Мономотапа

Мономота́па (также Мунхумутапа, Мвенемутапа, шона Wene we Mutapa) — крупное государственное образование доколониального периода на территории Южной Африки. Занимало территорию современного Зимбабве и отчасти Мозамбика. Расцвет империи Мономотапа приходится на XIII—XV века. Ко времени появления в Южной Африке португальцев государство Мономотапа уже распалось на несколько более мелких образований. Источником знаний об истории государства остаются археологические находки так называемой «культуры Зимбабве» (известной благодаря исполинским стенам Большого Зимбабве), а также устная традиция.

История

Уже в X веке арабские источники сообщают о богатом золотом государстве во внутренних районах Южной Африки. Археологический комплекс Большой Зимбабве относится к периоду с XIII по XV век. Вероятно, этот район издавна был центром экономического производства — в первую очередь земледелия и скотоводства, что со временем привело к формированию более сложного общества.

Расцвет государства Мономотапа наблюдался при правителях Ньятсимба Мутота (1420—1450) и Матопе (1450—1480), политический контроль которых мог распространяться от реки Замбези до Трансвааля и от пустыни Калахари до Индийского океана. В эпоху расцвета население столичного города, Большого Зимбабве, составляло, по разным оценкам, от 10 до 18 тысяч человек. К этой же эпохе относится ряд более мелких поселений и множество находок, принадлежащих той же археологической культуре. При этом, несмотря на культурную общность, нельзя с уверенностью утверждать, что вся территория распространения этой культуры принадлежала государству, центром которого был Большой Зимбабве.

Государство Мономотапа имело торговые связи с арабским миром, а также с Индией и Китаем. Из порта в Софале на юге дельты реки Замбези экспортировались золото и слоновая кость, ввозились фарфор и текстиль. Вероятно, посредниками в торговле выступали купцы «арабского берега» (говорившие на суахили) и малайцы. В государстве Мономотапа был также развит внутренний торговый обмен, в котором денежным эквивалентом выступали медные слитки особой формы.

Около 1450 года Большой Зимбабве потерял своё значение, что, вероятно, связано с истощением природных ресурсов, которые не могли далее поддерживать такое значительное население. После этого столица была перенесена в Звонгомбе (близ современного Хараре), а Большой Зимбабве, в котором шоны жили вплоть до начала XIX века, сохранял роль ритуального центра.

Когда около 1500 года в этом регионе появились португальцы, они застали два крупных государственных образования: Мутапа на севере (ядром его были каранга, один из кланов шона) и Торва (также, вероятно, принадлежавшее шона) на юго-востоке. Португальцы посещали главным образом государство Мутапа, с 1560-х годов поддерживая с ним регулярные контакты. В 1569—1572 годах Франсишку Баррету возглавил португальскую экспедицию вглубь государства Мономотапа, преследовавшую цель захватить легендарные золотые копи империи, но провозглашавшую религиозные мотивы «крестового похода» в отместку за убийство иезуитского проповедника (местные жители поклонялись собственному богу-творцу, которого называли Мвари).

Около 1600 года в Торва разразилась гражданская война, в ходе которой оттуда были изгнаны торговцы-мусульмане. Около 1650 года в Торва к власти пришло племя розви, входившее в один из кланов шона — чангамире. Центром государства розви был город Данангомбе (сегодня Дхлодхло). В Данангомбе и Кхами (предыдущей столице Торва) сохранились каменные укрепления. Правители империи Розви, также носившие титул мвене мутапа, признавали сюзеренитет Португалии с 1629 года.

В государстве Мутапа важнейшую роль играл торговый город Масапа, в нём существовали и другие, более мелкие укрепления, часто также каменные. Со временем под португальским влиянием государство Мутапа также распалось на несколько мелких княжеств. Это положение сохранялось примерно до 1830 года.

В начале XIX века войны правителя зулусов Чаки привели к вторжению ряда народов с юго-востока Южной Африки, так называемому Мфекане, которое затронуло и государства шона. В 1834 году матабеле под руководством Мзиликази вторглись в нынешний Зимбабве и подчинили себе государства розви, около 1860 году они завоевали и северные племена шона.

Ссылки

• [www.newadvent.org/cathen/10610a.htm История Мозамбика] в Католической энциклопедии
• [www.metmuseum.org/toah/hd/zimb/hd_zimb.htm Образцы культуры Большого Зимбабве]  (англ.)

Литература

• Африка еще не открыта: Сб. / Отв. ред. Ю. М. Кобищанов. — М: Мысль, 1967. — 472 с.
• Дэвидсон Бэзил. Новое открытие древней Африки / Пер. с англ. М. К. Зеновича. Под ред. И. И. Потехина. — М.: Изд-во восточной литературы, 1962. — 316 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Кулик С. Ф. Черный феникс. Африканские сафари. — М.: Мысль, 1988. — 512 с.: ил. — ISBN 5-244-00352-6
• Линде Г., Бретшнейдер Э. До прихода белого человека: Африка открывает своё прошлое / Пер. с нем. Н. А. Николаева; Под ред. А. Б. Макрушина; Предисл. Н. А. Ерофеева. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1965. — 264 с. — Серия «По следам исчезнувших культур Востока».
• Маке Жак. Цивилизации Африки южнее Сахары. История, технические навыки, искусства, общества / Пер. с франц. Г. А. Матвеевой. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1974. — 192 с. — Серия «Культура народов Востока. Материалы и исследования».
• Непомнящий Н. Н. Тайны древней Африки. — М.: Вече, 2002. — 480 с. — Серия «Тайны древних цивилизаций». — ISBN 5-94538-213-2
• Ногейра да Кошта. Золото Мономотапы и португальские торговцы / Пер. с порт. А. И. Ильина. — М.: Мысль, 1984. — 64 с.
• Фадеев Л. А. Мономотапа. Древняя африканская цивилизация в междуречье Замбези—Лимпопо // Африканский этнографический сборник. Выпуск 4. — М.—Л., 1962.
• Шинни Маргарет. Древние африканские государства. — М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1982. — 96 с. 91.79.220.240 20:53, 22 сентября 2015 (UTC)

Отрывок, характеризующий Мономотапа

– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.