Монгольский алфавит

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Монгольская кириллица»)
Перейти к: навигация, поиск
Кириллические
алфавиты
Славянские:
Белорусский
Болгарский
Сербский
Македонский
Русский
Украинский
Неславянские:
Казахский
Киргизский
Монгольский
Таджикский
Исторические:
Старославянская азбука
Румынская кириллица
* Указаны только официальные
алфавиты государств — членов ООН.
Подробнее здесь.
Монгольский кириллический алфавит
А а Б б В в Г г Д д
Е е Ё ё Ж ж З з И и
Й й К к Л л М м Н н
О о Ө ө П п Р р С с
Т т У у Ү ү Ф ф Х х
Ц ц Ч ч Ш ш Щ щ ъ
Ы ы ь Э э Ю ю Я я

Монгольская кириллица — алфавит монгольского языка на основе кириллицы, принятый в МНР с 1941 года. Для монгольского языка применялись многие другие системы письменности (см. монгольские письменности). Вне Монголии, например в Китае, они применяются и сейчас.

Современный монгольский алфавит отличается от русского двумя дополнительными буквами: Ө и Ү.





Отличие от предыдущих систем

Рационалистически введение данного алфавита обосновывалось необходимостью установления прямой корреляции между разговорной фонетической нормой и письменностью. Считалось, что старомонгольская письменность недоступна простым людям, так как формы слов, использующиеся в ней, значительно устарели, и изучение письменности требовало фактически изучения монгольского языка эпохи средневековья, с большим количеством букв и давно утраченными временными и падежными формами. Кириллизация проводилась на основе так называющего «цокающего» халхасского диалекта (так, за словом «чай» при кириллизации окончательно закрепилась фонетическая форма монг. цай, тогда как в старомонгольском ч и ц не различались). Также по сравнению со старомонгольской орфографией были чётко дифференцированы «ж» и «з», «г» и «х» слов мягкого ряда, «о» и «у», «ө» и «ү». Написание заимствований из языков, не имеющих гармонии гласных, стало точнее, поскольку старомонгольское письмо автоматически подразумевало идентификацию фонетики всего слова как мягкого (переднеязычного) или твёрдого (заднеязычного) ряда, что идентифицировалось чаще всего по первому слогу.

Основное упущение данной орфографии по отношению к фонетике — в ряде случаев без знания слова заранее отсутствует возможность дифференцировать звуки [n] и [ŋ], так как специального знака для [ŋ] нет. Это вызывает, в частности, проблему в отображении китайских слов и названий, так как в собственно монгольских словах «ь» используется, в отличие от русского языка, в местах, где перестала произноситься «i», и поэтому редко используется там, где не подразумевается слога.

Хорошо владевшие старомонгольским письмом люди отмечали как ущерб для национальной идентификации и утрату наддиалектного старописьменного языка, так и большую приспособленность старомонгольской графики с её значительно более лаконичными элементами для скорописи.

История

Первые опыты по использованию кириллицы для монгольского языка принадлежат православным миссионерам и становятся значительными под руководством Нила Иркутского и Нерчинского в 1840-х годах. С тех пор появляется целый ряд кириллических православных церковных изданий на различных монгольских языках, не использующий единую графическую норму.

В 30-х годах XX века была произведена попытка заменить старомонгольское письмо на латинскую графику. Аналогичные попытки введения алфавита на латинской основе эпизодически делались со стороны Китая, а также Японии в годы Второй мировой войны.

В 1941 году правительством Монгольской Народной Республики было принято решение о переводе монгольской письменности на новый алфавит, основанный на кириллице. С 1 января 1946 года на новый алфавит была в основном переведена вся печать, а с января 1950 года — всё делопроизводство[1].

В 1990-е годы была выдвинута идея о возвращении к старомонгольскому письму, но по ряду причин этот переход не был реализован. Однако при сохранении кириллицы как основной письменности страны, старомонгольское письмо вновь обрело официальный статус и используется в государственных печатях, по желанию собственников — на вывесках и логотипах фирм.

Как реакция на ассимиляцию монголов Внутренней Монголии китайским населением, с 1990-х годов среди них также распространилась монгольская кириллица как письменность неассимилированных (то есть не китаизированных в области языка) монголов Монголии. Во Внутренней Монголии стали появляться издания на монгольской кириллице, в первую очередь переиздания произведений авторов из Монголии. Популярность этого явления связана не только с аспектами национального самосознания, но и временно сохраняющейся большей дружественности компьютерной среды к кириллице по сравнению с вертикально-ориентированным старомонгольским письмом.

Азбука

Кириллица МФА Кириллица МФА Кириллица МФА Кириллица МФА
А а a И и i П п p Ч ч
Б б b Й й j Р р r Ш ш ʃ
В в w К к k С с s Щ щ stʃ
Г г ɡ Л л ɮ Т т t Ъ ъ
Д д d М м m У у ʊ Ы ы i
Е е je Н н n Ү ү u Ь ь ʲ
Ё ё О о ɔ Ф ф f Э э e
Ж ж Ө ө ɞ Х х x Ю ю
З з dz Ц ц ts Я я ja

Напишите отзыв о статье "Монгольский алфавит"

Примечания

  1. А. Р. Ринчинэ. Учебник монгольского языка. М., 1952

Отрывок, характеризующий Монгольский алфавит

«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.