Молчанов, Виктор Игоревич

Виктор Игоревич Молчанов
Дата рождения:	12 мая 1948(1948-05-12) (75 лет)
Место рождения:	Ростов-на-Дону
Страна:	Россия
Язык(и) произведений:	русский
Направление:	феноменология, история философии
Основные интересы:	феноменология, проблема сознания
Испытавшие влияние:	В. А. Куренной

Ви́ктор И́горевич Молча́нов (12 мая 1948, Ростов-на-Дону, СССР) — российский философ, специалист по феноменологической философии. Автор концепции сознания, которое рассматривает как многообразие различений и их различий, а также предпочтений и идентификаций различенного. Область научных исследований — проблемы сознания, времени, история западной философии. Доктор философских наук (1990), профессор (1992).

Биография

Родился 12 мая 1948 года в Ростове-на-Дону.

В 1971 году окончил философский факультет МГУ.

Работал преподавателем в Ростовском государственном университете с 1971 по 1995 годы.

В 1995—1996 годах занимался научной работой в Университете Вупперталя (на нем.)

С 1996 года профессор Российского государственного гуманитарного университета, где читает курсы «Европейская философия XX века», «Феноменология интерсубъективности», «Основные проблемы феноменологии».

Руководитель Центра феноменологической философии философского факультета РГГУ.

Член научного совета журналов Логос и Husserl Studies. Руководитель проекта «Русская Гуссерлиана», посвященного изданию сочинений Гуссерля на русском языке. Переводчик ряда трудов Гуссерля.

Автор более 120 работ.

Научная деятельность

С начала 90-х годов В. И. Молчанов занимается разработкой новой философской концепции сознания как многообразия различений и их различий (первичный опыт), а также предпочтений и идентификаций различенного. Мир рассматривается в виде сложнейшей иерархии границ опытов и предметностей и как коррелят первичного опыта различений. Первичное различие — между различением (опытом), различенностью (миром) и различенным (предметным). Последнее являясь тождественным выступает в качестве следствия, а не предпосылки — приостановки различений. Для человеческого сознания свойственна неповторимая способность различать различия (самосознание) и различать типы и иерархии различий (рефлексия). В концепции сознания как различения значение рассматривается прежде всего как свойство мира, а затем уже свойство предметов, образов или знаков. Таким образом не сознание наделяет предмет значением, испуская элементарно-ментальную частицу, которая достигает предмета, а сам предмет становится значимым в то время, когда он коррелятивно различению обнаруживает своё назначение на границе двух или же нескольких опытов и контекстов. Различение ориентации в мире — "работать", "обедать", "отдыхать" и т. д. делает значимыми соответствующие объекты.

В. И. Молчанов подчёркивает, что различение — это не образ, не знак, не предмет, а только источник образа, знака, предмета (как различенного); значение быть знаком, быть образом, быть предметом основано на значении незнаковой, необразной и непредметной природы: значение как различие определяет возможный набор знаков - носителей этого значения, контуры образа или предмета, различая знак, образ и предмет.

В. И. Молчанов в своём опыте различений выделяет следующие первичные различия: 1) различие между различением, различенностью и различенным; 2) различие между передним планом и фоном; 3) различие между нормой и аномалией.

Внимание различению (первичный из всех передних планов) выделяет опыт в собственном смысле, его самоотнесенность (любое различение есть различение различий), то, что обычно называют самосознанием; при уделении внимания различенности выявляет коррелят полной дискретности различения: различие дискретности и непрерывности как основное свойство мира: речь идет о границах определённых опытов и контекстов и иерархии этих границ; внимание различенному указывает на определённый предмет, причём понятия трансцендентного и имманентного получают отчетливый дескриптивный смысл: различие различения и различенного определяет трансцендентность предмета по отношению к опыту (различенное нельзя редуцировать к различению); различие между различенностью (опытов, контекстов) и предметом (различенным) определяет имманентность предмета миру (предмет — всегда в определенном опыте и контексте).

Различие переднего плана и фона, их коренная "асимметрия" является источником такого опыта сознания как предпочтение. В свою очередь, устойчивое предпочтение определению переднего плана и забвение фона определяет объективирующую функцию сознания, приостанавливающую дальнейшие контекстуальные различения и определяющую тем самым границы предмета.

Смысл объективности предмета достигается приостановкой различений. Приостанавливаемые различения образуют иерархию предметности (различенного) и создают иерархию диспозиций — предрасположенностей к определенным различениям, предпочтениям, идентификациям (Habitus), которые устанавливают телесно-физиологическое существование человека и позволяют возобновлять после перерыва (сон, отдых и т.д.) определенную ментальную или практическую деятельность, т. е. реактивировать определенную иерархию различий в рамках определенного опыта.

Способность различать определяет способность направлять внимание, т. е. выделять и отдавать устойчивое предпочтение тому или иному различенному, а также предвосхищать, предвидеть и прогнозировать то, что может стать различённым, выделяя устойчивые переходы от определенных различений к определённым идентификациям как устойчивые тенденции. Концепция сознания как различения и различения различий — основа аналитической феноменологии, исходное методологическое различие которой — между истолкованием и осмыслением опыта — является отправной точкой исследования многообразия человеческого опыта, а также философских учений, интерпретирующих или анализирующих ту или иную его сферу. Анализ, отличающий себя от интерпретации, был применен к текстам Гуссерля во вступительной статье Молчанова к переводу 2-го тома "Логических исследований".

Труды

Монографии

• Время и сознание: Критика феноменологической философии. М.: Высш. шк., 1988. — 144 с.
• Различение и опыт. Феноменология неагрессивного сознания. М.: Три квадрата, 2004. −237 С.

Избранные статьи

• Априорное познание в феноменологии Гуссерля // Вопросы философии. 1978. № 10. С. 146—152.
• Понятие рефлексии в контексте феноменологического учечия о времени // Критика феноменологического направления современной буржуазной философии. Рига, 1981. С. 120—140.
• Гуссерль и Хайдеггер: феномен, онтология, время // Проблемы сознания в современной западной философии. М., 1989. С. 110—136.
• Проблема сознания и проблема культуры // Феноменология в современном мире. Рига, 1991. С. 156—199.
• Парадигмы сознания и структуры опыта //Логос. 1992. № 3. С. 7-36.
• Cogito, синтез, субъективизм // Вопросы философии. 1996. № 10. С. 133—143.
• Die Bedeutung der phaenomenologischen Philosophie fuer die heutige Philosophie in Rußland // Leipziger Schriften zur Philosophie. 4. Russische Philosophie im 20. Jahrhundert… Leipzig, 1996. S. 79-91.
• Одиночество сознания и коммуникативность знака // Логос. 1997. № 9. С. 5-24.
• Bewusstsein, Erfahrung und Underscheidensleistung // Prima Philosophia. 1997. Bd. 10. Ht. 1 S. 3-22.
• Die Grenzen der Evidenz und die Evidenz der Grenzen / Die erscheinende Welt. Festschrift für Klaus Held. Berlin: Duncker & Humblot, 2002.
• Analyse und Interpretation: Alltäglichkeit, Zeitlichkeit und Erfahrung / Hermeneutische Phänomenologie — phänomenologische Hermeneutik. Reihe der Österreichischen Gesellschaft für Phänomenologie Bd. 10. Peter Lang Verlag: Frankfurt am Main, 2005. S. 67-84.
• Анализ и / или интерпретация в фундаментальной онтологии М. Хайдеггера и за её пределами / Ежегодник по феноменологической философии. М.: РГГУ, 2008. С.128-160.
• О пространстве и времени внутреннего опыта / Сущность и слово. Сб. научных статей к юбилею профессора Н. В. Мотрошиловой. М.: Феноменология и герменевтика, 2009. С.437-456.
• Я-Форма в философии призрачного сознания Владимира Соловьева / Исследования по истории русской мысли. Ежегодник 2006/2007 [8]. М.: Модест Колеров, 2009.. С. 237—306.

Переводы

• Э. Гуссерль. Лекции по феноменологии внутреннего сознания-времени. М.: Гнозис, 1994 10.п.л.
• Э. Гуссерль. Картезианские Медитации. М., ДИК, 2001. 10 п.л.
• Э. Гуссерль. Логические исследования т.2, ч.1. М., ДИК,2001. 25 п.л.

Литература

• Алексеев П. В. [www.az-libr.ru/index.htm?Persons&0B5/84e77bbb/0001/df1d6672 Молчанов, Виктор Игоревич] // Философы России XIX-XX столетий. Биографии, идеи, труды. — 4-е изд., перераб. и доп. — М.: Академический проект, 2002. — 1152 с. — ISBN 5-8291-0148-3.

Ссылки

• [www2.rsuh.ru/article.html?id=812 Страница на сайте РГГУ]
• [fenomen.ff-rggu.ru/prepod/molchanov_v_i/ Страница на сайте Философского факультета РГГУ]
• [iampolsk.narod.ru/molchanov.html Коллекция ссылок на онлайн-публикации работ В. И. Молчанова]

Отрывок, характеризующий Молчанов, Виктор Игоревич

– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.