Горн, Филипп де Монморанси

Филипп де Монморанси, граф Горн Filips van Montmorency, Graaf van Hoorne<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
граф Горн
1540 — 1568
Предшественник:	Иоанн II, граф Горн
Преемник:	Флоран де Монморанси, граф Горн
Рождение:	1524(1524)
Смерть:	5 июня 1568(1568-06-05) Брюссель
Отец:	Жозеф, барон де Монморанси
Мать:	Анна Эгмонт
Супруга:	Анна Вальбурга де Нёйенхар

Филипп де Монморанси (нидерл. Filips van Montmorency, Graaf van Hoorne; род. ок 1524 — 5 июня 1568, Брюссель) — граф Горн, наместник (штатгальтер) Гелдерна, адмирал Фландрии, член государственного совета Нидерландов, вместе с графом Эгмонтом запаливший факел Восьмидесятилетней войны. После его казни графство Горн было передано епископству Льежскому.

Биография

Филипп де Монморанси принадлежал к самой верхушке франко-нидерландской аристократии и имел обширные связи в среде протестантов. Его отец Жозеф умер, когда Филиппу не было и двух лет. Он носил титул барона де Монморанси и вместе с сыном был последним представителем старшей ветви знаменитого во французской истории баронского рода Монморанси. Маршал Анн де Монморанси приходился ему двоюродным братом, адмирал Гаспар де Колиньи — двоюродным племянником. Родовым гнездом фламандской ветви Монморанси был Нивель во Фландрии.

Овдовев, мать Филиппа — Анна из голландского рода Эгмонтов — вышла замуж за престарелого холостяка Иоанна II, графа Горна, последнего представителя знатной фламандской фамилии, владения которой включали остров Альтена. Граф Горн усыновил Филиппа де Монморанси и передал ему все свои поместья и титулы.

После смерти отчима в 1540 году молодой граф Горн воспитывался при дворе императора Карла V. Он отличился во время Шмалькальденской войны, а в 1550 году ему было доверено возглавить личную охрану будущего Филиппа II.

После 15 лет службы при императорском дворе граф Горн в сентябре 1555 года получил назначение штатгальтером Гелдерна и Зютфена. Год спустя ему был вручён орден Золотого руна. В испанском флоте он с 1559 года имел адмиральский чин. В качестве члена регентского совета Горн видел губительность для экономики Нидерландов испанских порядков и в особенности инквизиции и всячески стремился сохранить традиционную культурно-политическую автономию Нижних земель.

Союзниками Горна выступили другие члены совета — граф Ламораль Эгмонт (кузен его матери) и принц Вильгельм Оранский (муж двоюродной сестры Горна). Совместными усилиями им удалось в 1564 году убедить короля отозвать возглавлявшего совет реакционного кардинала Гранвеллу. Между тем в ответ на зверства инквизиции в Нидерландах началось иконоборческое брожение, поддержанное значительной частью местного дворянства. В этой сложной ситуации Горн старался занять центристскую позицию: с одной стороны, выступал против иконоборцев, с другой — встречался в Турне с кальвинистскими лидерами.

На встрече с Вильгельмом в декабре 1566 года Эгмонт и Горн отказались поддержать его намерение выступить против испанцев с оружием в руках. Разочарованный радикализацией протестного движения, Горн отошёл от политических дел и удалился в Верт. По прибытии в Брюссель герцога Альбы, он внял его миролюбивым посулам и направился на встречу с ним. В Брюсселе он был взят под стражу и вместе с Эгмонтом предстал перед «кровавым советом», который признал их виновными в измене и ереси. Казнь Эгмонта и Горна, совершённая на Гран-плас в Брюсселе, показала тщетность попыток найти общий язык с испанцами и способствовала разжиганию пламени Нидерландской революции.

Граф Горн похоронен в церкви Святого Мартина в Верте.

Ссылки

• Горн, Филипп II Монморанси Нивель // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Персоналии   Нидерланды

Отрывок, характеризующий Горн, Филипп де Монморанси

– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.
– Она очень больна, – сказал Пьер.
– Так она здесь еще? – сказал князь Андрей. – А князь Курагин? – спросил он быстро.
– Он давно уехал. Она была при смерти…
– Очень сожалею об ее болезни, – сказал князь Андрей. – Он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Но господин Курагин, стало быть, не удостоил своей руки графиню Ростову? – сказал князь Андрей. Он фыркнул носом несколько раз.
– Он не мог жениться, потому что он был женат, – сказал Пьер.
Князь Андрей неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца.
– А где же он теперь находится, ваш шурин, могу ли я узнать? – сказал он.
– Он уехал в Петер…. впрочем я не знаю, – сказал Пьер.
– Ну да это всё равно, – сказал князь Андрей. – Передай графине Ростовой, что она была и есть совершенно свободна, и что я желаю ей всего лучшего.
Пьер взял в руки связку бумаг. Князь Андрей, как будто вспоминая, не нужно ли ему сказать еще что нибудь или ожидая, не скажет ли чего нибудь Пьер, остановившимся взглядом смотрел на него.
– Послушайте, помните вы наш спор в Петербурге, – сказал Пьер, помните о…
– Помню, – поспешно отвечал князь Андрей, – я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу.
– Разве можно это сравнивать?… – сказал Пьер. Князь Андрей перебил его. Он резко закричал:
– Да, опять просить ее руки, быть великодушным, и тому подобное?… Да, это очень благородно, но я не способен итти sur les brisees de monsieur [итти по стопам этого господина]. – Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мною никогда про эту… про всё это. Ну, прощай. Так ты передашь…
Пьер вышел и пошел к старому князю и княжне Марье.
Старик казался оживленнее обыкновенного. Княжна Марья была такая же, как и всегда, но из за сочувствия к брату, Пьер видел в ней радость к тому, что свадьба ее брата расстроилась. Глядя на них, Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых, понял, что нельзя было при них даже и упоминать имя той, которая могла на кого бы то ни было променять князя Андрея.
За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.