Монофагия

Монофагия (от др.-греч. μόνος — один + φαγεῖν — есть, пожирать) — крайняя степень специализации питания у животных за счёт только одного единственного вида пищи, вид стенофагии. Противопоставляется всеядности. Монофагия наблюдается преимущественно в группах с большим числом видов, особенно у насекомых, отдельных видов червей, ракообразных и моллюсков. У позвоночных встречается крайне редко. Больше распространена среди растительноядных видов: например, мелкая форма долгоносика Calandra granaria питается только зёрнами пшеницы, а крупная — кукурузой, гусеницы бабочек рода парнассиус питаются исключительно растениями рода Sedum (очиток).

Монофагия также свойственна филлоксере и другим тлям.

Встречается также среди паразитов животных — например, нематода Cystoopsis acipenseris паразитирует исключительно в стерляди, а сосальщик Anchylodiscus siluri только у сома. Данный тип специализации питания также характерен для ряда равноногих раков, а также кровососущих паразитов — клещей, блох.

Среди позвоночных наблюдается у некоторых фитофагов, например пальмовый гриф (Gypohierax апgolensis) питается плодами только масличной пальмы, многие виды колибри питаются нектаром цветков только определённых видов растений. Большая панда питается исключительно молодыми побегами нескольких видов бамбука.

Животные-монофаги в большинстве случаев либо активны в разыскивании предпочитаемой пищи, либо, наоборот, крайне пассивны и питается малоценной, но легкодоступной для него пищей.

Литература

• Биологический энциклопедический словарь / глав. ред. М. С. Гиляров. — М.: Советская энциклопедия, 1986. — С. 376.

Отрывок, характеризующий Монофагия

– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.