Монголоведение

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Монголове́дение (монголи́стика) — совокупность научных дисциплин, изучающих историю, этнографию, язык, литературу, искусство и религию монгольских народов[1].





Историческая справка

Фундаментом для развития монголоведных исследований стали монгольские, китайские, персидские и арабские средневековые сочинения, а также русские летописи и мемуары европейских путешественников в Центральную Азию XIII века (Плано Карпини, Гийома де Рубрука, Андре де Лонжюмо и Марко Поло)[2].[3]

Становление европейского монголоведения начинается в XVIII веке c изысканий французских и отчасти российских миссионеров-синологов, ссылавшихся в своих произведениях на материалы китайских историков, а также работавших в России немецких учёных Г. Ф. Миллера и И. Э. Фишера, обратившихся к русским архивным документам о Монголии[2].

Первые же по-настоящему глубокие монголоведные исследования, с привлечением как китайских, так и собственно монгольских, иранских, армянских и других источников, происходят в первой половине XIX столетия в Швеции (усилиями дипломата и востоковеда армянского происхождения А. К. Д’Оссона, переводившего труды Рашид ад-Дина и Джувейни)[4] и — вновь — в России, которая, — в силу длительного соседства, тесных политико-экономических и культурных связей с монгольскими народами, — быстро становится мировым центром монголоведения.

Филологические, источниковедческие и исторические работы Я. И. Шмидта, А. В. Попова, Н. Я. Бичурина, П. И. Кафарова, О. М. Ковалевского, Г. Гомбоева обозначили основные направления дальнейших исследований и подготовили почву для «золотой эры» монголоведения конца XIX — начала XX веков, связанную с именами К. Ф. Голстунского, А. М. Позднеева, В. Л. Котвича, А. Д. Руднева, Ц. Ж. Жамцарано, Б. Я. Владимирцова и других отечественных специалистов[2][5].

В XX столетии начался активный диалог между российским, европейским и американским академическим сообществом с одной стороны и учёными Монголии с другой. В последние годы к этому диалогу всё чаще стала подключаться Япония[6].

Список монголоведов

Бельгия
Венгрия
Германия
Монголия
Россия
США
Финляндия
Франция

Напишите отзыв о статье "Монголоведение"

Примечания

  1. Монголоведение // БРЭ. Т.20. М.,2012.
  2. 1 2 3 [bse.sci-lib.com/article077780.html Монголоведение // Большая советская энциклопедия]
  3. Густерин П. [www.centrasia.ru/news.php?st=1438243260 Становление востоковедения как науки.]
  4. Советская историческая энциклопедия. — М.: Сов. Энциклопедия, 1967. Т. 10. С. 650.
  5. Яхонтова Н. С., Кульганек И. В. [mongolica.orientalstudies.ru/rus/index.php?option=com_content&task=view&id=589&Itemid=100 Монголоведение в СПбФ ИВ РАН]
  6. [zabinfo.ru/modules.php?op=modload&name=News&file=article&sid=37977&mode=thread&order=0&thold=0 ...Японцы развивают монголоведение]

См. также

Литература

Ссылки на российские научные центры монголоведения

  • [www.imbt.ru Институт монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН (Улан-Удэ)]
  • [orient-new.pu.ru/dept_mongol Кафедра монголоведения и тибетологии Восточного факультета СПбГУ]
  • [www.kigiran.com/viewpage.php?page_id=2 Монголоведный научный центр Республики Калмыкия]
  • [mongolica.orientalstudies.ru Сектор тюркологии и монголистики Института восточных рукописей РАН]


Отрывок, характеризующий Монголоведение

Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.