Монгольская народная революция
Монгольская народная революция | |
Памятник Д. Сухэ-Батору — одному из вождей революции (Улан-Батор, площадь Чингисхана) | |
Страна | |
---|---|
Дата | |
Причина | |
Основная цель |
восстановление независимости |
Итог |
изгнание белых, организация народного правительства, курс на социализм, превращение страны в сателлита СССР |
Организаторы |
Солийн Данзан, Догсомын Бодоо, Дамбын Чагдаржав, Дамдин Сухэ-Батор |
Движущие силы |
часть чиновников, интеллигенция |
Число участников |
800 (партизаны); 5-я армия (РККА) |
Противники |
2 350 белых |
Погибло |
неизвестно |
Ранено |
неизвестно |
Арестовано |
неизвестно |
Монгольская народная революция, также Аратская революция (монг. Монголын ардын хувьсгал) произошла в 1921 году. В ходе революции права абсолютной богдо-ханской монархии были сильно ограничены и было провозглашено народное правление.
Содержание
Предпосылки
Провозгласившая в 1911 году независимость от Китайской республики Внешняя Монголия после Октябрьской революции 1917 года фактически лишилась поддержки со стороны России. В этих условиях китайское правительство Дуань Цижуя взяло курс на ликвидацию новопровозглашённого монгольского ханства. В 1919 году китайский корпус под командованием генерала Сюй Шучжэна оккупировал столицу страны, Ургу. В течение следующего полугода все институты автономной Монголии были расформированы; монгольский монарх, Богдо-гэгэн VIII был лишен власти.
Китайская оккупация страны вызывала недовольство широких слоёв монгольского общества, в отличие от части коллаборационистски настроенной высшей знати. Наибольшее недовольство проявляли буддийское духовенство и штат государственных и армейских служащих, оставшийся без работы после ликвидации государственности Монголии. Именно из этой социальной страты вышли первые монгольские революционеры.
История
Ургинское сопротивление
История Монголии |
---|
Древняя история
|
Средневековье
|
Новая история
|
Новейшая история
|
Портал «Монголия» |
В 1919—1920 годах в Урге образовалось две подпольные антикитайские группы, позже получившие названия «Консульский холм» (монг. Консулын дэнж; от названия района в Урге) и «Восточное хурэ» (монг. Зуун хүрээ).[1] Первую из них возглавлял Догсомын Бодоо, высокообразованный 35-летний лама, работавший при Богдо-хане в российском консульстве в Урге; в одной с ним юрте жил Хорлогийн Чойбалсан. С ними обеими встречался один из ургинских большевиков Михаил Кучеренко, наборщик в русско-монгольской типографии.[2]
Руководителями второго кружка, «Восточное хурэ», были Солийн Данзан, бывший служащий Министерства финансов, и Дансрабилэгийн Догсом из Военного министерства. Одним из менее примечательных членов группы был и Дамдин Сухэ-Батор, сержант расформированной монгольской армии. Возникновение «Восточного хурэ» относится к середине ноября 1919 года, когда некоторые из членов нижней палаты монгольского хурала, включая Данзана и Догсома, тайно встретились на следующую ночь после его роспуска Сюем и решили противодействовать китайцам. Они дважды обращались к Богдо-хану с просьбой о его благословении на вооружённое восстание, и оба раза получали совет хранить терпение. Группа планировала захватить ургинские армейские арсеналы и уничтожить Сюй Шучжэна, однако сильные китайские караулы вокруг арсеналов и тщательная охрана всех передвижений Сюя по городу сорвали эти замыслы.[3]
Образование МНП и делегация в Россию
Российская диаспора в Урге выбрала из своего числа собственную «городскую думу», в которой власть захватили сочувствующие большевикам. В начале марта 1920 года эта дума направила в Иркутск И. А. Сороковикова, который, помимо прочего, доложил о существовании в городе националистически настроенного «Консульского холма» и о своих контактах с ними. По возвращении Сороковикова из Иркутска обеим ургинским группам была обещана всемерная поддержка и передано приглашение в Иркутск.[4]
Обоюдное приглашение в Иркутск сыграло консолидирующую роль для обеих групп, ранее державших между собой дистанцию. Если до этого момента «Консульский холм» стоял на сравнительно прогрессивных позициях, а «Восточное хурэ» придерживалось националистически-консервативных взглядов, то летом 1920 года им удалось выработать совместную программу. На встрече 25 июля две группы объединились в Монгольскую народную партию (монг. Монгол ардын нам), приняли партийную клятву и назначили делегатами Данзана и Чойбалсана.[5]
В начале июля Данзан и Чойбалсан прибыли в Верхнеудинск — столицу созданного РСФСР буферного государства — Дальневосточной республики, где встретились с представителем Коминтерна Б. З. Шумяцким. Поначалу Шумяцкий, не знавший, как поступать с ними, игнорировал требования делегатов о скорейшей их доставке в Иркутск. В конце концов в Ургу была отослана шифрованная телеграмма, уведомившая МНП о необходимости официального письма с просьбой Богдо-хана о советской помощи против китайцев. Такое письмо удалось получить через приближённого к Богдо-гэгэну да-ламу Пунцагдоржа, и в Верхнеудинск выехали с ним Лосол, Чагдаржав, Догсом, Л. Дэндэв и Сухэ-Батор. На встрече с ними Шумяцкий сообщил, что не обладает полномочиями принимать решения по таким вопросам, и переадресовал их в Иркутск.[6]
По прибытии в Иркутск делегаты встретились с главой будущего Дальневосточного секретариата Коминтерна и изложили просьбу о военной поддержке и предоставлении 10 тыс. ружей, орудий, пулемётов и займов. Вскоре эта просьба была сформулирована в новом письме, которое, уже от имени МНП, адресовалось в Омский ревком.[7]
Делегация разделилась следующим образом: Данзан, Лосол м Дэндэв убыли в Омск, Бодоо и Догсом вернулись в Ургу, где должны были расширить партию и приступить к вербовке в армию, а Чойбалсан и Сухэ-Батор остались в Иркутске для поддержания связи между ними. Непосредственно перед расставанием группа сформулировала революционный манифест: по нему монгольская знать лишалась наследственных привилегий, а монархия Богдо-хана заменялась на народное правительство. Документ содержал просьбу к РСФСР о немедленной военной помощи.[8]
Переговоры о военной помощи
По прибытии в Омск монголы узнали, что испрашиваемые ими решения могут быть приняты лишь в столице. В Москве, куда Данзан, Догсом и Лосол добрались к середине сентября, они в течение месяца встречались с советскими и коминтерновскими чиновниками, в том числе и с В. И. Лениным, не получая конкретных ответов и обещаний. Однако, когда в октябре белогвардейская Азиатская конная дивизия под командованием Р. Ф. Унгерн-Штернберга вошла в Монголию и в конце месяца осадила Ургу, советское правительство было вынуждено ускорить принятие решения по монгольскому вопросу. 10 ноября монгольские делегаты были срочно вызваны на встречу, и им было сообщено, что МНП немедленно получит всю требуемую военную поддержку. Сами они срочно направлялись на родину. Одновременно, было принято решение о содействии военным соединениям монгольских революционеров в разгроме Унгерна силами РККА.[9]
Когда стало известно, что китайский гарнизон Урги успешно отразил штурм, советская стратегия поменялась; было решено оставить единственную на востоке страны 5-ю армию, уже значительно демобилизованную, в пределах границ, и 28 ноября решение о вторжении было отменено.[10][11] Советское правительство пыталось предложить военную помощь против Унгерна Китайской республике, однако в начале 1921 года китайская сторона отвергла это предложение.[12]
Тем временем Унгерн-Штернберг вновь штурмовал Ургу; 4 февраля 1921 года, после ожесточенных боев, остатки китайского гарнизона в панике бежали из города; китайская администрация Ховда и Улясутая выехала в Синьцзян. Богдо-ханская монархия была реставрирована. Эти новости вновь изменили советские планы. На пленарной сессии Коминтерна в Иркутске 10 февраля была принята резолюция о «…помощи в борьбе монгольского народа за свободу и независимость деньгами, оружием и военными инструкторами».[13]
Формирование Народного правительства
1—3 марта в Кяхте состоялся I Съезд МНП. Втайне от китайцев, на первой сессии встретились 17 человек, на второй — 26. Было утверждено создание армии во главе с Сухэ-Батором, к которому были прикомандированы два советских советника (начштаба с апреля — П. И. Литвинцев). Был избран ЦК МНП во главе с Данзаном и одним представителем Коминтерна. Был принят манифест партии, написанный бурятским деятелем Цыбеном Жамцарано (монг. Жамсрангийн Цэвээн).[14]
13 марта было образовано Народное временное правительство в составе семи человек, которое вскоре возглавил Бодоо. 18 марта монгольская армия, увеличившаяся до 400 чел. благодаря добровольцам и призыву, разбила китайский гарнизон соседнего с русским городом Кяхта монгольского посёлка Маймачен. Партией было выпущено воззвание, объявившее о создании правительства, изгнании китайцев и обещание созыва съезда народных представителей для выборов постоянного правительства[15]. Север страны заполнили листовки МНП с призывом к уничтожению Азиатской дивизии; богдо-ханское правительство, напротив, убеждало население, что революционеры намереваются уничтожить монгольское государство, и потрясают самые основы «жёлтой веры»[12].
Военные действия
В марте-апреле советские и дальневосточные войска сконцентрировались у границы с Монголией. Численность монгольской армии возросла до 800 чел. В конце мая Унгерн атаковал Кяхту, но был отброшен с тяжёлыми потерями. Узнав о поражении Унгерна, перешёл на сторону революционеров Хатан-Батор Максаржав; однако контратака Сухэ-Батора 11 июня провалилась,[16] и дивизия Унгерна ушла в рейд на советскую Бурятию, где она, хотя и нанесла красным существенные потери, не изменила в корне соотношения сил и отошла на юг. В конечном итоге в дивизии поднялся бунт; 19 августа Унгерн был схвачен монголами Бишерельту-гуна, а затем их всех захватили красные партизаны П. Е. Щетинкина.
28 июня советско-монгольские части пересекли границу Монголии, и, согласно традиции приветствуемые начальником личной стражи Богдо-хана,[17] 6 июля вошли в оставленную белыми Ургу.
Первые реформы
9 июля Богдо-хан получил письмо, в котором вожди революции уведомили его о том, что все порядки в стране, за исключением религии, будут пересмотрены и реформированы[18]. На следующий день ЦК издал распоряжение о формировании нового правительства во главе с Бодоо, в то время как Богдо-хан провозглашался ограниченным монархом; 11 июля он был вновь церемониально реинтронизирован.
После смерти Богдо-гэгэна 17 апреля 1924 года монархия в стране была ликвидирована окончательно.
См. также
Напишите отзыв о статье "Монгольская народная революция"
Примечания
- ↑ Ewing E.T. Chronicled the history of these two groups in The Origin of the Mongolian People’s Revolutionary Party: 1920, Mongolian Studies. — Bloomington, Ind., 1978-79. — pp. 79-105.
- ↑ Х. Чойбалсан, Д. Лосол, Д. Дэмид. Монголын ардын үндэсний хувьсгал анх үүсэг байгуулагдсан товч түүх. — Улаанбаатар, 1934. — I боть, х. 56.
- ↑ Л. Бат-Очир, Д. Дашжамц, Д. Сухэ-Батор. Биография. — М., 1971. — с. 36.
- ↑ Кунгуров Г. И., Сороковиков И. — Аратская революция. Иркутск, 1957. — с. 84.
- ↑ Х. Чойбалсан, Д. Лосол, Д. Дэмид. Монголын ардын үндэсний хувстгал анх үүсэг байгуулагдсан товч түүх. — Улаанбаатар, 1934. — I боть, х. 100—102.
- ↑ Х. Чойбалсан, Д. Лосол, Д. Дэмид. Монголын ардын үндэсний хувстгал анх үүсэг байгуулагдсан товч түүх. — Улаанбаатар, 1934. — I боть, х. 172-73.
- ↑ Х. Чойбалсан, Д. Лосол, Д. Дэмид. Монголын ардын үндэсний хувьсгал анх үүсэг байгуулагдсан товч түүх. — Улаанбаатар, 1934. — I боть, х. 174-95.
- ↑ Х. Чойбалсан, Д. Лосол, Д. Дэмид. Монголын ардын үндэсний хувьсгал анх үүсэг байгуулагдсан товч түүх. — Улаанбаатар, 1934. — I боть, х. 187-93.
- ↑ Советско-монгольские отношения (1921—1974). — М., 1975, Т. 1. — с. 464.
- ↑ См. Jan M. Meijer, ed. The Trotsky Papers 1917—1922 (The Hague, 1971), v. 2, no. 669, pp. 401-03.
- ↑ Документы внешней политики СССР. — М., 1957. — сс. 55-56
- ↑ 1 2 Ewing E.T. Russia, China, and the Origins of the Mongolian People’s Republic, 1911—1921: A Reappraisal. — London, 1980. — p. 419.
- ↑ Исторический опыт братского содружества КПСС и МНРП в борьбе за социализм. — М., 1971. — с. 217.
- ↑ Монголын ардын хувьсгалт намын нэгдугээр хурал. — Улаанбаатар, 1971
- ↑ Ц. Насанбалжир. Революционные мероприятия народного правительства Монголии в 1921—1924 годах. — М., 1960. — сс. 11-13.
- ↑ Торновский М. Г. События в Монголии-Халхе в 1920—1921 годах // Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны. — М.: КМК, 2004 — С. 263 — ISBN 5-87317-175-0
- ↑ Кузьмин С. Л., Оюунчимэг Ж. [www.scribd.com/doc/54133527/%D0%91%D1%83%D0%B4%D0%B4%D0%B8%D0%B7%D0%BC-%D0%B8-%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%BB%D1%8E%D1%86%D0%B8%D1%8F-%D0%B2-%D0%9C%D0%BE%D0%BD%D0%B3%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D0%B8 Буддизм и революция в Монголии]
- ↑ Ц. Насанбалжир. Революционные мероприятия народного правительства Монголии в 1921—1924 годах. — М., 1960. — сс. 11-13
Позднеев • Пржевальский • Козлов • Щербатской • Рамстедт • Констен • Котвич • Эндрюс • Ларсон • Гедин Отрывок, характеризующий Монгольская народная революция– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие. Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты. – Цел, Петров? – спрашивал один. – Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой. – Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться? Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед. В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги. Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему. Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул. Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо. – Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда! Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог. – Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом. Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов. – Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он. Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту. – Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку. За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся. – Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он. – Кончился, что ж его носить? – сказал один из них. – Ну, вас! И они скрылись во мраке с своею ношей. – Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова. – Болит. – Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину. – Сейчас, голубчик. Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра… Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами. В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов. – Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал. Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было? – Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился. – Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство. На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику. – Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру. – Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно. Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано. – Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею. – Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому. – Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей. Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось. – Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова. Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил: – Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство. – Вы бы могли из прикрытия взять! Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору. Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались. – Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого. Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского. – И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола. Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним. – Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин. Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся. «Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза. Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них. Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело. «Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал. – Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть! Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он. На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова. Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было. |