Монрепо

Музей-заповедник
Парк Монрепо
Парк Монрепо осенью
Страна	Россия
Город	Выборг
Статус	Объект культурного наследия РФ № 4710060000
Сайт	[www.parkmonrepos.org/ Официальный сайт]

Монрепо́ (фр. Mon Repos — «мой покой», «моё отдохновение») — скальный пейзажный парк на берегу бухты Защитной Выборгского залива, в северной части города Выборга в Ленинградской области. Официальное название — Государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник «Парк Монрепо». Находится на окраине Выборга, рядом с Выборгским микрорайоном.

История

В шведские времена, в XVI веке на острове Слотсхолмен (современное название Твердыш) был устроен скотный двор — Лилл-Ладугард, часть хозяйственных угодий Выборгского замка. Местность эта по преданиям называлась «Старый Выборг». Из легенды следует, что здесь находилось карельское поселение — предшественник города. В XVII в. — начале XVIII в. эти земли сдавались в аренду выборгским бюргерам и чинам шведской администрации.

В 1710 году во время Великой Северной войны Петр I взял крепость Выборг приступом. В 1720-е—1740-е годы в Выборге усилились политические позиции немцев. Доля немецкого населения в городе существенно увеличилась также и благодаря беженцам из Нийена.

В 1760 году земля Лилль Ладугорда была отдана в потомственное пользование коменданту Выборгской крепости Петру Ступишину (1718—1782). К 1770 году он устроил здесь свою загородную дачу и начал первые работы по созданию парка, который он назвал Шарлоттендол, в честь своей жены. По указанию Ступишина была насыпана плодородная земля, проведена мелиорация заболоченных мест, построен деревянный усадебный дом, оранжерея, разбит фруктовый сад, высажены лиственные деревья.

После смерти Ступишина имением недолго владел (1784—1787 гг.) назначенный выборгским наместником (генерал-губернатором) принц Фридрих Вильгельм Карл Вюртембергский, брат великой княгини Марии Фёдоровны, жены будущего императора Павла I. Принц Вюртембергский дал усадьбе имя Монрепо.

Фамильная усадьба Николаи

Расцвет Монрепо связан с именем президента Санкт-Петербургской Академии наук Людвига Генриха Николаи, который приобрел имение в 1788 году, а после ухода в 1803 году в отставку, всецело предался украшению и воспеванию в стихах любимого поместья. По проекту его друга, итальянского архитектора Жозефа Мартинелли, строится деревянный усадебный дом в стиле классицизма (1798—1804 годы), библиотечный флигель (1804 год) и другие помещения.

При сыне Людвига, Пауле Николаи (он был дипломатом и принимал участие в установлении новых границ России со Швецией по Фридрихсгамскому договору), в парке обустраиваются места для эмоциональных переживаний, как светлых, так и грустных. Возводятся архитектурные изыски — статуя героя эпоса Калевалы Вяйнямейнена (1873 год) со скандинавскими гуслями «кантеле» на коленях, турецкая палатка, китайские мостики и китайский павильон Мариентурм (дань тогдашней европейской моде на Восток), павильон над источником «Нарцисс» (1820-е годы), храм Нептуна (1830-е годы, сейчас его называют «Павильон „Храм“»), готические ворота на входе (1821 год), павильон Паульштайн (1790-е годы, назван в честь Пауля Николаи), «хижина Отшельника», тосканская колонна, посвященная императорам Павлу I и Александру I (1804 год), неоготическая капелла Людвигсбург (1822 год, архитектор Ч. Х. Тэтам) и фамильный некрополь Николаи с маской Медузы Горгоны на скалистом острове Людвигштайн («На краткий миг, о холм, ты мой, потом навек я буду твой» — стихи Людвига Генриха посвящены тому месту, где он позже был похоронен).

В 1827 году на Левкатийской скале в память о погибших в Отечественной войне 1812 года братьях жены Пауля Николаи — принцах Августе и Карле Броглио (урождённых де Брольи) — установили обелиск. Обелиск удачно вписался в окружающий пейзаж и стал одним из символов парка. Слава о романтической усадьбе была столь широка, что парк даже посетил в 1863 году российский император — Александр II.

Когда российское правительство захотело выкупить у семьи Николаи часть поместья для строительства военных укреплений, призванных защитить выход из Сайменского канала в Финский залив, Николаи землями предков торговать не стали, а сдали требуемый кусок суши в бесплатную аренду государству «до тех пор, пока в сём есть надобность».

В конце XIX — начале XX веков Монрепо становится местом проведения съездов студенческого христианского движения, участником которого был последний мужчина из рода Николаи — барон Пауль Георг Николаи. В годы финской гражданской войны 1918 года именно он спас поместье от разорения. Однако он скончался в октябре 1919 года. Был похоронен на фамильном кладбище в Монрепо.

После смерти барона Николаи Монрепо перешло его сёстрам, младшая из которых, София фон Николаи (1862—1943) вышла замуж за графа Константина фон дер Палена (1861—1923). Николаи и Палены жили в Монрепо до войны между СССР и Финляндией в 1939 году.

Военный период 1939—1944

В конце ноября 1939 года началась советско-финская война. Она продлилась до марта 1940 года и завершилась подписанием Московского мирного договора, по условиям которого большая часть Выборгской губернии Финляндии, включая Выборг и весь Карельский перешеек, а также ряд других территорий отошли к СССР. Финское население было полностью эвакуировано в Финляндию. 31 марта 1940 года Верховным Советом СССР был принят Закон СССР о передаче большей части полученных от Финляндии территорий в состав Карело-Финской ССР.

Уже весной 1940 года, сразу после войны, Монрепо стал предметом интереса новых советских властей. Имение и парк были признаны имеющими архитектурную и историко-культурную ценность, после чего в усадебном комплексе был размещен дом отдыха 123-й стрелковой дивизии. Пока военные отдыхали, в Монрепо уже работали реквизиционные комиссии. Начинается отбор предметов из знаменитой художественной коллекции Монрепо. Наиболее ценные экспонаты были вывезены в Государственный Эрмитаж (они хранятся там по сей день в разрозненном виде). Также в Ленинград была отправлена та часть семейного архива Николаи, которую владельцы Монрепо, семья Николаи — фон дер Паленов, не успели (или не смогли) вывезти с собой при эвакуации. Эти бумаги, попавшие в Отдел рукописей Государственной Публичной библиотеки, сохранились как единая коллекция, но при этом были частично описаны лишь в 1970-х, и не введены в исследовательский оборот даже сегодня.

Из усадьбы Монрепо было вывезено практически всё, что имело хоть какую-либо ценность, после чего советские власти стали решать судьбу имения и парка. В конце августа 1940 года Главный усадебный дом был передан Народному комиссариату обороны СССР. Внутри военной структуры он оказался в ведении дома отдыха Ленинградского военного округа. Когда осенью того же года в Выборге работала Комиссия Управления по делам искусств при СНК Карело-Финской ССР, обнаружилось, что воинские части производят произвольную вырубку деревьев, составляющих сосновую рощу и аллею, ведущие к Монрепо. Выяснилось, что в парке отсутствует охрана, что парковые павильоны разрушаются, а скульптура Вяйнемейнена попросту уничтожена. Комиссия рекомендовала издать регулирующие документы, а также «провести цикл популярных лекций для ознакомления широких слоев населения города как с самими памятниками, так и с постановкой дела их охраны». Советская правительственная комиссия констатировала факт уничтожения шедевра Таканена советскими солдатами. Также была обезображена мраморная статуя Нарукса (возможно Нарцисса), а настенная живопись начала XIX века была замазана малярной краской. Занятый военной организацией, парк был почти недоступен для экскурсий и совсем недоступен для одиночных посетителей.

В июне 1941 года между Финляндией, ставшей союзником Германии, и СССР возобновилась война. До конца сентября финские войска заняли все территории, утраченные в 1940 году. В 1941 году финны приспособили поместье под военный госпиталь. За эти три года, когда Выборг снова стал финским, в Монрепо вернулись его жители. С 1942 по 1944 год усадьбой Монрепо владел граф Николас фон дер Пален (1896—1963), сын баронессы Софии Николаи и Константина фон дер Пален. В августе 1943 года София Луиза Татьяна фон дер Пален скончалась. Её похоронили в семейном некрополе баронов Николаи на острове Людвигштайн. Вскоре от фамильного кладбища останутся лишь осквернённые воспоминания.

Летом 1944 года на Карельском перешейке советские войска начали наступление. 20 июня ими штурмом был взят Выборг. Война для Финляндии закончилась в сентябре 1944 года. Выборг и Монрепо снова были переданы Советскому Союзу. Через несколько лет парку была посвящена песня Анникки Тяхти «Помнишь ли ты Монрепо», побившая рекорды продаж в Финляндии в 1950-е гг. Уже будучи пожилой, Тяхти исполнила песню в фильме «Человек без прошлого» (2002).

Советские годы

Уже в январе 1945 года территория парка и, по крайней мере, одно здание усадебного комплекса — Библиотечный флигель, были переданы Дому отдыха Военно-электротехнической Академии связи им. Буденного.

Сохранился протокол заседания Исполкома Ленинградского Областного Совета депутатов трудящихся в августе 1947 года, из которого можно сделать выводы о положении дел в Монрепо в тот момент. «Военно-электротехническая Академия им. Буденного, арендующая парк „Монрепо“ в г. Выборге, не приняла мер к охране и ремонту поваленного бурей в феврале с.г. „Храма Дружбы“, в результате чего этот памятник расхищен на дрова». Члены Исполкома предупреждали, что «если в течение 1947 года <…> не будет произведен ремонт, предусмотренный договорами, памятников, используемых ими, то памятники будут от них изъяты». Однако никаких документов, которые бы свидетельствовали, что угроза была приведена в исполнение, не найдено.

Также городские власти Выборга добились выделения помещений усадебного комплекса под детский сад, а территории парка — под парк культуры и отдыха. Место ведомственного отдыха военных стало частью городского хозяйства.

В 1952 году Главный усадебный дом и Библиотечный флигель были поставлены под охрану государства как памятники архитектуры.

В мае 1953 года в Монрепо открыли «парк культуры и отдыха». В 1954 году в Монрепо проводилось, среди прочего, «народное гулянье в честь трёхсотлетия воссоединения Украины с Россией».

С середины 1950-х в Главный усадебный дом въехал детский сад «Лесная сказка». Библиотечный флигель был превращён в многоквартирный жилой дом, оранжерею передали городской конторе предприятий коммунального обслуживания. А земельный участок с фруктовым садом и ягодником отвели под школьное опытное поле. Территорию парка и усадебного комплекса раздали конторам и организациям, которым не было дела ни до парка, ни до его будущего.

В 1960 году Совет Министров РСФСР принял Постановление, по которому весь усадебно-парковый комплекс «бывшего парка Монрепо» был объявлен памятником истории и культуры республиканского значения. При этом к 1960 году власти потратили около 200 тыс. рублей на приобретение аттракционов. Однако в течение следующего года их так и не установили. Впоследствии, однако, аттракционы всё же были смонтированы. И сегодня в парке можно видеть бетонные опоры каруселей, вывезенных только в конце 1980-х гг.

В 1960-е годы граф Николас фон дер Пален смог приехать в Монрепо и увидеть своё бывшее имение. Больше всего он был потрясён осквернением фамильного кладбища своих предков на острове Людвигштайн.

В 1966 году городской парк отдыха получил статус Центрального и ему присвоили имя М. И. Калинина. После этого вся культурно-массовая работа в Выборге (концерты, праздники, народные гуляния, спортивные соревнования) была сосредоточена в Монрепо. Два года спустя ЦПКиО им. Калинина получил в собственность землю парка. В 1981 году коллектив ЦПКиО им. М. И. Калинина был награждён дипломом Министерства культуры за победу в смотре парков культуры и отдыха малых городов, а в июле 1982 года в ЦПКиО состоялся чемпионат Европы по водно-моторному спорту. Результатом явилась тщательная подготовка к чемпионату, фактически погубившая историческую гидросистему в центральной части парка.

В 1980-х годах парк пришёл в плачевное состояние, и в Выборге началась кампания, возглавляемая Дмитрием Лихачёвым, по созданию здесь музея, чтобы уберечь постройки от окончательного разрушения.

В 1988 году музей был создан, полное нынешнее его название — Государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник «Парк Монрепо». Аттракционы парка культуры и отдыха имени Калинина были перемещены на Батарейную гору. Начались реставрационные работы. К тому времени практически все парковые павильоны были разрушены, дренажная система не работала и часть прудов высохла, другая превратилась в болото, здания усадьбы прогнили насквозь. Захоронения на «Острове мёртвых» опустошены и осквернены.

Россия. Современность

В парке сейчас можно увидеть Главные парковые ворота (отстроены заново в 1980-е годы), китайские мостики (восстановлены в 1998 и 2001 годах), капеллу Людвигсбург, колонну Павла I и Александра I, обелиск братьям Августу и Карлу Броглио, небольшой павильон над источником «Нарцисс», Чайную беседку (постройка 2002 года) и основные усадебные строения — усадебный дом (по 2015 год - начало 2016 в одной из его частей проводились выставки, сейчас здание закрыто полностью), библиотечный флигель (закрыт для доступа в связи с аварийным состоянием), жилой дом и жилой флигель, два погреба (в одном из них разместилось кафе «Монрепо»), дом управляющего (сейчас в нём находятся дирекция музея).

В 2011 году полностью сгорел «Храм Нептуна». По мнению директора музея-заповедника Евгения Труфанова, это был поджог. Пожар в Монрепо произошёл в то время, когда начался второй этап реставрации этой части парка.

В последнее время просветительский проект «Русское богоискательство» стремится привлечь внимание к усадьбе Николаи как памятному месту для российских протестантов, где проходили евангельские студенческие и другие религиозные встречи. На территории усадьбы проект проводит ежегодное культурно-просветительское мероприятие «Золотая осень в Монрепо».

Проводятся и другие различные культурные мероприятия, например, фестиваль «Дверь в лето».

Информация о парке

Парк Монрепо расположен близ Выборга на побережье бухты Защитная Выборгского залива в северо-западной части острова Твердыш. Площадь парка — 161,4371 га.

Историческое ядро музея-заповедника составляет усадебно-парковый ансамбль конца XVIII — начала XIX вв. В него входят памятники деревянной архитектуры классицизма (главный усадебный дом и Библиотечный флигель) и пейзажный скальный парк романтического стиля — уникальный памятник садово-паркового искусства, в создании которого принимали участие архитекторы Д. Мартинелли, О. Монферран, Т. де Томон, А. Штакеншнейдер, Ч. Х. Тэтам (англ. Charles Heathcote Tatham), художники Я. Меттенлейтер и П. Гонзаго, скульпторы И. Таканен, Г. Боруп (фин. Gotthelf Borup), садовые мастера И. Бистерфельд и Цвейгер.

Историческая часть парка органично переходит в лесопарковый массив — зону ценного природного ландшафта, который находится в особом физико-географическом регионе — Фенноскандии. Эта территория состоит из двух больших участков, примыкающих с юга и севера к историческому ядру парка. Он характеризуется уникальными каменными грядами ледникового периода из гранитов рапакиви (карел. rapakivi — «гнилой камень»), на отдельных участках достигающих высоты 20 м.

Ссылки

• [www.parkmonrepos.org/ Музей-заповедник «Парк Монрепо»], официальный сайт
• [lenarudenko.livejournal.com/83313.html «Легенды парка Монрепо»]
• [леноблмуз.рф Официальный сайт музеев Ленинградской области]
• [www.kraeft.biz/monrepos/ Monrepos — Uwe Kraeft]

Отрывок, характеризующий Монрепо

– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.