Монастырь в честь Святых Царственных Страстотерпцев в урочище Ганина Яма
Поделись знанием:
Координаты: 56°56′36″ с. ш. 60°28′28″ в. д. / 56.94333° с. ш. 60.47444° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.94333&mlon=60.47444&zoom=12 (O)] (Я)
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
| Монастырь | ||
Монастырь святых царственных страстотерпцев в урочище Ганина Яма
| ||
| ||
| Страна | Россия | |
| Местоположение | Ганина Яма | |
| Конфессия | Православие | |
| Епархия | Екатеринбургская | |
| Тип | мужской | |
| Дата основания | 28 декабря 2000 года | |
| Наместник | Архимандрит Пимен (Адарченко) | |
| Статус | Действующий монастырь | |
| Сайт | [www.ganinayama.ru/ Официальный сайт] | |
Монастырь Святых Царственных Страстотерпцев — мужской православный монастырь находящийся в юрисдикции Екатеринбургской и Верхотурской епархии Русской православной церкви. Построен на Ганиной Яме, месте где, согласно одной из версий, были сожжены тела Николая II и его семьи.
История
Монастырь учреждён 28 декабря 2000 года, первая церковь монастыря заложена 1 октября 2000 года.
Первоначально купола церквей монастыря были сделаны из дерева, но впоследствии были заменены на позолоченные.
Утром 14 сентября 2010 года главный храм монастыря во имя Святых Царственных Страстотерпцев — в честь иконы Божьей Матери «Державная» загорелся. Пожар стал причиной полного разрушения храма.
Храм спасти, к сожалению, не удастся. Я недавно связывался с местом ЧП. Полностью сгорел и обрушился купол церкви, и остался один каменный остов. Сейчас, после того, как огонь будет потушен, будет установлена точная причина возгорания. [www.rian.ru/incidents/20100914/275464486.html РИА-Новости]
15 марта 2011 года было объявлено о начале строительства нового здания Богородице-Державного храма. Церковь, уничтоженная пожаром в сентябре 2010 года, будет возводиться на прежнем месте, но уже каменной и трёхуровневой. Усложнится архитектура фасада, молитвенное помещение станет более вместительным[1]. Закладной камень в основание храма заложил 18 мая 2013 года Патриарх Московский и всея Руси Кирилл (Гундяев)[2].
В ночь с 4 на 5 февраля 2012 года произошло возгорание в игуменском доме монастыря. При пожаре были повреждены: первый этаж, перекрытия между первым и вторым этажом, кровля. Общая площадь пожара составила 300 кв.м.[3].
Церкви монастыря
В состав Монастыря входят 7 храмов[4]:
- Храм во имя Святых Царственных Страстотерпцев. Заложен 1 октября 2000 года.
- Храм во имя Святого Серафима Саровского. Заложен 10 марта 2001 года.
- Храм во имя Святого Преподобного Сергия Радонежского. Заложен 15 марта 2001 года.
- Храм в честь Иверской иконы Божьей Матери. Заложен в апреле 2001 года.
- Храм во имя Святителя Николая, Мир Ликийских чудотворца. Заложен весной 2001 года.
- Храм в честь иконы Божьей Матери «Державная». Заложен 6 февраля 2002 года.
- Храм во имя Святого Праведного Иова Многострадального. Заложен 9 февраля 2003 года.
Наместники
- Сергий (Романов) (27 декабря 2000 — 20 апреля 2005)
- Феодосий (Гажу) (20 апреля 2005 — декабрь 2011)
- Пимен (Адарченко) (с 26 июля 2012) и. о. с декабря 2011
Галерея
- Ganina Jama 1.jpg
Один из храмов монастыря на "Ганиной Яме"
- Ганина яма 1.jpg
Храм Святого Николая Чудотворца
- Ganina Jama 3.JPG
Храм в "Ганиной Яме"
- Ganina Jama 2.JPG
Храмы в "Ганиной Яме"
- Eingang zum Kloster Ganina Jama.jpg
Надвратная церковь
- Ганина яма.Поклонный крест.jpg
"Ганина яма", поклонный крест
- Ганина яма 2 шахта.jpg
Шахта на "Ганиной Яме"
- Ганина Яма (04).JPG
Колокольня
- Ganina Jama 1.JPG
Один из храмов "Ганиной Ямы" зимой
- Ganina Jama 4.JPG
Зимний день в монастыре
- Ganina Jama monument.jpg
Поклонный крест и шахта рудника
- Ganina Jama 7.jpg
"Ганина Яма" зимой
См. также
Напишите отзыв о статье "Монастырь в честь Святых Царственных Страстотерпцев в урочище Ганина Яма"
Примечания
- ↑ [orthodox-newspaper.ru/aboutnewspaper/soyuz/at16603 Православная газета. В монастыре на Ганиной яме заложена церковь в честь Иконы Пресвятой Богородицы «Державная»]
- ↑ [www.patriarchia.ru/db/text/2978976.html Святейший Патриарх Кирилл освятил закладной камень в основание храма Державной иконы Божией Матери в монастыре Царственных страстотерпцев на Ганиной Яме]
- ↑ [www.newsru.com/russia/05feb2012/yama.html Под Екатеринбургом горел монастырь Ганина Яма, где была захоронена царская семья]
- ↑ [www.g-ya.ru/content/view/17/30/ План монастыря]
Отрывок, характеризующий Монастырь в честь Святых Царственных Страстотерпцев в урочище Ганина Яма
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
