Монастырь Святой Екатерины

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Монастырь
Монастырь Святой Екатерины
Μονὴ τῆς Ἁγίας Αἰκατερίνης
Страна Египет
Полуостров Синай
Конфессия православие
Епархия Синайская православная церковь 
Тип мужской
Первое упоминание IV век
Основные даты:
330 годпостройка первой церкви
557 годпостройка монастырских стен
Здания:
Базилика Преображения • Часовня Неопалимой Купины
Известные насельники Иоанн Лествичник, Нил Постник
Реликвии и святыни мощи святой Екатерины, Неопалимая Купина
Настоятель с 1973 годаДамиан, архиепископ Синайский
Статус включён в список объектов Всемирного наследия
Состояние действующий
Сайт [www.sinaimonastery.com Официальный сайт]
Координаты: 28°33′20″ с. ш. 33°58′34″ в. д. / 28.55556° с. ш. 33.97611° в. д. / 28.55556; 33.97611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=28.55556&mlon=33.97611&zoom=12 (O)] (Я)

Монастырь Святой Екатерины (Синайский монастырь, греч. Μονὴ τῆς Ἁγίας Αἰκατερίνης, араб. دير سانت كاترين‎) — один из древнейших непрерывно действующих христианских монастырей в мире. Основан в IV веке в центре Синайского полуострова у подножья горы Синай (библейская Хорив) на высоте 1570 м[1]. Укреплённое здание монастыря построено по приказу императора Юстиниана в VI веке. Насельниками монастыря в основном являются греки православного вероисповедания.

Первоначально именовался монастырём Преображения или монастырём Неопалимой Купины. С XI века, в связи с распространением почитания святой Екатерины, мощи которой были обретены синайскими монахами в середине VI века, монастырь получил новое название — монастырь Святой Екатерины.

В 2002 году монастырский комплекс был включён ЮНЕСКО в список объектов Всемирного наследия.





История монастыря

Основание

С III века монахи начали селиться небольшими группами вокруг горы Хорив — возле Неопалимой купины, в оазисе Фаран (Вади Фиран) и других местах южного Синая[2]. Первые монахи в той местности были главным образом отшельниками, живущими в одиночку в пещерах. Лишь в праздничные дни отшельники собирались возле Неопалимой купины для совершения совместного Богослужения. Монашескую жизнь этого периода описал в V веке ученик Иоанна Златоуста, бывший префект Константинополя — святой Нил, чьи труды до сих пор изучают священники, монахи и верующие: «Одни вкушали пищу только в воскресные дни, другие — дважды в неделю, иные — спустя двое сутки… В каждое воскресенье все они из разных мест собирались в одну церковь, лобызались, причащались Святых Таин, и беседами о спасении души назидали, утешали и поощряли друг друга к высоким подвигам»[3].

В период правления императора Константина, в 330 году, монахи Синая обратились к его матери святой Елене с просьбой о постройке возле Неопалимой купины маленькой церкви, посвящённой Богоматери, а также башни для убежища монахов на случай набегов кочевников. Прошение монахов было удовлетворено, и паломники конца IV века сообщали, что на Синае уже была процветающая община монахов, которая привлекала верующих из разных мест Византийской империи.

В рассказе о Святых местах Востока, написанном в конце IV века знатной паломницей Сильвией (или Этерией), сообщается и о монашеской общине, образовавшейся вокруг Неопалимой купины:

Пройти же до начала этой долины было нам необходимо потому, что там было много келий святых мужей, и церковь в том месте, где находится купина: эта купина жива и до днесь и даёт отпрыски. И так, спустившись с горы Божией, мы пришли к купине, приблизительно в десятом часу. А эта купина, как я сказала выше, есть та, из которой глаголал Господь к Моисею в огне, и находится в местности, где есть много келлий и церковь, в начале долины. А перед церковью прелестный сад, с обилием превосходной воды, и в этом саду купина[4].

Постройки Юстиниана Великого

Дальнейший толчок к развитию монастырь получил в VI веке, когда император Юстиниан I приказал построить мощные крепостные стены, окружившие предшествующие постройки святой Елены, и церковь, сохранившуюся до настоящего времени, а также направил на Синай солдат для защиты монахов. О строительстве Юстиниана сообщает его современник Прокопий Кесарийский:

На этой горе Синае живут монахи, жизнь которых заключается в непрерывных размышлениях о смерти; ничего не боясь, они наслаждаются дорогой для них пустыней. Так как они ничего не желают, и выше всяких человеческих страстей ни о каком стяжании не заботятся и не ухаживают за своим телом и во всех остальных отношениях не хотят себе никакой пользы, то император Юстиниан выстроил для этих монахов церковь во имя Богородицы, чтобы они могли проводить свою жизнь, молясь в этой церкви и совершая священнослужение. Эту церковь он выстроил не на самой вершине горы, но много ниже: человеку невозможно проводить ночь на вершине этой горы, так как там в течение ночи слышатся постоянные шумы и всякие другие вызывающие религиозный страх явления, поражающие ужасом ум и волю человека. Говорят, что отсюда некогда и Моисей принёс полученные им от Бога законы. У подошвы этой горы император построил очень сильное укрепление и поместил здесь значительный военный гарнизон, чтобы варвары-сарацины не могли отсюда совершенно незаметно ворваться в области Палестины, так как страна эта, как я сказал, была пустынна[5].

— Прокопий Кесарийский. О постройках (Книга 5:VIII)

Над главными монастырскими воротами сохранилась надпись: «С основания воздвигнут сей священный монастырь Синайской горы, где Бог говорил Моисею, смиренным царём ромеев Юстинианом на вечное помяновение его и супруги его Феодоры. Окончен после тридцатого года царствования его. И поставлен в нём игумен по имени Дула в лето от Адама 6021, от Христа же 527»[6]. Исходя из этой надписи, русский учёный епископ Порфирий (Успенский) датировал окончание постройки монастыря 557 годом[7].

Согласно «Хронике» Евтихия Александрийского, для защиты и обслуживания монастыря император переселил на Синай двести семей из Понта Анатолийского и Александрии[8]. Потомки этих переселенцев образовали синайское бедуинское племя джабалия. Несмотря на обращение в ислам, произошедшее в VII веке, они продолжают жить в окрестностях монастыря и заниматься его обслуживанием[9].

Мощные монастырские укрепления, построенные Юстинианом, поддерживались монахами в хорошем состоянии и вызывали восторг у паломников:

Пора войти в монастырь… Видишь, как построена стена крепости — длинная, искусно сложенная, весьма почитаемая? Царь, по прозвищу Иустиниан, выдал на издержки, и она построена очень старательно. Она имеет в окружности двести сажен, высота же её девятнадцать с половиной…[10]

— Паисий Агиапостолит. Описание Святой горы Синайской и её окрестностей

Среди игуменов монастыря был Иоанн Лествичник. До конца VII века монастырь принадлежал Фаранской епархии и возглавлялся игуменом в сане архиепископа (о древности Синайской архиепископии свидетельствуют материалы Халкидонского собора, где в «Чине митрополий и архиепископий апостольского престола Святого Града» на 24 месте упоминается архиепископия «горы Синая»[3]). В 681 году, когда епископ Фаранский был лишён кафедры за монофелитство, епископская кафедра была перенесена в монастырь, и его игумен стал епископом Фарана. Чуть позже в его подчинение перешла епархия Райто[11]. В начале VIII века все христиане Синайского полуострова находились под юрисдикцией синайского архиепископа.

Арабское и турецкое завоевания

Монастырь в период арабского завоевания Синая в 625 году направил делегацию в Медину, чтобы заручиться покровительством пророка Мухаммеда. Копия полученной монахами охранной грамоты — фирман Мухаммеда (оригинал с 1517 года хранится в Стамбуле, куда он был истребован у монастыря султаном Селимом I), выставленный в монастыре, — провозглашает, что мусульмане будут защищать монастырь, а также освобождают его от уплаты налогов[12]. Фирман был написан на коже газели куфическим почерком и скреплён отпечатком руки Мухаммеда[13].

…да не сменится епископ или священник от своих мест и не изженется монах из своего монастыря.
…да не разрушится ни единая из церквей или часовен их и да не употребится ничего из принадлежащего церквам их на постройку мечетей или домов мусульманских
[13].

Охранная грамота Мухаммеда

Однако, несмотря на полученные привилегии, количество монахов начало сокращаться, и к началу IX века их осталось всего 30. С распространением в Египте ислама в монастыре появляется мечеть, сохранившаяся до настоящего времени: «За церковью недалеко каменная хата, где турки, арабы поклоняются Магомету»[14].

В период крестовых походов с 1099 по 1270 год в монашеской жизни монастыря был период возрождения. Синайский орден крестоносцев взял на себя задачу охранять направляющихся в монастырь паломников из Европы, число которых возросло. В этот период в монастыре появляется католическая часовня.

После завоевания Египта Османской империей в 1517 году турецкие власти не сократили права монахов, сохранили особый статус архиепископа и не вмешивались во внутренние дела монастыря. Монастырь вёл обширную культурную и просветительскую деятельность, в XVIII веке он открыл духовную школу на острове Крит, где получали образование греческие богословы того времени. Подворья монастыря были открыты в Египте, Палестине, Турции, Румынии, России и даже в Индии.

Отношения с Россией

Монастырь поддерживал давние связи с Россией. В 1375 году в Москву приехал митрополит Макарий за милостыней для монастыря, а в 1390 году из монастыря Святой Екатерины в дар великим князьям была привезена икона с изображением Неопалимой купины, которую поместили в Благовещенский собор Кремля (сначала в иконостас, а затем в алтарь к другим ценным иконам, полученным от восточного духовенства)[3].

В 1558 году царь Иван Грозный направил к восточным патриархам посольство с златотканым покровом на мощи святой Екатерины в дар для Синайского монастыря. Царь писал архиепископу Синайскому: «Ты бы, отче, сам и во всём своём архиерействе и в Синайской горе велел молити Бога и Пречистую Его Матерь и всех святых о нашем здравии и о сохранении, и о моей царице Анастасии, и о наших детях цесаревичах Иване и Феодоре и о всём православном христианстве»[6].

В 1619 году синайский архимандрит посетил Россию и участвовал вместе с иерусалимским патриархом Феофаном в молебне перед ракой Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой лавре. После этого на Синай идут многочисленные пожертвования от русских царей. В 1625 году с просьбой о помощи монастырю к царю Михаилу Фёдоровичу обратился александрийский патриарх Герасим:

…если твоё Величество не поможет, монастырь этот будет разорён, они же нечестивые, и старцев хотят истребить. Но мы надеемся на милость Божию и на твоё Величество, чтобы помочь нам в столь великом затруднении.

Монастырю была оказана помощь, которую в благодарственном письме монахи назвали «манной небесной», а в 1630 году монастырю царём была пожалована грамота с правом приезжать за милостынею раз в четыре года[3]. Синайское духовенство не только получало от России богатую милостыню, но и участвовало в церковной жизни страны. Так, синайский архиепископ Ананий был участником Большого Московского собора 1666—1667 годов, лишившего Никона патриаршьего достоинства[15].

В 1687 году синайские монахи прибыли в Москву, где прожили до 1689 года. Приезд был связан с начатой в 1682 году синайским архиепископом Ананием кампанией по передаче монастыря под покровительство России. От имени царей Петра и Иоанна и царевны Софьи монахам была выдана грамота: «в призрение своё государское тое святую гору и монастырь пресвятыя Богородицы Неопалимыя Купины для единения нашея благочестивыя христианские веры принять изволили»[16]. Синайские монахи покинули Россию с богатыми дарами, среди которых была серебряная рака для мощей святой Екатерины, изготовленная, согласно преданию, на деньги царевны Софьи[17].

В 1691 году иерусалимский патриарх Досифей писал московскому патриарху, что подчинение ему Синая — «вещь и беззакона и посмеяна»[16]. Однако исследователи не склонны видеть в этих событиях смену церковной юрисдикции монастыря святой Екатерины, а усматривают лишь попытку синайских монахов найти новых ктиторов, способных обеспечивать монастырь[18].

В Киеве в середине XVIII века было открыто подворье монастыря святой Екатерины. В 1860 году монастырь получил от императора Александра II в дар новую раку для мощей святой Екатерины, а для построенной в 1871 году монастырской колокольни император прислал 9 колоколов, используемых по настоящее время в праздничные дни и перед литургией[19].

Многочисленные русские учёные внесли свой вклад в изучение Синайского монастыря. Русский иеромонах Самуил в 1837 году впервые расчистил и укрепил мозаику VI века «Преображение Господне», украшающую кафоликон монастыря. В 1887 году исследователь Алексей Дмитриевский составил каталог икон монастырского собрания и рассмотрел вопросы о Критской школе иконописи и роли Синая в сохранении культурных традиций в XVI—XVIII веках[3]. В изучении монастыря Святой Екатерины большую роль сыграло Православное Палестинское общество, осуществившее публикации русских и греческих материалов об этих местах.

Современное состояние

Монастырь Святой Екатерины является центром автономной Синайской православной церкви, которая, кроме данной обители, владеет только рядом монастырских подворий: 3 в Египте и 14 вне Египта — 9 в Греции, 3 на Кипре, 1 в Ливане и 1 в Турции (Стамбул)[20].

Игуменом монастыря является архиепископ Синайский. Его рукоположение с VII века совершает иерусалимский патриарх, под юрисдикцию которого монастырь перешёл в 640 году из-за возникших после завоевания Египта мусульманами затруднений в общении с константинопольским патриархатом (официально автономия от константинопольского патриархата была получена только в 1575 году и подтверждена в 1782 году[11]).

Делами монастыря в настоящее время управляет общее собрание монахов, которое решает экономические, политические и иные вопросы. Решения Собрания исполняются Советом отцов, в который входит четыре человека: заместитель и помощник архиепископа, монастырский ризничий, эконом и библиотекарь[21].

Монастырь, как и прежде, является традиционным местом христианского паломничества. Ежедневно после часов верующим открывают доступ к мощам святой Екатерины. В память о поклонении мощам монахи дарят серебряное кольцо с изображением сердца и словами ΑΓΙΑ ΑΙΚΑΤΕΡΙΝΑ (святая Екатерина).

В 2005 году Высший совет по делам древностей Египта объявил о начале программы развития и изучения монастырского комплекса, включающей систематизацию и изучение документов, связанных с историей Синая и монастыря Святой Екатерины, съёмку документального фильма и издание подробной энциклопедии о монастыре[22].

Монастырские строения

Базилика Преображения

Главный храм монастыря (католикон), трёхнефная базилика, посвящён Преображению Иисуса Христа. Его постройка относится к периоду правления императора Юстиниана.

Храм продолговатый, большой и красивый, он подпирается 12 большими колоннами, по 6 с каждой стороны, в виде эмблемы 12 месяцев года. Пол его устлан весь красивыми мраморными плитами, ширина храма 14 открытых шагов, длина 19 шагов; он во имя Христа Спасителя[23].

Вход в нартекс украшают резные двери из ливанского кедра, изготовленные в период Крестовых походов, а двери в главный неф базилики относятся к VI веку и являются её ровесниками[3]. Над входной дверью помещена греческая надпись: «Вот врата Господа; праведные войдут в них» (Пс. 117:20). В каждой из двенадцати колонн, увенчанных коринфскими капителями и разделяющих нефы базилики, в специальных углублениях хранятся мощи святых, закрытые бронзовыми пластинами, а на самих колоннах помещены минейные иконы XII века по числу месяцев года. Вдоль колонн установлены два ряда деревянных резных стасидиев. Колонны соединены арками, выше которых расположены окна. В 1714 году в базилике был положен новый мраморный пол. Потолок базилики выполнен из ливанского кедра и расписан в XVIII веке звёздами на синем фоне.

Главным украшением базилики является расположенная в конхе апсиды мозаика Преображение Господне, находящаяся в очень хорошей сохранности. Мозаика выполнена в первой половине VI века придворными мастерами, присланными Юстинианом для украшения монастыря[24].

Мозаика Преображение Господне обрамлена медальонами с шестнадцатью полуфигурами апостолов и пророков. В центре композиции монументальная фигура Иисуса Христа, заключённая в лазуревую мандорлу, которая соединяется лучами божественного света с фигурами пророков и трёх учеников, выполненных на золотом мерцающем фоне. По сторонам мозаики на арке апсиды имеются два изображения пророка Моисея: стоящего перед Неопалимой купиной (слева) и получающего на Синае Скрижали Завета (справа). Апсиду украшают также медальоны с изображениями агнца между двух летящих ангелов, Богородицы и Иоанна Крестителя.

По мнению академика В. Н. Лазарева, в VII веке оформление апсиды было дополнено двумя изображениями на мраморной облицовке алтарных столбов: «Жертвоприношение Авраама» и «Жертвоприношение Иеффая». Оба изображения выполнены в технике энкаустики, и их художественный стиль отличается архаизмом[24].

Мозаики базилики вызывали восторг паломников и упоминаются в различных описаниях монастыря:

Посмотри прежде всего на всю обширность конхи и на сонм пророков кругом стоящих на высоте. Там в куполе явственно изображён сияющий золотом сонм пророков купно с апостолами, посредством мозаики и золота смешанного с лазуриком, алого, красного и пурпурного цветов. В середине находится всечтимое Преображение, расписанное с утончённым искусством, вместе с облаком[10].

— Паисий Агиапостолит. Описание Святой горы Синайской и её окрестностей

Мозаика Преображение Господне была очищена от загрязнений и копоти американскими реставраторами в 19581965 годах. Для обозрения из центрального нефа мозаику закрывает деревянный резной иконостас XVII века, но из боковых нефов на уровне алтаря мозаика доступна для обозрения.

В алтаре базилики в мраморной раке хранятся два серебряных ковчежца с мощами святой Екатерины (глава и десница). Ещё одна часть мощей (палец) находится в мощевике иконы великомученицы Екатерины в левом нефе базилики и всегда открыта верующим для поклонения.

Часовня Неопалимой Купины

За алтарной частью базилики Преображения находится часовня Неопалимой Купины, построенная на том месте, где, согласно библейскому повествованию, Бог разговаривал с Моисеем (Исх. 2:2—5). Исполняя библейское указание, все входящие должны снимать здесь свою обувь. Часовня является одним из древнейших монастырских строений, её упоминает в конце IV века паломница Сильвия в своём рассказе о Святых местах Востока (см. раздел Основание монастыря).

Часовня посвящена Благовещению и украшена иконами, посвящёнными этому празднику. В апсиде часовни сохранилось мозаичное изображение креста X века. Также имеется икона Богородицы с младенцем Иисусом на руках, сидящей в центре Неопалимой Купины.

Часовня имеет престол, расположенный не, как обычно, над мощами святых, а над корнями Купины[25]. Для этой цели куст был пересажен в нескольких метрах от часовни, где продолжает расти дальше. В часовне нет иконостаса, скрывающего алтарь от верующих, и паломники могут видеть под престолом место, где росла Купина. Оно обозначено отверстием в мраморной плите, закрытым серебряным щитом с чеканными изображениями горящего куста, Преображения, Распятия, евангелистов, святой Екатерины и самого Синайского монастыря. На плите сохранилась греческая надпись XIII века: «Помяни, Господи, раба Твоего, смиренного Гавриила Орипсая, архиепископа святой горы Синайской в Святой Купине»[26]. Литургия в часовне совершается каждую субботу.

Прочие постройки

Сокровища монастыря

Поскольку с момента своего основания монастырь ни разу не был завоёван и разорён, в настоящее время он обладает огромным собранием икон и библиотекой рукописей, уступающей по историческому значению только Апостолической библиотеке Ватикана.

Библиотека

Библиотека в монастыре была создана только в 1734 году при архиепископе Никифоре[35], до этого времени работ по изучению книг и рукописей не проводилось. Русский паломник А. Уманец, посетивший монастырь в 1843 году, пишет о состоянии библиотеки:

«…находится в особой небольшой комнате с полками вокруг по стенам. Книги на полках расположены в полном беспорядке, местами навалены кучами и очень заметно, что люди, иногда их перебиравшие, не были здешними хозяевами, а торопились как можно скорее окончить эту переборку, и поэтому бросали их куда попало: дело без сомнения путешественников, из которых каждый, вовсе не заботясь о сохранении здесь порядка, и будучи сотым посетителем библиотеки, перебирал книги в свою очередь с желанием и надеждой отыскать какую-нибудь неизвестную дотоле рукопись, и правдой или неправдой, увезти её с собой»[36].

Такая обстановка способствовала разграблению собрания, в частности, из монастыря был вывезен Синайский кодекс, один из древнейших текстов Библии. К наиболее ценным манускриптам библиотеки монастыря относятся:

В монастыре хранятся 3304 манускрипта и около 1700 свитков. Две трети написаны по-гречески, остальные на арабском, сирийском, грузинском, армянском, коптском, эфиопском и славянских языках. Кроме ценных манускриптов, в библиотеке собраны также 5000 книг, некоторые из которых относятся к первым десятилетиям книгопечатания. Кроме книг религиозного содержания, в библиотеке монастыря хранятся исторические документы, грамоты с золотыми и свинцовыми печатями византийских императоров, патриархов и турецких султанов.

В 2005 году было объявлено о строительстве в монастыре специального хранилища для этого собрания[38] взамен книгохранилища, построенного в 1951 году у южной монастырской стены.

Собрание икон

В монастыре имеется уникальное собрание икон, имеющих исключительную духовную, художественную и историческую ценность. Двенадцать самых редких и самых старых икон написаны в VI веке восковыми красками — это древнейшие иконы в мире. Несколько энкаустических икон доиконоборческой эпохи в 1850 году было вывезено в Россию архимандритом Порфирием (Успенским) (с 1940 года иконы хранятся в собрании киевского Музея западного и восточного искусств им. Богдана и Варвары Ханенко, Киев)[39].

Часть монастырской коллекции относится к раннему византийскому периоду до X века (в том числе сиро-палестинские иконы VIIIIX веков). Эти иконы выполнены греческими, грузинскими, сирийскими и коптскими мастерами. Иконы сохранились, так как монастырь, находясь с VII века вне Византийской империи, не пострадал от иконоборчества. Работ западноевропейского письма в собрании мало, но присутствуют уникальные иконы периода Крестовых походов, сочетающие в едином стиле черты «западного латинства» и «греческого византинизма»[3].

Единственной иконой, почитаемой в монастыре чудотворной, является триптих XIII века с изображением Богородицы Бематариссы со сценами богородичного цикла[40]. Икона не имеет отдельного дня празднования и специальной службы, располагается в алтаре кафоликона слева от горнего места.

Христос Пантократор, одна из древнейших икон Христа, VI век Апостол Пётр, энкаустическая икона, VI век Богородица на троне, VII век Авгарь получает Нерукотворный Образ от апостола Фаддея, конец X века

Влияние

В 1695 году валашский боярин Михай Кантакузино после паломничества в монастырь Святой Екатерины основал на своей родине монастырь Синая, названный в честь посещённого им монастыря.

См. также

Напишите отзыв о статье "Монастырь Святой Екатерины"

Примечания

  1. [oegipte.ru/chto-posmotret/monastyir-svyatoy-ekaterinyi-v-egipte Монастырь Святой Екатерины в Египте]
  2. Евангелос Папаиоанну. Монастырь святой Екатерины. (Издание Синайского монастыря) б. г., с. 7.
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 [palomnic.org/sz_sr/dyx_fil/sin_rus/ Пятницкий Ю. Синай, Византия, Русь.]
  4. [palomnic.org/xm/history/4_vek/ Паломничество по Святым местам конца IV века]
  5. [myriobiblion.byzantion.ru/prokopij/p_aed5.htm Прокопий Кесарийский. О постройках (Книга 5)]
  6. 1 2 [www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=343&did=613&do_action=viewdoc Православные святыни Востока. Паломничество на Синай]
  7. Юстиниан стал императором в 527 году, следовательно, тридцатым годом его правления, называемым годом окончания строительства, является 557 год.
  8. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=6 The bedoin and the Holy Monastery of Sinai]
  9. Евангелос Папаиоанну. Монастырь Святой Екатерины. (Издание Синайского монастыря) б. г., с. 44.
  10. 1 2 [palomnic.org/xm/history/paisy/ Паисий Агиапостолит, митрополит Родский. Описание Святой горы Синайской и её окрестностей, написанное между 1577 и 1592 гг.]
  11. 1 2 [www.krotov.info/history/20/1960/robe_001.html Рональд Робертсон. Восточные христианские Церкви]
  12. Евангелос Папаиоанну. Монастырь Сятой Екатерины. (Издание Синайского монастыря) б. г., с. 10.
  13. 1 2 [www.otechestvo.org.ua/main/20066/1305.htm Маковеев О. Синайский монастырь и Фирман Мухаммеда]
  14. Путешествие иеромонаха Ипполита Вишенского в Иерусалим, на Синай и Афон (1707—1709) / Под ред. С. П. Розанова // ППС. 1914. Вып. 61. С. 53.
  15. [www.magister.msk.ru/library/history/makary/mak5203.htm Митрополит Макарий. История Русской церкви]
  16. 1 2 [palomnic.org/xm/history/sinai/ Описание Синайской горы 1686 г.]
  17. Описание святой и богошественной горы Синайской, сочиненное на греческом языке блаженнейшим папою и патриархом александрийским Герасимом, ныне же переведенное с греческого простого языка на российский язык в Московской славяно-греко-латинской академии греческого языка учителем Гаврилом Смирновым. М., 1783. С. 57
  18. Августин (Никитин), архимандрит. Русские паломники у христианских святынь Египта. СПб., 2003. С. 173. ISBN 5-7654-2593-3
  19. Евангелос Папаиоанну. Монастырь святой Екатерины. (Издание Синайского монастыря) б. г., с. 26.
  20. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=198 The Holy Monastery of Sinai’s Dependencies Out of Egypt]
  21. Евангелос Папаиоанну. Монастырь святой Екатерины. (Издание Синайского монастыря) б. г., с. 47.
  22. [www.pravoslavie.ru/news/051025123414 В Египте реализуется «проект по развитию» древнехристианского монастыря Святой Екатерины]
  23. [palomnic.org/xm/history/8_hplaces/1/ Рассказ о Иерусалиме и Святой горе Синае // Восемь греческих описаний Святых мест XIV—XVI вв.].
  24. 1 2 [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=5&ch_l2=9 Лазарев В. Н. История византийской живописи Гл. IV. Эпоха Юстиниана и VII век (527—730)]
  25. Евангелос Папаиоанну. Монастырь святой Екатерины. (Издание Синайского монастыря) б. г., с. 24.
  26. Алфеева В. А. Паломничество на Синай. М., Крутицкое Патриаршее подворье, 1998.
  27. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=120 The Well of Moses]  (англ.)
  28. Мученики Евстратий, Авксентий, Евгений, Мардарий и Орест пострадали при императоре Диоклетиане в Севастии Армянской; память 26 декабря (13 декабря по старому стилю). Подробнее см. [days.pravoslavie.ru/Life/life3111.htm житие на сайте Православие. RU]
  29. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=124 Monastery chapels]  (англ.)
  30. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=125# The Refectory]  (англ.)
  31. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=189 The Monastery Garden]  (англ.)
  32. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=133 The Cemetery]  (англ.)
  33. Память совершается в числе Собора преподобных отцов Синайских в среду Светлой седмицы.
  34. [www.sinaimonastery.com/en/index.php?lid=131 The Ossuary]  (англ.)
  35. Порфирий (Успенский). Первое путешествие в Синайский монастырь в 1845 году. Спб., 1856. С. 148
  36. Августин (Никитин), архимандрит. Русские паломники у христианских святынь Египта. СПб., 2003. С. 197. ISBN 5-7654-2593-3.
  37. [www.mitropolia-spb.ru/rus/conf/znambibl03/5fionin.shtml История открытия Синайского кодекса]
  38. [www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=324&did=1653 В монастыре святой Екатерины будут использовать новейшие технологии для исследования рукописей]
  39. Банк А. В. Византийское искусство в собраниях Советского союза. Ленинград, 1966. С. 296
  40. [www.adama-art.com/ru/mediabiblio/byzantine-icons-of-sinai/62 Богоматерь Бематарисса] // Лидов А. М. Византийские иконы Синая. — Москва-Афины: Христианский восток, 1999. — 146 с.

Литература

  • Августин (Никитин), архимандрит. Синайский монастырь и Россия (Русская благотворительность Синайской обители) // Сборник «Россия, Запад и мусульманский Восток в Новое время». СПб, 1994.
  • Августин (Никитин), архимандрит. Русские паломники у христианских святынь Египта. СПб., 2003. ISBN 5-7654-2593-3
  • Коринна Росси. Сокровища монастыря святой Екатерины. М., 2007. ISBN 978-5-93428-048-3
  • [www.vostlit.info/Texts/rus9/Sigoli/frametext.htm Симоне Сиголи. Путешествие на гору синайскую] — паломничество флорентийцев Фрескобальди, Сиголи и Гуччо на Синай в 1384 году.
  • [palomnic.org/xm/history/paisy/ Паисий Агиапостолит, митрополит Родский. Описание Святой горы Синайской и её окрестностей] — сочинение написано между 1577 и 1592 годами, когда Паисий был синайским монахом.
  • [www.pravenc.ru/text/189637.html Екатерины великомученицы монастырь на Синае] // Православная энциклопедия. Том XVIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2008. — С. 170—214. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 978-5-89572-032-5
  • The Monastery of St. Catherine and the Mount Sinai Expedition // Proceedings of the American Philosophical Society, Vol. 96, No. 5. (Oct. 15, 1952), pp. 578—586. (англ.)
  • Procopius or Eutychius on the Construction of the Monastery at Mount Sinai: Which Is the More Reliable Source? // Bulletin of the American Schools of Oriental Research, No. 230. (Apr., 1978), pp. 33—38. (англ.)
  • [ros-vos.net/holy-land/8/mon/1/ Монастыри и бедуины в османской Палестине и на Синае (XVI — первая пол. XIX в.). К. А. Панченко]
  • [ros-vos.net/holy-land/vos-ros/1/3/ Русская благотворительность Синайской обители в XVI, XVII и XVIII столетиях. Н. Ф. Каптерев]

Ссылки

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 954
[whc.unesco.org/ru/list/954 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/954 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/954 фр.]
  • [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=5&ch_l2=9 Лазарев В. Н. История византийской живописи Глава IV. Эпоха Юстиниана и VII век (527—730)]
  • [www.icon-art.info/location.php?lng=ru&loc_id=12&mode=img&sort=time Монастырь святой Екатерины (Галерея на www.icon-art.info)]
  • [www.nasledie-rus.ru/podshivka/5803.php# «Синай, Византия и Русь» — выставка Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге]
  • [ricolor.org/rz/afrika/egipet/mp/2/ Ермакова Н., Ремпель П. Путеводитель по Святым местам на горе Синай // «Православный паломник» № 1(3), 2002]
  • [www.sinaimonastery.com/ Официальный сайт монастыря святой Екатерины] (англ.) (греч.) (ар.)
  • [www.touregypt.net/featurestories/catherines2.htm Собрание икон монастыря] (англ.)
  • [www.pravoslavieto.com/poklonnichestvo/sinai/index.htm Собрание икон монастыря] (болг.)
  • [campus.belmont.edu/honors/SinaiIcons/SinaiIcons.html Early Icons from St. Catherine’s, The Sinai] (англ.)
  • [pravoslavie.bg/content/view/5504/58/Стефанов, П., архим. Взаимоотношенията между България и Синайския манастир «Св. Екатерина». — В: Мир Православия. Вып. 6. К 15-летнему юбилею Волгоградской епархии Русской Православной Церкви. Волгоград, 2006, 469—476] (болг.)
  • [sinai.radostivam.ru Виртуальное паломничество по монастырю Святой Екатерины на основе панорам 360 высокого разрешения.]
  • [www.vokrugsveta.ru/vs/article/1530/ Неопалимая купина] // «Вокруг Света», 1 января 1992 года



Отрывок, характеризующий Монастырь Святой Екатерины

Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.