Молодые британские художники

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Молодые британские художники или YBA (также Brit artists и Britart) — название, которое дали группе современных художников из Великобритании, большинство из которых учились в Голдсмитском колледже в Лондоне.

Название «Молодые британские художники» закрепилось за ними после выставки в Галерее Саатчи в 1992 году, которая принесла им славу.

Наиболее известными художниками из этой группы является Дэмиен Херст и Трейси Эмин, а ключевыми работами — «Физическая невозможность смерти в сознании живущего» (акула в формальдегиде Херста) и «Моя кровать» Трейси Эмин.

Точкой отсчета для Молодых британских художников стала выставка Freeze, организованная в 1988 в Лондоне Дэмиеном Херстом, который в тот момент был ещё студентом.





Саатчи

Одним из посетителей выставки Freeze был Чарльз Саатчи, крупный коллекционер современного искусства и один из основателей рекламного агентства Saatchi&Saatchi. Саатчи купил первую большую инсталляцию Херста с мёртвыми животными — «A Thousand Years», состоящую из большого стеклянного контейнера с личинками, мухами и коровьей головой (эта инсталляция стала позднее заметным экспонатом выставки «Sensation»).

Саатчи стал не только главным коллекционером Херста, но и главным спонсором для других Молодых британских художников. Рынок современного искусства в Лондоне рухнул в середине 1990-х во время экономической рецессии, многие коммерческие галереи современного искусства ушли из бизнеса.

Коллекция Саатчи публично выставлялась на ряде шоу в большом здании бывшей фабрики в районе Сэнт-Джонс Вуд на севере Лондона. Предыдущие выставки Галереи Саатчи включали работы таких художников как Энди Уорхол, Филипп Гастон, Алекс Кац, Ричард Серра, Ансельм Кифер, Зигмар Польке, Герхард Рихтер. Теперь Саатчи обратил своё внимание на Молодых британских художников.

Саатчи создал бренд Молодых британских художников серией выставок, которые начались в 1992. Заметным экспонатом была акула Дэмиена Херста (The Physical Impossibility of Death in the Mind of Someone Living), которая стала символом британского искусства 1990-х. Также Саатчи обеспечил внимание средств массовой информации. Молодые британские художники вдохнули жизнь в новую генерацию британских коммерческих галерей, таких как Karsten Schubert, Sadie Coles, Victoria Miro, Maureen Paley’s Interim Art, White Cube и Antony Wilkinson Gallery.

Sensation

Укрепление статуса YBA произошло в 1997 году, когда Королевская академия, которая имеет репутацию оплота консерватизма, устроила большую выставку работ Молодых британских художников — Sensation. Фактически это была демонстрация частной коллекции Чарльза Саатчи, которому принадлежало большее число произведений. Споры в средствах массовой информации о выставке, в частности, из-за работы Маркуса Харви «Myra», послужили для укрепления значения YBA. Когда шоу демонстрировалось в Нью-Йорке, возникла ещё большая шумиха, вызванная работой Криса Офили.

Художники

Принимали участие в выставке Freeze:

Остальные YBA:

 

Цитаты

  • «<„Молодые британские художники“ — > это просто географическое стечение обстоятельств. Так получилось, что все эти художники появились в Лондоне в один и тот же период, и их работы покупал Чарльз Саатчи. Но это очень разные художники. Может быть, единственное, что нас связывает – это то, что мы пытались привнести в искусство реальность, а не делали просто искусство об искусстве»[1]Марк Куинн, 2012.

Источники

  1. Кулик И. [artchronika.ru/persona/quinn-interview/ Марк Куинн: «Мое искусство не мрачное, а оптимистическое»] // artchronika.ru. — 2012. — 31 окт.


Напишите отзыв о статье "Молодые британские художники"

Отрывок, характеризующий Молодые британские художники

Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил: