Денежная реформа Алексея Михайловича

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск





Потребность монет нового образца

На Руси в денежном обращении находились серебряные копейки, деньги и полушки, отчеканенные на расплющенной проволоке. Крупномасштабные торговые сделки затруднялись отсутствием крупных номиналов, необходимостью подсчёта тысяч мелких монет. С другой стороны — мелочную торговлю тормозила нехватка мелкой разменной монеты. Отсталая русская монета становилась одним из серьёзных препятствий, тормозивших развитие экономики.

В ходе военно-политических действий царь Алексей Михайлович вёл собирание земель. На территории нынешней Украины и Белоруссии в обращении были европейские монеты, отчеканенные на круглом кружке, как серебряные, так и медные. Русские деньги были менее удобными, хотя и были сделаны из высокопробного серебра. Решение вопроса о выплате довольствия в войска и переходе расчёта с населением на присоединённых территориях склонялось в пользу чеканки новой монеты, приближенной к европейскому образцу. Необходимо было уравнять денежное обращение России с денежным обращением Украины, обслуживавшимся ранее европейской монетой.

Нужда казны в денежных средствах постоянно возрастала, поэтому в действиях правительства в области денежного хозяйства переплелись и фискальные интересы казны, и осознание несовершенства русской денежной системы[1].

Начало реформы

Согласно первоначальным замыслам реформы предполагалось коренное изменение денежной системы. Должна была начаться чеканка новых номиналов, введена медь в качестве монетного металла. Старые копейки и деньги оставались в обращении. Русская денежная система организовывалась по образцу европейских систем с их разнообразными номиналами. Внешняя торговля избавлялась от неудобств, связанных с наличием только мелких номиналов.

В 1654 году царь распорядился из накопленных в казне талеров отчеканить рубли. На одной стороне был изображен орел в квадрате (картуше) и в орнаментах, год буквами («лета 7162») и надпись «РУБЛЬ». На другой стороне царь-всадник на скачущем коне, по кругу надпись: «Божиею милостию великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Великия и Малыя России».

Счётный рубль старыми копейками весил около 45 г. Вес ефимка (талера) составлял 28—32 г. Таким образом, новый рубль был неполноценной монетой. Необходимо также учитывать, что государственная цена талера (на покупку которых была установлена государственная монополия) составляла 50 копеек, так что перечеканка талера в рубль вдвое повышала его ценность[2].

Серебряными монетами в новой системе были также полуполтина (она чеканилась на разрубленных на четыре части талерах) и проволочная копейка. Рубль и полуполтина чеканились по весовой норме талера, копейка — на основе дореформенной монетной стопы.

Указом того же 1654 года предписывалось начать чеканку медных монет: Полтинник, полуполтинник, гривна, алтын и грошевик. Чеканка гривны, возможно, не была начата. Медные монеты были монетами с принудительным курсом (как, впрочем, и серебряные рубль и полуполтина). Изображения на полтинниках близки изображениям на рублёвиках, обозначение номинала — «полтинник». На полуполтинниках помещалась надпись «пол—пол—тин», на алтыне — «алтын», на грошевике — «4 денги». Алтыны и грошевики чеканились из медной проволоки.

Для чеканки новых монет был создан специальный денежный двор в Москве, получивший название Новый Московский Английский денежный двор (он располагался на бывшем подворье английских купцов).

В 1655 году в обращении было уже достаточно много новых монет. Несмотря на обещанные царским указом наказания, население пользовалось ими неохотно.

Изменение плана реформы

Осенью 1655 года были внесены значительные изменения в первоначальный план реформы. В связи со сложностью изготовления штемпелей рубля не удалось перечеканить все имеющиеся талеры. В 1655 году на Старом Московском денежном дворе в Кремле талеры стали надчеканивать с одной стороны двумя штемпелями (прямоугольным с датой «1655» и круглым штемпелем копейки (всадник на коне). Такая монета получила название «Ефимок с признаком». Ефимок и рубль приравнивались к 64 копейкам (по весу), хотя ранее цена варьировалась от 40 до 60 копеек. Разрубленный на четыре части талер надчеканивали, таким образом появилась в обращение четвертина (полуполтинник). Была введена ещё монета полуефимок (разрубленный пополам талер с надчеканом). «Ефимок с признаком» и его доли (полуефимок и четвертина) имели хождение в основном на Украине.

Для обслуживания внутренней торговли осенью 1655 года решено начать выпуск копеек из медной проволоки, по оформлению и технике чеканки идентичных серебряным. Использование этих монет указом ограничивалось европейской частью России — ни с европейскими купцами, ни с Сибирью ими торговать не разрешалось. С 1658—1659 годов собирание налогов и пошлин было велено производить серебром, а выплаты из казны — медными монетами. Денежная реформа полностью переориентировалась на чисто фискальные цели[3].

Окончание монетной реформы

Первоначально население охотно принимало медные копейки как привычные по внешнему виду деньги. Однако неумеренный выпуск медных копеек, которые выпускали пять дворов (два московских — Старый и Новый, а также дворы в Новгороде, Пскове и Кукенойсе), а также ограничения по приёму медных монет привели к их обесценению: к 1662 году за серебряную копейку давали 15 медных.

Обесценение медных копеек вызвало расстройство денежного обращения, дороговизну и голод. Крестьяне отказывались продавать зерно, а купцы — товары за медь. Вскоре после Медного бунта в Москве, вспыхнувшего в 1662 году, а также ряда народных волнений в других городах, в том числе Новгороде и Пскове, чеканка медных копеек была прекращена, денежные дворы «медного дела» закрыты, возобновилась чеканка серебряных копеек. Медные монеты были изъяты из обращения, в течение месяца после отмены реформы казна выкупала медные копейки по курсу: 100 медных копеек за 1 серебряную[4].

Новоделы рубля Алексея Михайловича

Рубль Алексея Михайловича — первый рубль-монета на Руси. Однако, подлинных экземпляров описано всего около 40, и они находятся в основном в музейных собраниях. Полтинников известно всего около 12 штук. Круглых монет гривенников и полуполтинников не известно. В большом количестве известны медные круглые алтыны (3-х копеечники) и монеты меньших достоинств, чеканенные из медной проволоки. Общепринятые новоделы, монеты отчеканенные подлинными штемпелями, в данном случае не состоялись, так как подлинных штемпелей не обнаружено. По просьбе коллекционеров были изготовлены на монетном дворе штемпеля и ими отчеканены рубли. Данная монета получила обозначение «ранний новодел». В последующем стали появляться подделки раннего новодела. По мнению специалистов, основывающихся на ряде признаков, они могли быть с большей вероятностью изготовлены на монетном дворе. Монеты одного штемпеля («новодела») довольно часто продаются на аукционах. С конца XVIII века стали появляться кустарные подделки рубля, в том числе из меди, с недоделанными фрагментами. Например, недорезано убранство коня, отсутствовал развевающийся рукав. Это посчитали синдромом уставшего фальшивомонетчика. Данные рубли обозначаются как антикварные подделки и присутствует, например, вариант без рукава, в каталоге Петрова 1899 года (№ 115 на стр. 11 Приложения). Многие подлинные и новодельные рубли имеют написание номинала «РУ БЛЬ» с пробелом.

Напишите отзыв о статье "Денежная реформа Алексея Михайловича"

Примечания

Литература

  • Мельникова А. С. Русские монеты от Ивана Грозного до Петра Первого // История русской денежной системы с 1533 по 1682 год. — М.: Финансы и статистика, 1989. — С. 197—207. — 318 с. — ISBN 5-279-00195-3.
  • Зандер Р. Серебряные рубли и ефимки Романовской России, 1654—1915 гг. — Киев: Одигитрия, 1998.
  • Семёнов О. В. Влияние денежной реформы 1654 – 1663 годов на систему профессиональной ямской гоньбы в Западной Сибири // Российская история. 2014. № 3. С. 91 – 97.

См. также

Ссылки

  • [www.auction-imperia.ru/wdate.php?t=clublot&i=4267 Фото антикварной подделки медного рубля 1654 года]

Отрывок, характеризующий Денежная реформа Алексея Михайловича



Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.