Момильяно, Арнальдо

Арнальдо Момильяно
итал. Arnaldo Momigliano
Учёное звание:	эмерит-профессор

Арнальдо Момильяно (итал. Arnaldo Dante Momigliano; 05.09.1908, Пьемонт — 01.09.1987, Лондон) — итальянский историк античности и историограф. Эмерит-профессор Университетского колледжа Лондона, именной профессор Чикагского университета (с 1975 г.).

Родился в старинной еврейской семье. Окончил Туринский университет. Ученик en:Gaetano De Sanctis. С 1932 года преподаватель в Римском университете. С 1936 г. — будучи 28-летним, он получил назначение благодаря наличию у него уже к тому времени множества публикаций — профессор римской истории альма-матер, которую был вынужден оставить в 1938 году вследствие введения антиеврейских законов.

С 1939 года в Англии, преподавал в Оксфорде, в 1947-51 годах профессор античной истории в Бристольском университете, в 1952-75 гг. занимал кафедру античной истории Университетского колледжа Лондона, затем эмерит. В 1962 году профессор имени Сейдера в Калифорнийском университете в Беркли. В 1967-83 гг. он вёл свой семинар, получивший известность. С 1975 года и до конца жизни именной приглашённый профессор Чикагского ун-та. Также являлся профессором Высшей педагогической школы в Пизе.

Британским подданым он так и не стал. Жена, дочь.

Автор более семисот работ, его любимой литературной формой было эссе. Его перу принаждежат биографии Филиппа II и римского императора Клавдия.

Его высоко оценивал М. Финли.

Почётный Рыцарь-Командор ордена Британской империи (1974).

Ссылки

• [www.treccani.it/enciclopedia/arnaldo-dante-momigliano_(Dizionario-Biografico)/], [picus.unica.it/index.php?page=Filosofo&id=60&lang=it]
• Каган, Дональд, [www.newcriterion.com/articles.cfm/The-human-sources-of-history-4530 «The human sources of history»]

Отрывок, характеризующий Момильяно, Арнальдо

Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.