Мольевич, Стеван
| Стеван Мольевич | |
| Стеван Мољевић/ Stevan Moljević | |
| Имя при рождении: |
Стеван Мољевић/ Stevan Moljević |
|---|---|
| Род деятельности: |
адвокат, политический деятель |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: |
Рудо, Босния и Герцеговина |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Сремска Митровица (умер в заключении) |
Мольевич Стеван (Стеван Мољевић/ Stevan Moljević), 1888—1959 гг. — адвокат, политический деятель межвоенной Югославии. Во время Второй мировой войны — главный идеолог движения четников. Основной и самый известный труд — «Гомогенная Сербия». В 1946 году в коммунистической Югославии осуждён на 20 лет заключения, умер в тюрьме.
Биография
Окончил основную школу в родном городе, гимназию в Загребе. Там же закончил университет и докторантуру. Был активным противником аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, которая произошла в 1908 г. В 1916 г. был осуждён, отбывал наказание до конца существования Австро-Венгрии (октябрь 1918 г.). В конце 1918 г. был одним из тех, кто осуществил присоединение Боснии и Герцеговины к Королевству сербов, хорватов и словенцев. В 1922 г. основал Югославско-французский клуб и был его председателем 17 лет. Был награждён тремя французскими орденами, в том числе орденом Почётного Легиона. Создал Югославско-британский клуб и руководил им на протяжении 5 лет. Был основателем и председателем Ротари клуба. После создания Сербского культурного клуба в Белграде стал председателем его баня-лукского отделения.
После поражения Югославии во II мировой войне Баня-Лука отошла к «Независимому хорватскому государству». Мольевич был вынужден покинуть Боснию и Герцеговину и перебраться в Черногорию, оккупированную Италией. В черногорском городе Никшич пишет свой самый известный труд «Гомогенная Сербия» (датой написания обозначено 30 июня 1941 г.)[1].
В этом небольшом сочинении анализируются причины поражения Югославии, предлагаются границы будущей Сербии в составе Югославии, а также меры, которые необходимо предпринять для того, чтобы обеспечить будущее Сербии. Это произведение Мольевича приобрело большую популярность после распада Югославии в 90-е гг. XX в. Сербские националисты использовали этот труд для обоснования планируемых ими границ Сербии, их противники (хорваты, боснийцы и др.) использовали его же для доказательства агрессивных намерений сербов[2].
Встал на сторону «Равногорского движения», оно же — движение четников во главе с Драголюбом Михаиловичем. Первая встреча между Мольевичем и Михаиловичем произошла в мае 1942 г. в Сербии. Повторно вернулся в Сербию вместе с Михаиловичем в 1943 г. Был редактором газеты «Равна Гора», советником Михаиловича по вопросам Боснии и Герцеговины, занимал ряд других руководящих постов в движении четников, но в марте 1945 г. подал в отставку. В 1946 г. предан суду вместе с Д. Михаиловичем, осуждён на 20 лет лишения свободы. Умер от болезни в тюрьме через тринадцать лет заключения[1]
Напишите отзыв о статье "Мольевич, Стеван"
Примечания
- ↑ 1 2 [nastavnikdamir.wordpress.com/2011/04/02/%D1%81%D1%82%D0%B5%D0%B2%D0%B0%D0%BD-%D0%BC%D0%BE%D1%99%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%9B-%D1%85%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B0-%D1%81%D1%80%D0%B1%D0%B8%D1%98%D0%B0/ СТЕВАН МОЉЕВИЋ- ХОМОГЕНА СРБИЈА | ИСТОРИЈА У УЧИОНИЦИ]
- ↑ [www.hic.hr/books/greatserbia/moljevic.htm Books: Greater Serbia — Homogeneous Serbia]
Отрывок, характеризующий Мольевич, Стеван
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.
Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
