Ив Монтан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Монтан, Ив»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Ливи.
Ив Монтан
Yves Montand
Основная информация
Имя при рождении

Ivo Livi

Дата рождения

13 октября 1921(1921-10-13)

Место рождения

Монсуммано-Терме, Тоскана

Дата смерти

9 ноября 1991(1991-11-09) (70 лет)

Место смерти

Санлис, Франция

Годы активности

1945—1991

Страна

Франция Франция

Профессии

певец, актёр

Жанры

шансон

Сотрудничество

Эдит Пиаф, Франсис Лемарк

Ив Монта́н (фр. Yves Montand [iv mɔ̃ˈtɑ̃], настоящее имя Иво Ливи (итал. Ivo Livi), 13 октября 1921 — 9 ноября 1991) — французский певец-шансонье и актёр.





Биография

Ранние годы

Иво Ливи родился 13 октября 1921 года в итальянском городке Монсуммано-Терме (область Тоскана). Он был младшим из трёх детей Джузеппины и Джованни Ливи. Отец имел еврейское происхождение и был страстным коммунистом, мать же была ревностной итальянской католичкой. Вскоре после прихода к власти в стране фашистов, семья переехала во Францию: изначально планировалось эмигрировать в США, но возникли проблемы с получением виз, и Ливи в итоге обосновались в Марселе. В 1929 они получили французское гражданство.

В юности будущий певец работал сначала в парикмахерской сестры, затем рабочим в доке. Свою артистическую карьеру он начал как певец в кинотеатрах, клубах и мюзик-холлах. В качестве творческого псевдонима он выбрал сочетание «Ив Монтан» (Ив — французская форма имени Иво). Как он объяснял сам, история этого псевдонима связана с тем, что когда он был ребёнком, мать звала его домой, смешивая итальянские и французские слова: «Ivo, monta! (Иво, поднимайся!)»[1].

Впервые он вышел на сцену под этим псевдонимом в 17 лет. В 1944 году во время выступления Монтана в Париже его замечает Эдит Пиаф. На некоторое время Монтан, который был младше Пиаф на 6 лет, становится любовником великой певицы, а она — наставницей молодого исполнителя. Также она занимается его репертуаром и просит своих соавторов написать ему несколько песен. Они вместе выступают на эстраде до 1946 года, когда Пиаф порывает с Монтаном.

Эстрада

В конце 1940-х годов Монтан знакомится с музыкантами, которые станут его верными друзьями и соавторами: пианистом Бобом Кастелла, гитаристом Анри Кролла и поэтом-исполнителем Франсисом Лемарком. Кролла знакомит Монтана с поэтом Жаком Превером. Стихи Превера станут основой репертуара Монтана на много лет и прославят его на весь мир (Les Feuilles mortes, Barbara).

В молодости Монтан культивировал образ «поющего пролетария»: частые герои его песен — дальнобойщик, солдат, сезонный рабочий, боксёр.

Ив Монтан известен как исполнитель, целиком раскрывавший свой многогранный талант на сцене — будь то мюзик-холл или площадка телевидения. Огромным успехом пользовались его one-man show на Бродвее. Последняя серия его концертов прошла в 1981 году в престижном парижском зале «Олимпия».

Ив Монтан стал первым в мире певцом, телевизионное выступление которого транслировалось через спутник. Это произошло 10 июля 1962 года, во время первой пробной трансляции со спутника Telstar. Во время этой трансляции, организованной американцами, французы без предупреждения передали на спутник свой сигнал (едва не спровоцировав дипломатический скандал) и американские телезрители вдруг увидели на своих экранах Ива Монтана.

Кинокарьера

В 1946 году Монтан сыграл главную мужскую роль в фильме «Врата ночи» Марселя Карне по сценарию Жака Превера. Тем не менее, его игра не вызвала доверия публики. Образ, созданный в триллере «Плата за страх», был более убедительным. В 1960—1970-е годы возмужавший Монтан по-настоящему раскрывается как актёр (фильмы Коста-Гавраса и Клода Соте). Вместе с тем он уделяет заметно меньше внимания песне.

Звезда международного масштаба, Монтан также снимался в кино в Европе и Америке: в частности, в фильме «Займёмся любовью», где его партнёршей была Мэрилин Монро.

Личная жизнь

В августе 1949 году в Сен-Поль-де-Ванс Монтан повстречал Симону Синьоре и влюбился в неё. Вскоре Симона оставила своего первого мужа Ива Аллегре и в декабре 1951 года вышла замуж за Монтана. Свадьбу играли в знаменитом отеле Золотая голубка, расположенном в коммуне Сен-Поль-де-Ванс на Лазурном берегу. Вместе супруги неоднократно выступали как партнёры по сцене и съёмочной площадке. Пара Монтан — Синьоре была очень популярна и не сходила с обложек журналов.

В 1985 году Синьоре умерла. В 1986 году, во время съёмок фильма «Жан де Флоретт», Монтан завёл роман со своей секретаршей Кароль Амьель (фр. Carole Amiel), нанятой несколькими годами ранее для планировавшегося турне. Амьель стала матерью его единственного ребёнка, в 1988 году у них родился сын Валентин. Сначала Монтан яростно отрицал своё отцовство, но, видя негативную реакцию французской прессы, изменил позицию и превратился в «любящего пожилого отца».

Известны многие романы Монтана с женщинами. Например, случившийся у него в 1960 году с Мэрилин Монро на съёмках в Голливуде совместного фильма «Let's make love». Бурный роман разворачивался прямо на глазах у жены — Симоны Синьоре, которая присутствовала на съемках и была заметно старше Монро. Монтан тогда даже собирался остаться с Монро, однако трезво оценив свои профессиональные перспективы в США, решил отказаться от этой затеи. После неожиданной кончины Монро 1962 году Монтан отказался давать какие-либо комментарии.
Как сказал в своем значительно более позднем интервью брат Монтана Жульен Ливи – в конце концов, Ив был «итальянским мачо», он должен был соблазнять женщин — это было органично присуще его сценическому и жизненному амплуа.

В ноябре 1997 года, через шесть лет после смерти певца, его бывшая коллега по съёмочной площадке 1974 года Анна-Жильберта Дроссар (Anne-Gilberte Drossart) стала доказывать, что Монтан является отцом её дочери Авроры. Дело дошло до суда, где интересы Дроссар весьма активно представлял адвокат Жильбер Коллар (Gilbert Collard), впоследствии ставший одним из ведущих членов праворадикальной партии Национальный фронт. Вопреки мнению общественности, друзей покойного певца и даже протестам тогдашнего министра здравоохранения Бернара Кушнера, суд постановил вскрыть могилу и провести генетический анализ ДНК останков. «Тест на отцовство» дал однако негативный результат.

Обстоятельства смерти

Ив Монтан умер 9 ноября 1991 года во время съёмок фильма «IP5». Режиссёр и съёмочная группа заставили его сделать несколько дублей сцены захода в ледяное озеро и купания в нём в плохую погоду, не позаботившись о тёплой одежде и согревании артиста между дублями. Результатом стало воспаление лёгких.

В своём интервью режиссёр Жан-Жак Бенекс так описал произошедшее: «[Он] умер на съёмочной площадке фильма „IP5: Остров толстокожих“… В самый последний съёмочный день, после своего самого последнего кадра. Это была самая последняя ночь, и мы занимались пересъёмками дублей. Он закончил то, что делал, а затем просто умер. А фильм повествует о старике, который умирает от сердечного приступа, — о том же самом, что произошло!»[2] В действительности Ив Монтан умер днём позже в больнице городка Санлис от инфаркта вызванного пневмонией.

Ив Монтан похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез рядом со своей супругой Симоной Синьоре.

Политические убеждения

Будучи выходцем из рабочей семьи, в молодости Монтан придерживался левых взглядов, что импонировало советским властям и способствовало его популярности в СССР. В 1950 г. Монтан подписывает инициированное французской компартией Стокгольмское воззвание о запрещении ядерного оружия, участвует в других акциях с позиций, близких коммунистическим.

Во время политического кризиса в Венгрии в 1956 году Монтан, вопреки протестам многих коллег, принимает решение ехать с ранее намеченными гастролями в СССР. Французская общественность подвергла его резкой критике, но в СССР актёру оказали радушный приём.

Ив Монтан пользовался в Советском Союзе огромной популярностью. Ему посвящена песня «Когда поёт далёкий друг» («Задумчивый голос Монтана звучит на короткой волне…»), написанная Борисом Мокроусовым на стихи Якова Хелемского и исполнявшаяся Марком Бернесом.

В 1963 году Монтан с Симоной Синьоре во второй раз посещают Москву, участвуя в Московском международном кинофестивале. Однако неприятие сталинизма, подвергшегося критике после речи Хрущёва, и дальнейшая внешняя политика Советского Союза[уточнить] стали причиной разрыва с СССР[3].

В 1960-х Монтан начинает творческое сотрудничество с режиссёром Коста-Гаврасом. В 1970 году Монтан вместе с Синьоре снялся в фильме «Признание» о событиях 1948 и 1968 года в Чехословакии, — этот фильм беспощадно разоблачал авторитарную диктатуру, называвшую себя социалистической.

В 1980-е годы Монтан кардинально изменил былым убеждениям и выступал с позиций либерализма. Тем не менее за всю свою жизнь он не состоял ни в одной партии.

Дискография

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Ив Монтан"

Примечания

  1. ↑ Интервью, Candide, 22 мая 1967.
  2. ↑ [www.videobusiness.com/blog/1740000174/post/370045237.html «The Return of Jean-Jacques Beineix, Pt. II»], Video Business, June 5, 2009. Retrieved on June 17, 2009.
  3. ↑ [www.ogoniok.com/archive/2004/4846/19-60-62/ И тогда Ив Монтан спросил Хрущёва: Зачем?] // Огонёк № 52, 2004

Ссылки

  • [anna-marly.narod.ru/pesni.html/Yves_Montand_-_Le_chant_des_partisans.mp3 Ив Монтан поёт «Песню партизан»] — Гимн французского Сопротивления
  • [www.chayka.org/article.php?id=170 Симона Синьоре и Ив Монтан], журнал «Чайка»
  • [music.yandex.ru/artist/213649/ Песни Ива Монтана] на «Яндекс.Музыке»</span>
  • «Поёт Ив Монтан» — документальный фильм 1957 г.

Отрывок, характеризующий Ив Монтан

Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Ив_Монтан&oldid=81041098»