Монетный акт США 1873 года

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Монетный акт 1873 года — законодательный акт принятый конгрессом США 12 февраля 1873 года, определявший законодательную основу чеканки денег в США. Имел политические и экономические последствия. Де-факто означал отказ США от биметаллизма и внедрение золотомонетного стандарта. Вошёл в историю как «Преступление 1873-го» (англ. The Crime of 1873).



Содержание

Согласно монетному акту содержание золота в монетах устанавливалось на уровне:[1]

Двойной орёл $20 516 гранов (33,4 г) стандартного золота
Орёл $10 258 гранов (16,7 г) стандартного золота
Пол-орла $5 129 гранов (8,36 г) стандартного золота
Три доллара $3 77+410 грана (5,0 г) стандартного золота
Четверть орла $2,50 64+510 грана (4,18 г) стандартного золота
Золотой доллар $1 25+810 грана (1,67 г) стандартного золота

Стандартным определялось 90 % золото и 90 % серебро.

Главной особенностью акта было то, что любой человек мог свободно обменять золотой слиток на аналогичное количество монет. До этого разрешалось обменивать как золотые так и серебряные слитки.

Политические и экономические последствия

До введения монетного акта любой человек мог отдать на монетный двор слиток золота или серебра, получив соответствующее по весу и составу количество золотых или серебряных монет. Таким образом, монетная система была биметаллической. Соотношение цены серебра к золоту закреплялось законодательно.

Изменения в соотношении цены золота и серебра на рынке имело определённые последствия. Так при повышении цены на золото, предприимчивые люди выводили из оборота золотые монеты, затем их переплавляли и обменивали на серебряные слитки. Последние затем обменивались на соответствующее количество серебряных монет, которые вновь обменивались на золотые по номинальной стоимости. При повышении цены на серебро из обихода выводились серебряные монеты.

Монетный акт 1873 года де-факто отменял биметаллизм в США. Человек мог свободно отдать на монетный двор лишь слиток золота, получив за него соответствующее количество монет. США де-факто перешли на золотомонетный стандарт.

Вначале новый монетный акт не вызвал в обществе каких-либо разногласий. Однако вскоре было отмечено повышение цены золота относительно серебра. Так если, соотношение цены золота к серебру в 1870 году составляло около 1:15, то к 1896 оно достигло 1:40[2].

Повышение цены на золото привело к дефляции, то есть повышению покупательной способности денег — около 1,7 % в год[2]. Дефляция в свою очередь вызывает целый ряд макроэкономических процессов. Так уровень безработицы достиг в 1896 году 18 %[3]. Кредиты стали труднодоступными, от чего в основном пострадали фермеры и мелкая буржуазия.

Также от монетного акта 1873 года пострадали серебряные шахты, владельцы которых имели сильное лобби в конгрессе. Согласно пролоббированному акту Бленда-Элисона 1878 года, монетный двор должен был закупать определённое количество серебра по завышенным ценам для чеканки серебряной долларовой монеты, которая перестала выпускаться после 1873-го. Начавшая чеканиться монета получила название моргановского доллара.

Вследствие вышеописанных процессов монетный акт 1873-года приобрёл политическое звучание. В лозунгах людей требовавших его отмены и возврату к биметаллизму он назывался не иначе как «преступлением 1873-го».

На президентских выборах 1896 года кандидат от демократической партии Уильям Брайан выступал за возобновление свободной чеканки серебряных монет, в то время как кандидат от республиканцев Мак-Кинли отстаивал золотой стандарт[4].

Снижение цены на золото вызванное научными открытиями, сделавшими процесс добычи золота легче и соответственно дешевле, а также открытием новых залежей в Южной Африке и на Клондайке сделало отмену монетного акта 1873 года неактуальной[5].

Актом 1900 года в США золотой стандарт был установлен официально. Содержание чистого золота в долларе устанавливалось на уровне 1,50463 г.

Золотомонетный стандарт был отменён в США во время «Великой Депрессии» в 1933 году.

Напишите отзыв о статье "Монетный акт США 1873 года"

Примечания

  1. [en.wikipedia.org/wiki/File:Coinage_Act_1873.pdf Монетный акт 1873 года]
  2. 1 2 [www.micheloud.com/FXM/MH/Crime/crime.htm Преступление 1873-го Сайт www.micheloud.com]
  3. [www.micheloud.com/FXM/MH/Crime/macro.htm Преступление 1873-го Сайт www.micheloud.com]
  4. [www.micheloud.com/FXM/MH/Crime/Constit.htm Преступление 1873-го Сайт www.micheloud.com]
  5. [www.micheloud.com/FXM/MH/Crime/Gold.htm Преступление 1873-го Сайт www.micheloud.com]

Отрывок, характеризующий Монетный акт США 1873 года

Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.