Монотеизм

Религия Общие концепции Агностицизм  · Апатеизм  · Деизм  · Игностицизм  · Итсизм  · Панентеизм  · Пантеизм  · Политеизм  · Теизм Авраамические религии Ислам  · Иудаизм  · Христианство Дхармические религии Буддизм  · Джайнизм · Индуизм  · Сикхизм Традиционные религии Дальнего Востока Даосизм  · Конфуцианство  · Синтоизм Основные понятия Бог  · Вера  · Грех  · Догма  · Дух  · Душа  · Жизнь после смерти  · Обряд  · Сакральность  · Священные писания  · Судьба  · Храм Список религий  · Численность последователей  · Портал:Религия п · о </table></table> Монотеи́зм (букв. «единобожие» — от греч. μονος — один, θεος — Бог) — религиозное представление о существовании только одного Бога или о единственности Бога. Монотеизм может быть эксклюзивным — вера в одного персонального и трансцендентного Бога (в противоположность политеизму и пантеизму), который объявляется личностью, и инклюзивным — допускает существование Бога в нескольких ипостасях при условии, что все они, по сути, являются одним и тем же богом. Монотеизм характерен для авраамических религий (иудаизм, христианство, ислам), но также представлен в философии индуизма, в сикхизме, в других религиях. Некоторые исследователи считают, что монотеизм неоднороден и в нём можно выделить теизм, пантеизм, панентеизм, деизм и др. Происхождение и развитие Слово «монотеизм» образовано от греч. μονος (monos) — «один», θεος (theos) — «бог» и было создано в сравнительно недавнее время. Первое использование этого слова исследователи относят к работе «Тайна Божественного» (англ. The Grand Mystery of Godliness, 1660) английского неоплатоника Генри Мора. Понятие монотеизма относительно. Концепция является результатом постепенного развития генотеизма (состояния религиозного сознания, когда единичные божества ещё не имеют определенности и устойчивости и каждое может заменять всех) и монолатрии (система представлений, основанных на вере во множество богов с одним богом-лидером). В истории нескольких древних ближневосточных религий начиная с бронзового века можно выявить аспекты монотеизма или монолатрии: введение монотеистического культа Атона в Египте фараоном Эхнатоном, почитание Мардука в Вавилоне и Ахура Мазды в зороастризме. По утверждению раввина Адина Штейнзальца и его помощника Виктора Байбородина, в основе даже примитивных форм политеизма, таких, как фетишизм или шаманство, лежит вера в единую интегральную силу, в некую духовную сущность (монолатрия); даже у самых примитивных племён существует вера в высшую силу как причину всего, что происходит в мире, и что она является общей для всех народов, даже для бушменов или обитателей джунглей Южной Америки — племён, почти полностью изолированных от внешних культурных влияний. С другой стороны, элементы первобытной религии частично сохраняются в современных монотеистических религиях. Древнеегипетская религия В Древнем Египте существовало подобие одной общей религии, а также было большое разнообразие местных культов, посвящённых определённым божествам. Большинство из них имело генотеистический характер, древнеегипетская религия считается политеистической. Кратковременно существовали также маленькие культы, которые имели монотеистическую направленность. Первая известная попытка использования монотеизма в качестве государственной религии была предпринята в Египте фараоном Эхнатоном (сменившим своё имя с Аменхотепа IV) в XIV веке до нашей эры — последний пытался оставить в египетском пантеоне одно божество, бога солнечного диска Атона. Однако после смерти Эхнатона Египет возвратился к традиционной религии в форме политеизма. Существуют научные гипотезы, которые устанавливают связь религиозной реформы Эхнатона с монотеизмом пророка Моисея. Некоторые египтологи утверждают, что в Древнем Египте издавна существовали монотеистические тенденции. Платонизм В древнегреческой мысли монотеистическая идея зарождается у Гесиода, Ксенофана и других мыслителей. Разработанная концепция Единого, или блага появляется в платонизме. В своих сочинениях Платон ещё использует политеистическую терминологию. Дилемма Евтифрона, например, формулируется как «благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?» Прообразом монотеизма в платоновском диалоге «Государство» является поиск абсолютной истины в аллегории «Миф о пещере» и идея абсолютного блага. Позже в эллинистическом иудаизме эксплицитно формулируется монотеистическая концепция. В I веке Филон Александрийский предпринял попытку синтеза платонизма с представлениями о Боге в иудаизме. Развитие философской разновидности монотеизма относится к времени поздней античности. В «Халдейских оракулах» (II век) отражены представления о едином божестве в промежуточном платонизме и с элементами гностицизма. В завершающей стадии развития античного платонизма неоплатонизм стал последней точкой опоры античной философии в полемике с христианским монотеизмом. Авраамические религии Иудаизм Современный иудаизм является строго монотеистической религией, в которой отрицается существование каких-либо сил, неподконтрольных Творцу, а тем более других богов. Однако считается, что на ранних этапах своей истории религия евреев имела форму монолатрии, а монотеизм начал оформляться только в VI в. до н. э., после возвращения евреев из Вавилонского пленения. Монотеистичный иудаизм впоследствии послужил основой для возникновения христианства и ислама. С традиционной еврейской точки зрения, которой придерживались Маймонид (XII век) и другие еврейские мыслители, монотеизм — первичен и изначально был преобладающей формой почитания Высшей Силы, в то время как все другие культы образовались позже, в результате деградации идеи единобожия. Подобной теории придерживаются также и часть современных исследователей. Профессор кафедры иудаики Нью-Йоркского университета Л. Шиффман пишет: Некоторые ученые утверждают, что вероучение патриархов было просто одной из форм монолатрии…, но Библия твердо свидетельствует, что патриархи были настоящими монотеистами. Вместе с тем, позднейшее развитие библейской системы жертвоприношений делает очевидным тот факт, что ранние израильтяне также верили в демонические силы. Божественная свита ангельских существ в том виде, как она описывается в некоторых псалмах, несколько напоминает пантеоны политеистических Месопотамии и Угарита…. Христианство Христианство принимает ветхозаветную, восходящую к Аврааму, традицию почитания единого Бога (монотеизм), творца Вселенной и человека. Вместе с тем основные направления христианства привносят в монотеизм идею Троицы: трёх ипостасей (Бог Отец, Бог Сын, Святой Дух), единых по своей божественной природе. В связи с приятием догмата Троицы христианство иногда трактуется другими авраамическими религиями (иудаизм, ислам) как тритеизм или политеизм. Подобная концепция о троебожии также неоднократно высказывалась в истории христианства, но была отвергнута на Первом Никейском соборе. Один из Отцов Церкви, крупнейший систематизатор христианского вероучения Св. Иоанн Дамаскин так писал по этому вопросу: Итак, мы называем ипостаси (Св. Троицы) совершенными, чтобы не ввести сложности в Божеское естество, ибо сложение — начало раздора. И опять говорим, что три ипостаси находятся одна в другой взаимно, чтобы не ввести множества и толпы богов. Исповедуя три ипостаси, признаем несложность и неслитность (в Божестве); а исповедуя, что эти ипостаси единосущны одна другой, и признавая в них тождество воли, действия, силы, власти и, если можно сказать, движения, мы признаем их нераздельность и то, что Бог есть един; ибо Бог, Слово и Дух Его истинно один Бог. — Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. — Москва, 1992 [www.orthlib.ru/John_of_Damascus/vera1_08.html] Вместе с тем, подчёркивая монотеизм христианства, антитринитарии отрицают и критикуют тринитарное учение. Ислам Ислам является религией со строгим принципом единобожия в своей основе. С исторической точки зрения ислам возник после иудаизма и христианства. С точки зрения Корана, мусульманами (покорившимися) были все пророки. В окончательном виде ислам был представлен в VII веке в проповедях пророка Мухаммеда, получившего сведения о новой религии в виде Корана. Ислам основывается на пяти фундаментальных положениях (Пять столпов ислама). Первое и главное из них — это Шахада, или свидетельство веры: «Нет никакого божества, кроме Аллаха, а Мухаммед — пророк Его»). В этой формуле заключена фундаментальная идея ислама — Таухид, то есть сам монотеизм. И действительно, все ритуалы ислама, все молитвы, все праздники и обряды направлены на то, чтобы показать Единство и Единственность Бога — Аллаха (в переводе с арабского означает «Бог»). Ширк — многобожие, заключается в приравнивании Аллаху равных, «сотоварищей». Ширк является величайшим грехом в Исламе, за который человек не получит прощения. Ширк делится на большой и малый. Большой ширк — это прямое неповиновение Аллаху и приравнивание ему сотоварищей. Малый ширк — это лицемерие, которое заключается в том, что человек пользуется положениями религии ради своей личной выгоды в мирской жизни. Согласно учению ислама, чистый Таухид (монотеизм) исповедовали все пророки — от Адама до Мухаммада. Сам же ислам, согласно Корану и Сунне пророка Мухаммада, возрождает Таухид ханифа Ибрахима (библейского Авраама). Бахаи Концепция Бога в вере бахаи монотеистична и трансцендентна . Бог описывается как «личностный, непознаваемый, недостижимый, источник всех откровений, вечный, всеведующий, вездесущий и всемогущий.» Единственной связью между Богом и людьми бахаи считают посланников Бога (пророков), которых они называют «Богоявлениями». Обязательная молитва в бахаи содержит явное признание монотеизма. Китайские воззрения Традиционной системой верования многих династий начиная с династии Шан (1766 г. до н. э.) до современного периода сконцентрировано на почитании Шан-Ди (буквально «высший предок», обычно переводится как «Бог») или Тянь (небо) как всемогущей силы. Эта система верования предшествовала развитию конфуцианства и даосизма, и введению буддизма и христианства. Небо рассматривалось как всемогущее существо, наделённое персонифицированной, но не телесной формой, что является особенностью монотеизма. В изречениях Конфуция в Лунь юй мы видим представления о небе, которое ведёт человека на протяжении всей жизни, поддерживает с человеком личные отношения, ставит задачи, которые люди должны выполнить, чтобы научиться добродетельности и нравственности. Однако эта вера не была подлинно монотеистической, существовали другие меньшие боги и духи в разных местностях, которым поклонялись наряду с Шан-Ди. В некоторых течениях, таких, как моизм, заметно приближение к монотеизму, поскольку меньшие боги и древние духи полностью подчиняются воле Шан-Ди (по аналогии с ангелами в западной цивилизации). Индийские религии Индуизм Индуизм принято описывать как политеистическую религию. Ни в какой другой религиозной традиции мира невозможно встретить такого изобилия богов и богинь, полубожественных и демонических существ, проявлений божества в человеческих и животных формах. Но всё это всего лишь внешний, красочный аспект глубокой религиозной традиции. Индуизм представляет собой семейство разнообразных религиозных традиций, философских систем и верований, основанных на монотеизме, политеизме, панентеизме, пантеизме, монизме и даже атеизме. Трудно провести параллель между индуизмом и библейским или исламским монотеизмом. В индуизме развились свои, крайне сложные монотеистические представления. В богословии многих форм вайшнавизма, шиваизма и шактизма Единое Верховное Существо выступает в роли Творца, хранителя и разрушителя материальной вселенной, в роли спасителя верующих. Вайшнавизм — одно из основных направлений в индуизме. Все ветви вайшнавизма отличает приверженность монотеизму. Верования и практики данной традиции, в особенности такие ключевые концепции, как бхакти и бхакти-йога, базируются на таких пуранических текстах, как «Бхагават-гита», «Вишну-пурана», «Падма-пурана» и «Бхагавата-пурана». Для обозначения Кришны как Верховной ипостаси Бога в монотеистическом контексте используется санскритский термин сваям-бхагаван. В ньяйе, одной из шести главных теистических школ индийской философии, приводятся несколько аргументов в обоснование существования Бога и идеи монотеизма, оспаривается предположение школы миманса о существовании множества полубогов (девов) и мудрецов (риши) и их роль в начале мироздания. Сикхизм Сикхизм — монотеистическая религия, возникшая в XV веке в Пенджабе на основе учения гуру Нанака (1469—1539) и десяти гуру сикхов (включая священное писание). Иногда сикхизм относят к одной из разновидностей индуизма. «Один Бог для всех» — одно из фундаментальных положений священного текста сикхизма Гуру Грантх Сахиб. Бог рассматривается в двух аспектах — как Ниргун (Абсолют) и как Саргун (персональный Бог внутри каждого из людей). Сикхи верят в единого Бога, всемогущего и всепронизывающего Творца. Кроме монотеизма, в сикхизме выражена идеалистическая форма монизма: внешний мир является иллюзией (майя) и только Бог является протяжённой реальностью. Зороастризм См. также: Ахура Мазда и Ангра-Майнью Зороастрийское учение, распространившееся в 1-е тысячелетии до н. э. на северо-востоке Ирана и в соседних областях, содержит как монотеистические, так и дуалистические черты. Зороастризм никогда не проповедовал явный монотеизм (подобно иудаизму или исламу), являясь на деле оригинальной попыткой унификации политеистической религии под культом единого верховного Бога. Современный зороастризм базируется на принципах, кодифицированных в Авесте. Ахура Мазда (Ормазд, «Господь Мудрый») — авестийское имя божества, провозглашённое пророком Заратустрой единым Богом. Бог Ангра-Майнью — властелин смерти и мрака — является противовесом и вечным врагом Ормазда и его блаженного царства света. Зороастризм оказал влияние на авраамические религии. На Востоке зороастризм повлиял и на становление северного варианта буддизма, а в первые века христианства на него ориентировались учения гностиков (манихейство). Религия инков Есть основания говорить о монотеистических тенденциях в религии народов Анд, о складывающейся тенденции считать всех богов ипостасями Виракочи-Пача Камака. Известно несколько явно монотеистических гимнов Виракоче, приписываемых Пачакутеку Юпанки. Напишите отзыв о статье "Монотеизм" Примечания Литература Klostermaier, Klaus K. (2007), [books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover A Survey of Hinduism] (3rd ed.), Albany, NY: State University of New York Press, ISBN 0791470822, <books.google.com/books?id=E_6-JbUiHB4C&printsec=frontcover>  Ссылки [www.eleven.co.il/article/12830 Монотеизм] — статья из Электронной еврейской энциклопедии Статья «[ariom.ru/wiki/Monoteizm Монотеизм]» в Энциклопедии современной эзотерики Статья «[www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/religiya/MONOTEIZM.html Монотеизм]» в энциклопедии Кругосвет

Отрывок, характеризующий Монотеизм

Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.