Монеты евро Латвии

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Латвийские монеты евро — современные денежные знаки Латвии, которые были введены 1 января 2014 года. На национальной стороне монет в качестве отличительных знаков изображены: 1, 2 евро — женщина в национальном костюме; 50, 20, 10 центов — большой герб Латвийской Республики, 5, 2, 1 цент — малый герб Латвийской Республики. Надпись на гурте монеты достоинством 2 евро — «DIEVS SVĒTĪ LATVIJU» («Боже, благослови Латвию» — строка из Национального гимна). Конкурс на чеканку латвийских монет начался 20 сентября 2012 года. 10 декабря того же года было объявлено, что латвийские монеты будут чеканить на монетном дворе Баден-Вюртемберга, в Германии. Производство началось в июле 2013 года.

С 2014 года чеканятся также памятные монеты евро Латвии.





Дизайн национальной стороны

Монеты евро Латвии — национальная сторона
0,01 € 0,02 € 0,05 €
Малый герб Латвии
0,10 € 0,20 € 0,50 €
Большой герб Латвии
1,00 € 2,00 € Гурт двухевровой монеты
Латвийская женщина
латыш. «Боже, благослови Латвию!»

См. также

Напишите отзыв о статье "Монеты евро Латвии"

Примечания

Ссылки

  • [www.bank.lv/en/eu-and-euro/the-design-models-of-the-latvian-euro-coins/ The Design Models of the Latvian Euro Coins  (англ.)] — дизайн монет евро на сайте банка Латвии

Отрывок, характеризующий Монеты евро Латвии

Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.