Монгольское завоевание Венгрии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Монгольские вторжения в Венгрию — вторжения монголов в Венгерское королевство, происходившие в XIII веке.





Первое вторжение (1241-1242)

Первое вторжение было частью Западного похода монголов. Занимающая территорию Венгрии среднедунайская низменность является органичным продолжением южнорусских степей и ещё задолго до монголов привлекала внимание различных кочевых народов (гунны, авары, венгры), желающих обосноваться в непосредственной близости от европейских государств с оседлым населением. Именно в этот регион (огибая Карпаты через Валахию или форсируя их через различные горные перевалы) и был направлен основной удар монгольских войск.

Примечательно в свете отношений Даниила с Белой IV выглядит совет взятого в плен монголами киевского тысяцкого Дмитра Батыю:

Не задерживайся в земле этой долго, время тебе на угров уже идти. Если же медлить будешь, земля та сильная, соберутся на тебя и не пустят тебя в землю свою». Про то говорил ему, поскольку видел землю Русскую, гибнущую от нечестивого.

Планы покорения Венгрии существовали у Батыя с самого начала западного похода. Ещё во время кампании 1236 г. Батый направил Беле IV послание, в котором предлагал венгерскому королю покориться и сетовал что вынужден уже «в тридцатый раз» отправлять к нему послов и до сих пор не получил ответа[1]. В том же письме Батый предлагал Беле IV изгнать со своих земель разбитых татарами половцев, которых король незадолго перед этим принял под своё покровительство. Поскольку оба эти предложения были также проигнорированы, война с Венгрией стала неизбежной.

Оперативный план Субедэя предполагал вторжение на территорию Венгрии с нескольких направлений, чтобы, по всей видимости, заставить противника максимально раздробить свои силы и тем самым дать возможность разбить их по частям:

  • Немногочисленный отряд Батыя прошёл через т. н. «Русские ворота» (Верецкий перевал в Карпатах).
  • Корпус Кадана и Бури[2] следовал через Молдавию, перейдя Карпаты через Родну и Трансильванию, разорив венгерские города Бистрицу, Орадя и Темешвар.
  • Отряд Бучека проследовал в Венгрию ещё более южным путём: через Валахию. Выйдя на среднедунайскую низменность позднее прочих, войска Бучека заняли города южной Венгрии: Арад, Перг и Егрес. Возможно, монголы именно этого отряда упоминаются у французского хрониста Филиппа Муске как потерпевшие поражение от войска «короля влахов» (болгарского царя Ивана Асеня II). Правда, сообщение Муске можно понять и в том ключе, что болгарами били разбиты не монголы, а бежавшие от них половцы: поскольку европейцы того времени, описывая события монгольского нашествия, далеко не всегда правильно различали татар и команов-половцев. При этом достоверно известно как о бегстве половцев в 1241 г. в Болгарию, так и об их разгроме болгарами.
  • Основные силы монголов под руководством Субэдея начали кампанию с победы над половцами в бассейне р. Сирет (на землях половецкого епископства), после чего проследовали в Венгрию через один из перевалов в восточных Карпатах (возможно, дорогой Кадана через Родну). Об изначальных целях этой группировки данных нет; вероятно, Субэдей планировал использовать эти войска как своеобразный резерв на том направлении, где монголы добьются наибольших успехов или же там, где будут замечены главные силы противника.

Венгерский король Бела IV полагал, что монголы нанесут свой основной удар через т. н. «Русские ворота» (Верецкий перевал) и именно туда заранее отправил с войском палатина Дионисия. Сам же король при этом продолжал собирать свои войска под Пештом. Конфликт с баронами помешал ему сделать это оперативно, в результате чего палатин Дионисий не смог вовремя получить помощь и 12 марта 1241 г. был разбит войсками Батыя. Эта победа позволила Батыю примерно на 2 недели раньше прочих корпусов выйти на паннонскую равнину и уже 15 марта передовые монгольские отряды под руководством Шибана вышли к Пешту, установив т.о. контакт с главными силами венгров. Разбив свой лагерь примерно в 20 км от венгерского войска, Батый смог держать королевское войско в постоянном напряжении. Тем временем отдельные отряды его корпуса грабили окрестности и мешали отдельным венгерским соединениям пробиться к главной армии: 17 марта пал Вац, ок. этого же времени монголы взяли Эгер и разбили отряд варадинского епископа.

В венгерском лагере мнения разделились: сам король со своими приближёнными был сторонником выжидательной тактики, в то время как другие, во главе с колочским архиепископом Хугрином, выступали за более активные действия против монголов. Помимо соображений престижа, не последнюю роль в принятии решения сыграло численное преимущество венгров (по донесению Шибана, ещё 15 марта венгров было в 2 раза больше чем монголов), а также то, что значительная часть корпуса Батыя была укомплектована не вполне надёжными русскими контингентами. Так или иначе, в конце концов, ещё до полного сосредоточения войск, Бела IV принял решение выступить на Батыя.

Такое решение, несмотря на его кажущуюся ожидаемость, застало монголов врасплох. — Не имея возможности в одиночку противостоять объединённой венгеро-хорватской армии, едва ли не впервые за всё время западного похода Батый был вынужден уклониться от сражения и начать отвод своих войск от Пешта. Неспешное отступление продолжалось несколько дней, и за это время оба войска успели проделать более половины пути до Карпат. Вероятно, именно в это время к корпусу Батыя успели присоединиться главные силы под предводительством Субедэя, после чего монголы почувствовали себя достаточно сильными, чтобы принять генеральное сражение. Оно состоялось 11 апреля у р. Шайо и закончилось сокрушительным поражением войск Белы IV.

В результате разбитый король венгров бежал под защиту австрийского герцога Фридриха II, а под властью монголов оказалась вся задунайская часть венгерского королевства. Закончив преследование венгров в Пеште, монголы приступили к организации временной администрации на завоёванной территории: все земли были разделены на округа, во главе которых стояли чиновники, по своим функциям близкие к французским бальи.

Бедственное положение Венгрии побудило императора Священной Римской империи Фридриха II Гогенштауфена (ещё в 1239 г. отлучённого папой Григорием IX от церкви[3]) 20 июня 1241 г. в своей энциклике обратиться к христианским правителям Европы и к своим подданным:

Время пробудиться от сна, открыть глаза духовные и телесные. Уже секира лежит при дереве, и по всему свету разносится весть о враге, который грозит гибелью целому христианству. Уже давно мы слышали о нем, но считали опасность отдаленною, когда между ним и нами находилось столько храбрых народов и князей. Но теперь, когда одни из этих князей погибли, а другие обращены в рабство, теперь пришла наша очередь стать оплотом христианству против свирепого неприятеля.

В течение лета-осени 1241 г. монголы предпринимали неоднократные попытки занять плацдармы на южном берегу Дуная и перенести военные действия на земли Священной Римской империи, но, как правило, терпели неудачу. Один из отрядов монголов (вероятно, это был отходивший из Польши корпус Байдара и Орду) вышел к Нойштадту (8 миль от Вены), однако, столкнувшись с объединённым чешско-австрийским войском, отступил за Дунай. Также есть сведения о поражении монголов от войск баварского герцога, а также от германского короля Конрада IV.

В свою очередь немцы, изначально собираясь выступить против монголов в первых числах июля 1241 г., сначала перенесли дату общего наступления на несколько недель, а потом и вовсе отказались от каких-либо активных действий. Это может объясняться[4] стратегическим союзом императора с монголами против гвельфов, и тем, что император провёл поход на Рим во время нахождения монголов на границах южной Германии[3]. Установившееся равновесие сохранялось до декабря 1241 г.

Новое наступление было предпринято монголами почти через полгода. С наступлением заморозков, войска Батыя, переправившись через замёрзший Дунай, приступили к осаде Буды, Фехервара, Эстергома, Нитры, Братиславы и ряда других венгерских городов. В этом районе действовали основные силы монголов под руководством Батыя. Корпус Кадана вновь отделился от Батыя, и во второй половине января 1242 г. устремился в Хорватию, имея главной целью преследование и нейтрализацию Белы IV. Кадан разорил Хорватию (был сожжен Загреб). После бегства Белы IV в Далмацию, монголы под командованием Кадана вышли в марте 1242 года к крепости Клис (en), и не сумев её взять, двинулись дальше: в Сербию и Болгарию, где встретились с отошедшими из Венгрии и Моравии отрядами Батыя. Есть сведения о столкновении монголов с войсками Латинской империи.

Последствия

Монголы назначили в Венгрии баскака. Чеканка монет там стала производиться от имени великого хана.[5] В целом, монголы установили полный контроль над Венгрией, хотя и не смогли взять несколько крепостей. Поэтому последующие короли приступили к усиленному строительству новых фортификационных сооружений.

Поздние вторжения (1280-е)

Напишите отзыв о статье "Монгольское завоевание Венгрии"

Примечания

  1. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Ungarn/XIII/1220-1240/Izv_veng_missioner/text2.phtml?id=3950 ДОКУМЕНТЫ->ВЕНГРИЯ->ИЗВЕСТИЯ ВЕНГЕРСКИХ МИССИОНЕРОВ (1235—1320)->ПИСЬМО БРАТА ЮЛИАНА]
  2. См. у Рашид-ад-Дина: «Кадан и Бури выступили против народа сасан и после троекратного сражения победили этот народ». О том что Кадан, воюя с трансильванскими саксами (сасан — ?) перешёл Карпаты через перевал у Роданы сообщает Магистр Рогерий в своей «Горестной песни».
  3. 1 2 Энциклопедия для детей, т.1 Всемирная история, Москва, Аванта+, 1993, статья «Фридрих II Гогенштауфен» ISBN 5-86529-003-7
  4. Гумилёв Л. Н. [gumilevica.kulichki.net/ARGS/args522.htm Древняя Русь и Великая степь]
  5. Michael Prawdin, Gerard (INT) Chaliand-The Mongol empire, p.268

Литература

Отрывок, характеризующий Монгольское завоевание Венгрии

Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.