях. В силу этого ей необходимо искать альтернативные пути достижения победы на море. К их числу автор отнёс уничтожение британского коммерческого флота и атаки на британские порты. Полагая, что быстроходные рейдеры будут ускользать от британских патрульных сил, он считал, что неприемлемый экономический ущерб, наносимый такими действиями, вынудит Великобританию признать своё поражение. Береговая линия самой Франции при этом должна была быть под охраной флота береговой обороны, состоящего из недорогих малых кораблей с тяжёлым вооружением. При этом предлагалось отказаться от генерального сражения главных сил флотов вообще, либо как можно дольше затягивать с ним, вместо чего осуществлять непрерывное воздействие на неприятеля за счёт непрерывных изматывающих атак, предпринимаемых малыми силами.

... во Франции появилась так называемая молодая школа, проповедывавшая постройку крейсеров размером около 6000 т. Идеи молодой школы заключались в том, что активная боевая служба должна производиться эскадрами этих крейсеров, броненосцы же, водоизмещением около 1500 т, должны назначаться лишь для прибрежной обороны. Молодая школа считала, что на крейсерах нет надобности иметь орудий большого калибра, что достаточны 6" орудия, но необходим большой ход. У броненосцев полагалось иметь два крупных орудия и четыре 6". При броненосцах береговой обороны молодая школа считает полезным иметь разведчиков в 2500 т. В сущности молодая школа мирится с броненосцами береговой обороны только потому, что такие уже существуют, но истинные, идеи молодой школы — передать прибрежную оборону легким, мелкосидящим судам с сильною артиллерией.
— С.О. Макаров. Разбор элементов, составляющих боевую силу судов.

Особое распространение идеи «молодой школы» получили с развитием торпедного оружия, появление которого, как и всякого нового вида оружия, многими было встречено крайне завышенными ожиданиями. Считалось, что малые, но многочисленные миноносцы будут в состоянии легко уничтожать крупные броненосные корабли. В 1886 году морским министром Франции был назначен бывший одним из главных теоретиков «молодой школы» адмирал Гиацинт Теофиль Об. В результате началось ускоренное строительство миноносцев, а также канонерских лодок и крейсеров сравнительно небольшого водоизмещения, но обладавших высокой скоростью хода.

Главной идеей адмирала Оба являлся принцип «мобильной обороны»: более сильному броненосному флоту (подразумевались, конечно же, англичане) противопоставлялись многочисленные отряды миноносцев, базировавшихся во всех портах французского побережья. По мере надобности они перемещались бы к тому порту, у которого сосредотачивались крупные корабли противника и без устали атаковали бы их днем и ночью. Поддержку миноносцам должны были оказывать также небольшие безбронные суда, вооруженные одной крупнокалиберной пушкой.
— В. Кофман. Уроки «молодой школы».

В дальнейшем Франция переходит к строительству броненосных крейсеров, которые должны были действовать на британских коммуникациях и иметь значительное превосходство над бронепалубными крейсерами Королевского флота. Ряд теоретиков отстаивал также идею неограниченной войны на море, без соблюдения норм международного права. Предполагалось также подвергать обстрелам незащищённые порты противника.

Теория «Молодой школы» представляла собой попытку слабейшего найти способ борьбы с противником, господствующим на море, сочетая традиционную для Франции крейсерскую войну с новейшими достижениями военно-морской техники и вооружений. Она оказала большое влияние на развитие французского флота, а также имела немало сторонников во флотах других стран, в том числе — и России, которая до 1890-х годов также была вынуждена при ограниченных средствах готовиться к борьбе с одним из сильнейших флотов мира и для этого массово строила океанские крейсера, малые броненосцы, канонерские лодки береговой обороны и миноносцы.

Немаловажной причиной поддержки «молодой школы» офицерским корпусом являлась практическая невозможность карьерного роста для офицеров незнатного происхождения, одним из которых являлся Гиацинт Теофиль Об. Они ожидали что появление большого количества малых кораблей откроет новые командные вакансии, в отличие от ограниченного количества командирских вакансий броненосного флота. Проблема была существенной, так как в 1873 году служебные обязанности на действующих кораблях выполняли 22 из 118 капитанов первого ранга, 52 из 264 капитанов третьего ранга и 227 из 721 лейтенантов, большинство офицеров выходило в отставку никогда не командовав кораблем или судном. В 1894 году средний возраст французского лейтенанта достиг 52,3 года[1].



Критика теории

Построениям «молодой школы» давали и даются самые полярные оценки, однако в виде общего знаменателя их можно вывести утверждение о том, что конкретная их практическая реализация в условиях технологий последней четверти XIX века оказалась абсолютно неудовлетворительной.

С самого начала «молодая школа» подвергалась жесткой критике со стороны сторонников традиционной концепции решающих эскадренных сражений крупных кораблей. Критики указывали на очевидные недостатки новой концепции:

  • Малые миноносные единицы, на которые делала основную ставку «молодая школа», были в силу своих малых размеров гораздо более зависимы от погодных условий чем крупные броненосцы. При неблагоприятных погодных условиях эффективность миноносцев снижалась гораздо значительнее, чем эффективность броненосных кораблей.

Стоит отметить, что в качестве контраргумента против этого утверждения приводился, скажем, совместный переход британских броненосца HMS Resolution и минного крейсера (эсминца) HMS Gleaner из Англии в Гибралтар в штормовых условиях, который показал, что тяжёлый артиллерийский корабль теряет способность эффективно вести огонь из своих орудий намного быстрее, чем миноносец — выпускать свои мины:

В Бискайской бухте оба судна были захвачены штормом, и Resolution, находясь в критическом положении вследствие огромной качки и большого количества воды в машине и кочегарных отделениях, должен был возвратиться. В это же время Gleaner продолжал свой путь и прибыл в Гибралтар. Если бы в момент шторма оба вышеназванных корабля были враждебные, то в исходе их столкновения сомневаться было бы невозможно. Resolution, делавший размахи в 45°, был бы совершенно беспомощен против Gleaner, который, разумеется, не счел бы чересчур негуманным выпустить в эту безобразную качающуюся массу свою мину. Шторм есть лучшее условие для минных атак, и надо, чтобы миноносцы имели полную возможность пользоваться такими условиями.
— С.О. Макаров. Разбор элементов, составляющих боевую силу судов.

Данное сравнение, впрочем, не носило универсального характера, хотя бы ввиду сравнительной низкобортности «Ризолюшена», с одной стороны, и как минимум спорной возможности удачной атаки по нему со стороны подобного «Глинеру» эсминца в таких условиях — с другой. Кроме того, само по себе ведение боя в штормовых условиях крайне сомнительно вне зависимости от типа задействованных кораблей.

  • Автономность миноносцев была чрезвычайно низкой, увеличение же размеров влекло за собой увеличение уязвимости и, как следствие, потерю способности выполнять функции непосредственно миноносца, то есть, днём в открытом море торпедировать крупные корабли противника.
  • Война крейсеров против коммерции могла быть сравнительно легко парирована введением тактики конвоирования и блокированием броненосными флотами неприятельских военно-морских баз. Правда, это всё же позволило бы оттянуть часть неприятельских сил от основного театра военных действий, но смысл в этом имеется лишь при одновременных действиях крейсерского флота и отсутствовавшего в построениях «молодой школы» традиционного броненосного, для которого такое оттягивание части сил означало бы передышку и выгодную возможность для контратаки.

Концепции «молодой школы» прошли практическую проверку во время военно-морских учений французского флота в 1886 году. Во время учений скомпонованный в соответствии с идеями «молодой школы» отряд контр-адмирала Броуна дё Кольстона, состоявший из быстроходных крейсеров и миноносок, потерпел полное фиаско, пытаясь противостоять броненосной эскадре вице-адмирала Лафона. Из двадцати выставленных ночью в заслон миноносок только три сумели вообще обнаружить броненосцы Лафона, и лишь одна из них сумела выполнить условную атаку. Ряд миноносок получили повреждения во время учений, одна затонула, а уцелевшие из-за сильнейшей усталости экипажа оказались совершенно неспособны успешно атаковать.

После этих разочаровывающих результатов поддержка «молодой школы» во Франции существенно ослабела. Было признано, что её радикальные концепции способны работать только в оптимальных или близких к таковым условиях; в реальной же ситуации войны на море традиционные броненосные флоты сохраняли своё преимущество. Иногда отмечается, что предлагаемая «молодой школой» концепция «непрерывного воздействия» могла быть эффективной, но лишь в случае, если неприятель осуществляет сплошную блокаду побережья превосходящими силами, как, например, Север во время американской Гражданской войны. Именно поэтому корабли, построенные в соответствии с идеями «молодой школы», часто называют «оружием слабейшего». Так оно и случилось на практике — именно миноносцами, малыми канонерскими лодками и небольшими, но тяжеловооружёнными крейсерами предпочитали пополнять свои флоты наиболее слабые военно-морские державы, такие, как государства Южной Америки, Япония и Китай.

Так или иначе, содержащие рациональное зерно идеи и концепции «молодой школы» дали существенный толчок развитию крейсерских и миноносных кораблей, а также теории их боевого применения, в мировом масштабе.

Можно также отметить, что даже принципиально правильные идеи, высказанные теоретиками «молодой школы», на практике были реализованы во Франции неудачно. К примеру, было построено огромное количество малых «35-метровых» миноносцев, которые фактически не были способны действовать в открытом море и считались одними из худших в мире, в то время, как меньшее число чуть более крупных «43-тонных» кораблей того же класса, удачные прототипы которых создавались, но не строились массовой серией из соображение экономии, были бы намного эффективнее.[2]

Существует даже мнение, что:

Вполне возможно, что … [Франция] получила бы действительно сильный минный флот, если бы не «молодая школа».

Продолжавшийся в течение двух десятилетий период «торжества» идей «молодой школы» дорого стоил торпедному флоту Франции. Хотя по числу построенных миноносцев (свыше 350 единиц) эта страна стала бесспорным лидером, но боевые качества армады крохотных суденышек «мобильной обороны» оставляли желать лучшего.

— В. Кофман. Уроки «молодой школы».

Впрочем, даже крупные миноносцы всё же не обладали необходимым для успешных атак тяжёлых кораблей противника в дневное время набором тактико-технических характеристик, причём данный недостаток носил принципиальный характер, поскольку реализации противоречивых требований к кораблю этого класса мешало крайнее несовершенство использовавшихся в конце XIX века паросиловых двигательных установок, а также самого торпедного оружия. Эффективный без каких либо оговорок носитель минного оружия — торпедный катер — был создан лишь в годы Первой мировой войны, на основе совершенно иного уровня развития технологий, включая лёгкие, но мощные авиационные двигатели. Идеи «молодой школы», таким образом, опередили возможности своего времени на несколько десятилетий.

Прямыми наследниками «молодой школы» были сторонники теории «малой морской войны» 1920-х — 30-х годов, опиравшиеся в своих взглядах на достигнутый к тому времени технический прогресс в этой области. Поразительно созвучные с построениями теоретиков Jeune Ecole идеи с блестящим успехом были применены Германией и Японией в обеих мировых войнах — как в части уничтожения тяжёлых кораблей противника небольшими боевыми единицами, вооружёнными минным оружием, так и в отношении неограниченной войны на морских коммуникациях, правда, на совершенно ином технологическом уровне (носители минного оружия — быстроходные торпедные катера, подводные лодки и авиация) и всё же в сочетании с действиями более традиционного по своему составу «флота открытого моря».

Наконец, в идеях «молодой школы» можно увидеть даже отсылку к в своё время столь же традиционной для Франции, как и крейсерская война, стратегии береговой обороны, основанной на использовании большого числа также имевших немногочисленную, но тяжёлую артиллерию, также сравнительно небольших и также имевших весьма ограниченные мореходность и дальность плавания гребных галер. Только теперь место галер занимали миноносцы, место гребных канонерских лодок — паровые канонерки, а служивших при галерных эскадрах в качестве посыльных судов галиотов — малые крейсера-разведчики.

Напишите отзыв о статье "Молодая школа (военно-морская теория)"

Литература

  • Roskund A. The Jeune Ecole. The strategy of the weak. — Boston, USA: Brill, 2007. — ISBN 978-90-04-15723-1.
  • Макаров С.О. [militera.lib.ru/science/makarov_so01/index.html Рассуждения по вопросам морской тактики]. — Москва: Военмориздат, 1943.
  • [commi.narod.ru/bmc/mk1dd/dd8.htm Кофман В. Уроки «молодой школы».]

Примечания

  1. Ropp, Theodore. The development of a modern navy: French naval policy 1871–1904.. — Annapolis (Maryland): Naval Institute Press, 1987. — С. part VI.
  2. [commi.narod.ru/bmc/mk1dd/dd8.htm Кофман В. Уроки «Молодой школы».]

Отрывок, характеризующий Молодая школа (военно-морская теория)

– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.