Монсеньор

Монсеньо́р (фр. Monseigneur, итал. monsignore)  мн. ч. monsignori — один из титулов высшего католического духовенства. Монсеньор является формой обращения для тех членов духовенства Римско-католической церкви, которые держат некоторые церковные почётные титулы. Монсеньор — форма апокопы от итальянского monsignore, от французского mon seigneur, означая «мой господин». В литературном русском языке встречаются сокращения мон. и монс.

Как форма обращения, «монсеньор» не имеет самостоятельного назначения (нельзя сказать «сделан монсеньором», не может быть также «монсеньор прихода»). Этот титул связан с почётными наградами, подобно тому как «сэр» или «шевалье» связаны с рыцарством. Три награды или поста наиболее часто связывались с титулованием «монсеньор» — апостольский протонотарий, почётный прелат Его Святейшества и капеллан Его Святейшества. Эти награды предоставляются Папой Римским, обычно по просьбе местного епископа.

Как правило, давался титулярным епископам и архиепископам, т. е. не имеющим епархии. Также даются аббатам и прелатам за какие-либо заслуги. Обращение к епископу: монсеньор епископ.

Титул и формы обращения

В некоторых странах, титул монсеньора (или его эквивалент в иностранном языке) является обычным стилем обращения для всех высших иерархов Римской Церкви рангом ниже кардиналов или патриархов, в том числе для епископов и архиепископов. В других странах, в частности, в англоязычных странах, титул не используется для епископов, но только для священников, которые получили определенные почётные награды и которые занимают определённые должности.

Письменной формой обращения к священнику-монсеньору является Монсеньор (имя) (фамилия) или Преподобный монсеньор (имя) (фамилия). В разговорной форме обращение Монсеньор (фамилия).

Перед упрощением церковных титулов в 1969 году, клирики низшего класса титуловались по-английски: The Very Reverend Monsignor (рус. Высокопреподобный монсеньор), по-латыни: Reverendissimus Dominus, по-итальянски: Reverendissimo Monsignore, а лица, принадлежащие к высшим классам титуловались The Right Reverend Monsignor (рус. Преосвященный монсеньор) (по-латыни: Illustrissimus et Reverendissimus Dominus, по-итальянски: Illustrissimo e Reverendissimo Monsignore).

В 1969 году распоряжением Государственного секретариата Святого Престола было отмечено, что титул «Монсеньора» может быть использован и для епископов. Это нормальная практика в итальянском, французском и испанском языках. Но это необычно по-английски. Та же инструкция указала, что в случае епископов, к обращению «Reverendissimus» (обычно переводится в данном случае как «Преосвященный», а не «Высокопреподобный»), можно добавить слово «монсеньор», а также в отношении прелатов без епископского сана, которые являются главами служб Римской курии, судьями Трибунала Священной Римской Роты, генеральным укрепителем правосудия и защитником уз Апостольской Сигнатуры, Апостольскими протонотариями de numero и четырьми клириками Апостольской Палаты.

Классификация монсеньоров

Папа Павел VI, motu proprio Pontificalis Domus от 28 марта 1968 года ввёл упрощенную классификацию монсеньоров, или младших прелатов. Ранее они были разделены, по крайней мере, на 14 различных классов, в том числе придворных прелатов, четыре класса апостольских протонотариев, четыре класса папских камергеров, и по крайней мере пять классов папских капелланов.

С 1968 года Апостольские протонотарии классифицируются как de numero или внештатные. Большинство бывших классов камергеров и капелланов были отменены, оставлен только один класс «Капеллан Его Святейшества», в частности, категории священнического звучания.

В результате монсеньоры теперь делятся на следующие три класса, в порядке убывания старшинства:

• Апостольский протонотарий, из которых два ранга сохраняется:
  • de numero (высший и наименее распространенный ранг, обычно их только семь);
  • внештатным (высший ранг монсеньора находящегося вне Рима).

• Почётный прелат Его Святейшества (ранее «Придворный прелат»)
• Капеллан Его Святейшества (ранее «Внештатные тайный камергер»)

Об истории каждого из этих классов монсеньоров смотрите в статье о каждом.

До 1968 года, назначение тайного камергера истекало в связи со смертью Папы, который дал его. Сейчас это уже не имеет силы. Те, кто перечислены в алфавитном указателе Annuario Pontificio как Капелланы Его Святейшества продолжают быть перечислены в издании, которые следуют за смертью Папы, как после смерти римских пап Павла VI и Иоанна Павла I в 1978 году, так и после смерти Папы римского Иоанна Павла II в 2005 году.

Церковное облачение

В 1969 году распоряжением Государственного секретариата Святого Престола также было упрощено облачение монсеньоров.

• Капелланы Его Святейшества используют чёрную сутану с фиолетовой окантовкой с фиолетовым поясом на все случаи жизни.
• Почётные прелаты Его Святейшества используют чёрную сутану с красной окантовкой с фиолетовым поясом на все случаи жизни. Красную окантовку того же оттенка, что и епископы. Они могут использовать фиолетовые сутаны их хорового облачения для литургического события особой торжественности.
• Внештатные апостольские протонотарии одеваются так же, как Почётные прелаты Его Святейшества. В качестве дополнительных привилегий, они имеют возможность также использовать фиолетовое феррайоло, шёлковый плащ носимый с чёрной сутаной с красной окантовкой для не-литургических событий особой торжественности (например, выпускные и церемонии вручения дипломов).
• Апостольский протонотарии de numero (и другие высшие иерархи из служб Римской курии, которые не являются епископами и которые, как указывалось выше, могут рассматриваться Преосвященнейшими монсеньорами) имеют то же облачение, как и другие апостольские протонотарии, но носить мантелетту на хоре и чёрную биретту с красным помпоном. Таким образом, их называют prelati di mantelletta (прелаты мантелетты), потому что это отличительный элемент их одения.

Другие монсеньоры

В соответствии с законодательством Папы Пия X, генеральные викарии и капитулярные викарии (последний в настоящее время называется епархиальным администратором) являются титулярными (не фактическими) протонотариями durante munere (рус. находящимся на службе), то есть до тех пор, пока они занимают эти должности, и поэтому имеют право титуловаться монсеньорами.

Папа Пий X дал им только привилегии облачения, которыми были черные шелковые пояса с бахромой, биретту с чёрной окантовкой и с чёрной кисточкой, и чёрную мантелетту. В результате этого их в некоторых странах называли «черными протонотариеями». Тем не менее, «Pontificalis Domus» Павла VI удалил этот пост с Папского двора, хотя титул «монсеньор», который является отличительным от ранга прелата, не был изъят у генеральных викариев, как можно видеть, например, в размещении сокращенного титула «Монс.» перед именем каждого члена секулярного (епархиального) духовенства, перечисленных в качестве генерального викария в Annuario Pontificio. (Почётные звания, такие как «Монсеньор» не считаются подходящими для монашествующего).

Государственный секретариат Святого Престола установил минимальные требования для возраста и священства при назначении Капелланами Его Святейшества (35 лет и 10 лет священства), для Почётных прелатов (45 лет и 15 лет священства) и для Внештатных апостольских протонотариев (55 лет и 20 лет священства). Тем не менее, не отказываются от минимального возраста для генеральных викариев, предлагаемых при назначении в качестве Почётных прелатов, в связи с тем, что до тех пор, пока они занимают должность генерального викария, но и занимают ещё более высокий ранг Внештатного апостольского протонотария. По той же причине, Государственный секретариат Святого Престола не считает целесообразным, чтобы тот, кто уже является генеральным викарием быть назначен только Капелланом Его Святейшества.

Ссылки

• Galles, Duane L.C.M [www.st-joseph-foundation.org/cfd17-2.htm Chaplains of His Holiness]. St. Joseph Foundation (March 19, 1999). Проверено 1 сентября 2006. [www.webcitation.org/61CrIuudu Архивировано из первоисточника 25 августа 2011].
• Heim Bruno Bernard. Heraldry in the Catholic Church. — Humanities Press, 1978. — ISBN 0-391-00873-0.
• (17 April 1969) «[www.fiu.edu/~mirandas/instruction69.htm Instruction on the dress, titles and coat-of-arms of cardinals, bishops and lesser prelates.]» (L'Osservatore Romano, English ed): vol.4. Проверено 2006-09-01. [catholicsites.org/clericaldress/utsivesollicite.html Latin text] of the Instruction, with an unofficial English translation
• Noonan, Jr. James-Charles. The Church Visible: The Ceremonial Life and Protocol of the Roman Catholic Church. — Viking, 1996. — P. 315–6. — ISBN 0-670-86745-4.
• Pope Paul VI. (28 March 1968). Pontificalis Domus. On the Papal Household, Reform of the Use of Pontifical Insignia, Simplification of Pontifical Rites and Insignia. Washington, DC: United States Catholic Conference, 1968. [www.vatican.va/holy_father/paul_vi/motu_proprio/documents/hf_p-vi_motu-proprio_19680328_pontificalis-domus_lt.html Latin] [www.vatican.va/holy_father/paul_vi/motu_proprio/documents/hf_p-vi_motu-proprio_19680328_pontificalis-domus_it.html Italian]
• Pope Paul VI. (21 June 1968). Pontificalis insignia. [www.vatican.va/holy_father/paul_vi/motu_proprio/documents/hf_p-vi_motu-proprio_19680621_pontificalia-insignia_lt.html Latin] [www.vatican.va/holy_father/paul_vi/motu_proprio/documents/hf_p-vi_motu-proprio_19680621_pontificalia-insignia_it.html Italian]

Отрывок, характеризующий Монсеньор

Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.