Старомонгольское письмо

Старомонгольское письмо
Тип письма:	алфавит
Языки:	монгольский язык
Место возникновения:	Центральная Азия, Туркестан
Территория:	Монголия
Создатель:	Тататунга (конец XII века?)
Период:	с 1204 н. э. до настоящего времени
Направление письма:	сверху вниз, строки — слева направо
Происхождение:	Финикийское письмо Арамейское письмо Сирийское письмо Согдийское письмо Староуйгурское письмо
Развилось в:	тодо-бичиг, маньчжурское письмо, вагиндра
Диапазон Юникода:	[www.unicode.org/charts/PDF/U1800.pdf U+1800 — U+18AF]

Старомонго́льское письмо́ (класси́ческое монго́льское письмо́, монг. монгол бичиг^?, ᠮᠣᠩᠭᠣᠯ ᠪᠢᠴᠢᠭ᠌^?) — одна из монгольских письменностей, старейшая собственно монгольская система письма, находящаяся в непрерывном употреблении с начала XIII века до наших дней. Древнейшим из сохранившихся памятников старомонгольского письма является так называемый Чингисов камень, (1224/1225 год).

Исторически использовалось в качестве основного монгольскими народами Монголии, России и Китая. Породило ряд дочерних письменностей, в частности, варианты тодо-бичиг и вагиндра, а также маньчжурское письмо, широко использовавшееся во время правления маньчжурской Цинской династии в Китае.

Происхождение

Старомонгольская письменность появилась в результате адаптации староуйгурского алфавита (восходящего в свою очередь через согдийское письмо к сирийскому алфавиту) для записи монгольского языка.

Согласно одной из легенд, письменность была создана около 1204 года уйгурским писцом Тататунгой, захваченным Чингис-ханом после победы над найманами в начале становления Монгольской империи. Эта легенда иллюстрирует исторический факт культурного влияния подчинившихся монголам уйгуров. Уйгуры передали монголам свои буддийские традиции и староуйгурское письмо, которое, претерпев значительную модификацию, стало старомонгольским, которое сами монголы для выделения из ряда других монгольских письменностей часто по-прежнему называют уйгурским (монг. уйгуржин бичиг).

По другой легенде, Чингис-хан потребовал создать письменность на основе архаичного в его времена произношения, чтобы письменность объединяла носителей различных диалектов того времени. Эта легенда иллюстрирует характерное несоответствие графики исторически зафиксированной в памятниках других письменностей фонетике, и особенно фонетике XX века. В данном письме имеет место написание архаичных словоформ (ср. baγatur → монг. баатар, калм. баатр), архаичных слов и особенно архаичных суффиксов. Однако возможность разного чтения букв носителями разных монгольских диалектов и языков, выбрасывание при чтении «избыточных», исторически ушедших букв, в основном служила взаимопониманию между разными монголоязычными сообществами.

Вертикальное направление письма в настоящее время резко визуально выделяет эту письменность из ряда других. Это одна из немногих вертикальных письменностей, в которой строки записываются слева направо. Обычно считается, что в этой области уйгуры или их предшественники согдийцы подверглись влиянию китайской иероглифики, хотя турфанские находки свидетельствуют о том, что в регионе было много экспериментов с основой и направлением письма.

В 1587 учёный Аюши-гуши с целью публикации значительного количества переводов книг буддийского канона заново систематизировал и незначительно видоизменил старомонгольское письмо, а также ввёл ряд символов для облегчения транскрипции санскрита, тибетского и китайского языков. Новые символы получили название али-гали.

Исторически использовалась, помимо государственных образований на территории собственно Монголии и Внутренней Монголии, как одна из государственных письменностей в китайских империях Юань и Цин, как единственная письменность до перехода на тувинский язык и кириллицу в независимой Туве, и наряду с тодо-бичиг в государственных образованиях ойратов и калмыков (Джунгарское ханство, Калмыцкое ханство).

В России данная письменность использовалась калмыками и бурятами. Обучение этой письменности с начала XIX века велось в Российской империи для бурятского населения как при буддийских монастырях, так и в учреждённых государством учебных заведениях.

Современный статус

В настоящее время используется для записи монгольского и эвенкийского языков на территории КНР, во Внутренней Монголии является обязательным к употреблению (все вывески обязательно публикуются и иероглификой, и на старомонгольском письме). На территории Монголии с 1941 года заменена кириллицей.

После распада СССР отдельные общественно-политические группы Монголии пропагандировали идею полного возврата к старомонгольскому письму, но из-за сложности такого перехода идея не была реализована. Тем не менее, с 1990 по 1995 гг. обучение в начальных классах средних школ Монголии проводилось на старомонгольском письме, как и во всех монгольских школах Внутренней Монголии по настоящее время. Старомонгольское письмо вернуло себе официальный статус, но используется ограниченно на эмблемах, печатях государственных учреждений наряду с кириллицей, в эстетико-художественных целях. На банкнотах Монголии все надписи и цифры продублированы на старомонгольском письме. Применяемое на вывесках магазинов, ресторанов и других коммерческих заведений дублирование надписей на старомонгольском письме является личной инициативой владельцев и не носит обязательного характера.

В феврале 2015 года Великим Государственным Хуралом Монголии был принят Закон «О монгольском языке». Данный закон подтвердил официальный статус монгольской кириллицы, установив, что органы государственной власти и местного самоуправления, юридические лица и должностные лица должны вести делопроизводство именно кириллическим монгольским письмом. Одновременно законом вводится изучение старомонгольского письма в школах, начиная с 6 класса. Законом предусматривается введение требования владения старомонгольским письмом для лиц состоящих на государственной службе. Предусматривается, что в документах, удостоверяющих личность, а также в актах гражданского состояния, записи монгольской кириллицей будут дублироваться старомонгольским письмом. Также предусмотрено, что законы и государственные акты Монголии, которые переводятся на иностранные языки, обязательно передаются также и старомонгольским письмом. Основные положения закона будут вводиться с 1 января 2025 года.

Принципы

Направление письма — сверху вниз, столбцы идут слева направо. Многие графемы имеют три варианта начертания в зависимости от положения в слове (начальное, среднее и конечное). В некоторых случаях существуют дополнительные варианты написания (ср. bo c ba или so, ö в обычном написании и в kö), которые употребляются для лучшего сочетания с предыдущим или следующим знаком и придания письму гармонии.

Несмотря на кажущуюся сложность, письмо графически минималистично (буквы состоят из малого количества стандартных элементов, которые по-разному читаются в зависимости от положения в слоге/слове; диакритика не используется по некоторым правилам и в практике), опирается на предположения, что рука пишущего может не отрываться при написании одного слова, и что читатель хорошо владеет монгольским языком.

В алфавите отсутствует возможность различения ряда звуков монгольского языка: как гласных (o/u, ö/ü, а также a/e в конце слов), так и согласных (t/d, k/g, в некоторых случаях ž/y), которые отсутствовали в уйгурском языке, из которого была заимствована письменность. Ряд диакритических знаков по правилам опускается (n не маркируется перед согласными и в конце слов, γ — перед согласными). Похожесть отдельных знаков вызвала даже двойную норму написания и, как следствие, произношения отдельных слов (ср. γanča / γaγča «один, единственный»). В то же время, законы гармонии гласных и последовательности слогов в монгольском языке в большинстве случаев исключают неоднозначность прочтения.

Символ				Транслитерация		Примечания
начальный	средний	конечный		латиница	кириллица
				a	А	Звук обычно обусловлен гармонией гласных (см. также q/γ и k/g)
				e	Э
				i, yi	И, Й, Ы, Ь	В современном монгольском в конце слова обычно переходит в смягчение предыдущего согласного
				o, u	О, У	Чтение различается в зависимости от контекста.
				ö, ü	Ө, Ү	Чтение различается в зависимости от контекста.
				n	Н	Отличается от срединного и конечного a/e положением в слоге.
				ng	Н, НГ	Только в конце слова (средний вариант употребляется в словосочетаниях). Для транскрипции тибетского и санскритского ङ.
				b	Б, В
				p	П	Только в начале монгольских слов. Транскрипция тибетского པ;
				q	Х	Только с задними гласными
				ɣ	Г	Только с задними гласными. Сочетание «гласный-γ-гласный» произносится как один долгий гласный. Конечный вариант употребляется только когда за ним следует a, пишущаяся отдельно от слова.
				k	Х	Только с передними гласными. В конце слов только g, а не k. Сочетание «гласный-g-гласный» произносится как один долгий гласный.
				g	Г
				m	М
				l	Л
				s	С
				š	Ш	Произношение этого знака не изменилось.
				t, d	Т, Д	Чтение различается в зависимости от контекста.
				č	Ч, Ц	Первоначально /tʃ'/ и /ts'/ не различались, сейчас в зависимости от контекста.
				ǰ	Ж, З	Чтение различается в зависимости от контекста. Первоначально часто взаимозаменялось с y.
				y	*-Й, Е*, Ё*, Ю*, Я*	употребляется в написании дифтонгов, несмотря на то, что по сути является согласным.
				r	Р	В начале слова только в заимствованиях.
				v	В	Для транскрипции санскритского व.
				f	Ф	Только в заимствованиях из китайского или европейских языков.
				ḳ	К	Для транскрипции европейского К.
				(c)	(ц)	Для транскрипции тибетского /ts'/ ཚ и санскритского छ.
				(z)	(з)	Для транскрипции тибетского /dz/ ཛ и санскритского ज.
				(h)	(г, х)	Для транскрипции тибетского /h/ ཧ, ྷ и санскритскогоह.

Примеры

Исторический шрифт	Современный печатный шрифт	Буквы первого слова
		v 　 i k i p e d i y a

• Кириллица: Википедиа Чөлөөт Нэвтэрхий Толь Бичиг Болой.
• Транскрипция: Wikĭpedĭ čölö:t newterxī tolĭ bičĭg boloĭ.
• Перевод: Википедия — свободная энциклопедия.
• Текст:

ᠸᠢᠺᠢᠫᠡᠳᠢᠶᠠ᠂
ᠴᠢᠯᠦᠭᠡᠲᠦ ᠨᠡᠪᠲᠡᠷᠬᠡᠢ ᠲᠤᠯᠢ ᠪᠢᠴᠢᠭ᠌ ᠪᠤᠯᠠᠢ᠃

Производные

Тодо-бичиг

Вариант, созданный в 1648 году буддистским монахом Зая-Пандитой Ойратским для сближения письменного языка и современного ему произношения, а также для облегчения транскрипции тибетского языка и санскрита. До 1924 года использовался калмыками в России, после чего был замещён кириллицей. В настоящее время письменность используется ойратами, проживающими в Синьцзяне (КНР).

Маньчжурское письмо

В связи с увеличением своего политического значения маньчжуры, занимавшие северо-запад современного Китая, в 1599 году по инициативе будущего императора-основателя династии Цин в Китае, Нурхаци, адаптировали старомонгольскую письменность для письма на маньчжурском языке. Однако сохранившийся на данном этапе графический минимализм, из которого следовала неоднозначность чтений букв, оказался неудобен для фонетики маньчжурского языка и китайских заимствований. В 1632 году маньчжурское письмо было усовершенствовано добавлением диакритических знаков («точки и кружки»).

Вагиндра

Разновидность, разработанная в 1905 году бурятским монахом Агваном Доржиевым (1850—1938). Его задачей было устранение неоднозначностей в орфографии и возможность записи наряду с монгольским русского языка. Была устранена вариативность формы символов в зависимости от положения — все знаки основывались на среднем варианте старомонгольского письма. Этим письмом было написано менее дюжины книг.

Галиг

Дополнительные буквы для транслитерации санскритских и тибетских мантр.

Старомонгольское письмо в Юникоде

Диапазон Юникода U+1800 — U+18AF. Включает буквы, цифры и знаки пунктуации для старомонгольского письма, тодо-бичиг, сибинского и маньчжурского письма, а также дополнительные знаки для транскрипции санскрита и тибетского языка.

1800 ᠀ Birga

1801 ᠁ Ellipsis

1802 ᠂ Comma

1803 ᠃ Full Stop

1804 ᠄ Colon

1805 ᠅ Four Dots

1806 ᠆ Todo Soft Hyphen

1807 ᠇ Sibe Syllable Boundary Marker

1808 ᠈ Manchu Comma

1809 ᠉ Manchu Full Stop

180A ᠊ Nirugu

180B ᠋ Free Variation Selector One

180C ᠌ Free Variation Selector Two

180D ᠍ Free Variation Selector Three

180E ᠎ Vowel Separator

1810 ᠐ Zero

1811 ᠑ One

1812 ᠒ Two

1813 ᠓ Three

1814 ᠔ Four

1815 ᠕ Five

1816 ᠖ Six

1817 ᠗ Seven

1818 ᠘ Eight

1819 ᠙ Nine

1820 ᠠ A

1821 ᠡ E

1822 ᠢ I

1823 ᠣ O

1824 ᠤ U

1825 ᠥ Oe

1826 ᠦ Ue

1827 ᠧ Ee

1828 ᠨ Na

1829 ᠩ Ang

182A ᠪ Ba

182B ᠫ Pa

182C ᠬ Qa

182D ᠭ Ga

182E ᠮ Ma

182F ᠯ La

1830 ᠰ Sa

1831 ᠱ Sha

1832 ᠲ Ta

1833 ᠳ Da

1834 ᠴ Cha

1835 ᠵ Ja

1836 ᠶ Ya

1837 ᠷ Ra

1838 ᠸ Wa

1839 ᠹ Fa

183A ᠺ Ka

183B ᠻ Kha

183C ᠼ Tsa

183D ᠽ Za

183E ᠾ Haa

183F ᠿ Zra

1840 ᡀ Lha

1841 ᡁ Zhi

1842 ᡂ Chi

1843 ᡃ Todo Long Vowel Sign

1844 ᡄ Todo E

1845 ᡅ Todo I

1846 ᡆ Todo O

1847 ᡇ Todo U

1848 ᡈ Todo Oe

1849 ᡉ Todo Ue

184A ᡊ Todo Ang

184B ᡋ Todo Ba

184C ᡌ Todo Pa

184D ᡍ Todo Qa

184E ᡎ Todo Ga

184F ᡏ Todo Ma

1850 ᡐ Todo Ta

1851 ᡑ Todo Da

1852 ᡒ Todo Cha

1853 ᡓ Todo Ja

1854 ᡔ Todo Tsa

1855 ᡕ Todo Ya

1856 ᡖ Todo Wa

1857 ᡗ Todo Ka

1858 ᡘ Todo Gaa

1859 ᡙ Todo Haa

185A ᡚ Todo Jia

185B ᡛ Todo Nia

185C ᡜ Todo Dza

185D ᡝ Sibe E

185E ᡞ Sibe I

185F ᡟ Sibe Iy

1860 ᡠ Sibe Ue

1861 ᡡ Sibe U

1862 ᡢ Sibe Ang

1863 ᡣ Sibe Ka

1864 ᡤ Sibe Ga

1865 ᡥ Sibe Ha

1866 ᡦ Sibe Pa

1867 ᡧ Sibe Sha

1868 ᡨ Sibe Ta

1869 ᡩ Sibe Da

186A ᡪ Sibe Ja

186B ᡫ Sibe Fa

186C ᡬ Sibe Gaa

186D ᡭ Sibe Haa

186E ᡮ Sibe Tsa

186F ᡯ Sibe Za

1870 ᡰ Sibe Raa

1871 ᡱ Sibe Cha

1872 ᡲ Sibe Zha

1873 ᡳ Manchu I

1874 ᡴ Manchu Ka

1875 ᡵ Manchu Ra

1876 ᡶ Manchu Fa

1877 ᡷ Manchu Zha

1880 ᢀ Ali Gali Anusvara One

1881 ᢁ Ali Gali Visarga One

1882 ᢂ Ali Gali Damaru

1883 ᢃ Ali Gali Ubadama

1884 ᢄ Ali Gali Inverted Ubadama

1885 ᢅ Ali Gali Baluda

1886 ᢆ Ali Gali Three Baluda

1887 ᢇ Ali Gali A

1888 ᢈ Ali Gali I

1889 ᢉ Ali Gali Ka

188A ᢊ Ali Gali Nga

188B ᢋ Ali Gali Ca

188C ᢌ Ali Gali Tta

188D ᢍ Ali Gali Ttha

188E ᢎ Ali Gali Dda

188F ᢏ Ali Gali Nna

1890 ᢐ Ali Gali Ta

1891 ᢑ Ali Gali Da

1892 ᢒ Ali Gali Pa

1893 ᢓ Ali Gali Pha

1894 ᢔ Ali Gali Ssa

1895 ᢕ Ali Gali Zha

1896 ᢖ Ali Gali Za

1897 ᢗ Ali Gali Ah

1898 ᢘ Todo Ali Gali Ta

1899 ᢙ Todo Ali Gali Zha

189A ᢚ Manchu Ali Gali Gha

189B ᢛ Manchu Ali Gali Nga

189C ᢜ Manchu Ali Gali Ca

189D ᢝ Manchu Ali Gali Jha

189E ᢞ Manchu Ali Gali Tta

189F ᢟ Manchu Ali Gali Ddha

18A0 ᢠ Manchu Ali Gali Ta

18A1 ᢡ Manchu Ali Gali Dha

18A2 ᢢ Manchu Ali Gali Ssa

18A3 ᢣ Manchu Ali Gali Cya

18A4 ᢤ Manchu Ali Gali Zha

18A5 ᢥ Manchu Ali Gali Za

18A6 ᢦ Ali Gali Half U

18A7 ᢧ Ali Gali Half Ya

18A8 ᢨ Manchu Ali Gali Bha

18A9 ᢩ Ali Gali Dagalga

18AA ᢪ Manchu Ali Gali Lha

Клавиатура

Ссылки

В Инкубаторе Викимедиа есть пробный раздел Википедии на языке Старомонгольского письма

• [www.omniglot.com/writing/mongolian.htm Старомонгольское письмо на сайте Omniglot]
• [www.viahistoria.com/SilverHorde/main.html?research/MongolScripts.html The Silver Horde: монгольские письменности]
• [www.linguamongolia.co.uk/alpha1.html Lingua Mongolia: монгольское письмо: описание и учебник]
• [www.microsoft.com/downloads/details.aspx?FamilyID=fc02e2e3-14bb-46c1-afee-3732d6249647&DisplayLang=en Поддержка китайских, тибетских, монгольских и тайских шрифтов от Microsoft]

Отрывок, характеризующий Старомонгольское письмо

– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?