Монбрен, Луи-Пьер

Луи-Пьер де Монбрен
фр. Louis-Pierre de Montbrun
Генерал Луи-Пьер де Монбрен
Прозвище	«Второй Баярд» (фр. Le Deuxième Bayard)
Дата рождения	1 марта 1770(1770-03-01)
Место рождения	Флорансак, провинция Лангедок (ныне департамент Эро), королевство Франция
Дата смерти	7 сентября 1812(1812-09-07) (42 года)
Место смерти	Бородино, Российская империя
Принадлежность	Франция Франция
Род войск	Кавалерия
Годы службы	1789 — 1812
Звание	Дивизионный генерал
Часть	Великой Армии
Командовал	1-м конно-егерским полком (1800-05), дивизией лёгкой кавалерии (1809-10), 2-м кавалерийским корпусом (1812)
Сражения/войны	Гогенлинден (1800) Ламбах (1805) Аустерлиц (1805) Экмюль (1809) Рааб (1809) Ваграм (1809) Бородино (1812)
Награды и премии

Луи-Пьер де Монбрен (фр. Louis-Pierre de Montbrun; 1770 — 1812) — французский военный деятель, блестящий кавалерист, дивизионный генерал (1809 год), граф (1809 год), участник революционных и наполеоновских войн, убит в Бородинском сражении.

Луи-Пьер де Монбрен был одним из лучших кавалеристов наполеоновской эпохи, наряду с Шарлем Ласалем, Шарлем Лефевром-Денуэттом, Пьером Пажолем, Виталем Шамореном, Огюстом Коленкуром и многими другими. Он был знаменит не только своей храбростью и атлетичностью, но и... своими чёрными усами.

Биография

Родился 1 марта 1770 года в Флорансаке, что в 25 км восточнее Безье, провинция Лангедок. Его отец был судьёй, человеком образованным и уважаемым. Он прилагал большие усилия по воспитанию своих трёх сыновей, развивая в них умственные и физические способности.

Луи-Пьер начал военную службу 5 мая 1789 года в полку егерей Эльзаса (будущий 1-й конно-егерский полк). После Великой Французской революции находился в составе Северной армии и принимал участие во многих сражениях войны Первой коалиции. 27 июля 1796 года прославился своими отважными действиями в сражении при Альтендорфе в составе корпуса генерала Ришпанса, за что прямо на поле боя был произведён в лейтенанты.

15 июня 1800 года Монбрен был назначен командиром 1-го конно-егерского полка и 11 декабря 1803 года был награждён орденом Почётного Легиона, а в 1806 году, уже в чине бригадного генерала (произведён 24 декабря 1805 года), командовал отрядом, составленным из французских и вюртембергских конных полков, с которыми сделал зимний поход в Силезию. 17 марта 1807 года возглавил лёгкую кавалерию 5-го армейского корпуса.

В 1808 году Монбрен принял участие в войне в Испании и особенно отличился 30 ноября при Сома-Сьерре. Когда измученная пехота была не в состоянии больше атаковать испанцев, засевших за крутым горным хребтом, Монбрен построил уланский полк в колонну по три и по крутой тропинке, на глазах Наполеона, атаковал в лоб испанскую 15-орудийную баторею и взял её. За это дело Монбрен получил графское достоинство (15 августа 1809 года) и чин дивизионного генерала (9 марта 1809 года); солдаты прозвали его «Вторым Баярдом».

В кампании 1809 года в Германии и Австрии Монбрен с 30 марта командовал дивизией лёгкой кавалерии в корпусе Даву. Отличился при Экмюле и Раабе.

10 апреля 1810 года Монбрен получил в командование всю кавалерию Португальской армии Массены, и снова сражался в Испании и Португалии при Альмейде, Сьюдад-Родриго, Бузако и Фуэнте-де-Онора. За отличие был назван великим офицером ордена Почётного Легиона.

В 1812 году Монбрен принял участие в походе против России. Ему был вверен 2-й резервный кавалерийский корпус. Во главе его он был убит в Бородинском сражении, поражённый ядром с Семёновской флеши в самом начале боя.

Имя Монбрена было выбито на Триумфальной арке в Париже.

Воинские звания

• Конный егерь (5 мая 1789 года);
• Бригадир (20 сентября 1791 года);
• Вахмистр (11 июля 1793 года);
• Младший лейтенант (12 сентября 1794 года);
• Лейтенант (27 июля 1796 года);
• Капитан (31 марта 1797 года);
• Командир эскадрона (6 октября 1799 года);
• Полковник (15 июня 1800 года);
• Бригадный генерал (24 декабря 1805 года);
• Дивизионный генерал (9 марта 1809 года).

Титулы

• Барон Монбрен и Империи (фр. baron de Montbrun et de l'Empire; декрет от 19 марта 1808 года, патент подтверждён 27 ноября 1808 года);
• Граф Монбрен и Империи (фр. comte de Montbrun et de l'Empire; декрет от 15 августа 1809 года, патент подтверждён 15 октября 1809 года).

Награды

Легионер ордена Почётного легиона (11 декабря 1803 года)

Офицер ордена Почётного легиона (14 июня 1804 года)

Коммандан ордена Почётного легиона (25 апреля 1809 года)

Кавалер ордена Железной короны (9 июля 1809 года)

Великий офицер ордена Почётного легиона (30 июня 1811 года)

Большой крест вюртембергского ордена «За войсковые заслуги»

Кавалер королевского ордена Обеих Сицилий

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Charles Mullié. Biographie des célébrités militaires des armées de terre et de mer de 1789 à 1850. — 1852.
• [www.histoire-empire.org/persos/montbrun/montbrun.htm Биография генерала на сайте histoire-empire.org]
• [www.napoleon-series.org/research/commanders/c_montbrun.html Двадцатка лучших кавалерийских генералов Наполеона]

Ссылки

• Монбрён, Луи-Пьер // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Монбрен, Луи-Пьер

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?