Монтгомери, Бернард Лоу

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виконт Монтгомери Аламейнский
англ. The Viscount Montgomery of Alamein
Прозвище

«Монти» (англ. Monty)

Дата рождения

17 ноября 1887(1887-11-17)

Место рождения

Лондон

Дата смерти

24 марта 1976(1976-03-24) (88 лет)

Место смерти

Элтон, Хэмпшир

Принадлежность

Великобритания Великобритания

Род войск

Британская армия

Годы службы

19081958

Звание

фельдмаршал

Командовал

8-я Армия
Союзническая 21-я группа армий
Имперский Генеральный Штаб
Представитель Верховного Командующего НАТО в Европе

Сражения/войны

Первая мировая война
Англо-Ирландская война
Арабское восстание 1936-1939
Вторая мировая война

Награды и премии

Великобритания:

СССР:

Франция:

США:

Чехословакия:

Другие:

В отставке

с 1958

Бе́рнард Ло́у Монтго́мери, 1-й виконт Монтго́мери Аламе́йнский (англ. Bernard Law Montgomery, 1st Viscount Montgomery of Alamein; 17 ноября 1887, Лондон — 24 марта 1976, Элтон) — британский фельдмаршал (1944), крупный военачальник Второй мировой войны.





Детство

Родился в Лондоне в семье священника валлийского происхождения. В 1889 году его отец был назначен епископом острова Тасмания, и семья переехала туда. С 1902 года учился в Англии в школе Святого Павла. В 1907 году поступил в Королевское военное училище в Сандхерсте. По собственным воспоминаниям, отличаясь задиристым характером, часто участвовал в драках курсантов и жестоких шутках над ними. За это был из младших капралов разжалован в рядовые курсанты, а затем едва не был изгнан из училища. После этого всерьёз принялся за учёбу.

Начало военной службы

В 1908 году окончил академию и был произведён в младшие лейтенанты. По собственному желанию был направлен в Королевский Уорикширский полк, а в полку добился направления в части, которые находились в Британской Индии (основным мотивом его выбора было высокое жалование офицеров в колониальных войсках). Служил в Пешаваре, с 1910 года — в Бомбее, командовал взводом. В 1914 году был переведён в войска в метрополии.

Первая мировая война

Вступил в войну в чине лейтенанта и в той же должности командира взвода. С 26 августа 1914 года принимал участие в неудачных боях у Монса, затем в операциях «Бега к морю». В боях у Ипра в октябре 1914 года был тяжело ранен в грудь. При перевязке офицера солдат-санитар был убит немецким снайпером, а сам Монтгомери ещё раз был тяжело ранен и пролежал под огнём до наступления темноты, а в госпитале ему несколько часов не оказывали помощь, так как считали безнадёжным. Лечился более года, был награждён орденом.

Вернулся на фронт только в начале 1916 года в должности начальника оперативно-разведывательного отделения штаба пехотной бригады, участвовал в битве на Сомме. С 1917 года — начальник штаба 47-й Лондонской пехотной дивизии.

Межвоенное время

С 1919 года командовал батальоном в британских оккупационных войсках в Германии. В декабре 1920 года окончил штабной колледж в Кэмберли. После его окончания назначен на должность начальника оперативно-разведывательного отдела 17-й пехотной бригады в графстве Корк на юге Ирландии, участвовал в боевых действиях в период войны за независимость Ирландии. С 1922 года служил на штабных должностях в Англии.

С 1926 года — инструктор в штабном колледже, затем в штабе 9-й пехотной бригады в Англии. В 1930 году издал учебник по тактике. В 1937 году назначен командиром 3-й пехотной бригады в Портсмуте. В октябре 1938 года назначен командиром 8-й пехотной дивизии в Палестине, во главе которой участвовал в подавлении Арабского восстания 1936—1939 годов. Тогда же произведен в генерал-майоры. В конце августа 1939 года отозван в Англию и за пять дней до вступления страны в вторую мировую войну назначен командиром 3-й пехотной дивизии.

Вторая мировая война

Странная война и Дюнкерк

Сразу после начала Второй мировой войны в сентябре 1939 года дивизия Монтгомери в составе Британских экспедиционных сил была переброшена во Францию, где находилась весь период «Странной войны» без соприкосновения с противником. Когда во время Французской кампании союзные армии потерпели катастрофическое поражение, 3-я пехотная дивизия была выделена для прикрытия эвакуации англо-французских войск из Дюнкерка, а сам он был назначен исполняющим обязанности командира II корпуса, действовавшего в арьергарде.

После завершения эвакуации в июне 1940 года был назначен командиром V армейского корпуса, в апреле 1941 года — командиром XII армейского корпуса, в декабре 1941 года — начальником Юго-Восточного командования на территории метрополии.

Северная Африка

В августе 1942 года Монтгомери был назначен командующим 8-й британской армией в Северной Африке. Вскоре после этого назначения, 30 августа 1942 года, части генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля предприняли наступление на Алам-эль-Хальфу, но Монтгомери удалось отбить атаку и после незначительного отхода отбросить противника на исходные позиции. После этого он приступил к подготовке решительного наступления на немецко-итальянские войска. В его распоряжение были переданы крупные силы, численность армии возросла до 195 000 человек при 1351 танке и 1900 орудиях.

В октябре — ноябре 1942 года в сражении у Эль-Аламейна армия Монтгомери нанесла поражение уступающим ей по численности германо-итальянским войскам, окончательно переломив ход боевых действий в Северной Африке в пользу союзников. Монтгомери был возведён в рыцарское достоинство, ему было присвоено звание полного генерала.

За последующие месяцы от противника были очищены Египет и Ливия, 23 января 1943 года был взят Триполи. В мае 1943 года совместно с наступавшими с запада американскими войсками британцы вынудили капитулировать в Тунисской кампании всю германо-итальянскую группу армий «Африка» (в плен попало 230 тысяч человек). Победа союзных войск в Северной Африке принесла Монтгомери славу национального героя Великобритании.

Сицилия и Италия

Уже 10 июля 1943 года союзные армии начали Сицилийскую операцию, в которой 8-я армия действовала в составе 15-й группы армий генерала Гарольда Александера. К концу августа остров был очищен от противника, а 3 сентября 8-я армия высадилась на юге Италии. Также Монтгомери участвовал в боевых действиях в районе Салерно.

Западная Европа

В декабре 1943 года Монтгомери назначается командующим 21-й группой армий союзников (в её состав входили 1-я американская, 2-я британская и 1-я канадская армии) и главнокомандующим сухопутными войсками союзников в Европе. Участвовал в планировании высадки союзных войск во Франции. В ходе Нормандской операции его войска взяли Кан. В августе его войска действовали в Фалезской операции, а с 30 августа наступали против войск германской группы армий «B» в устье Шельды, 3 сентября освободили Брюссель, 4 сентября — Антверпен. В декабре 1944 года участвовал в отражении германского наступления в Арденнах. В 1945 году также провёл ряд операций на Рейне, затем до конца войны вёл местные бои с германской группировкой на севере Нидерландов. 4 мая 1945 года принял капитуляцию германских войск на северо-западе Германии, в Дании и Нидерландах.

За участие на фронтах войны в сентябре 1944 года был произведён в фельдмаршалы, в январе 1946 года получил титул виконта Монтгомери Аламейнского (Viscount Montgomery of Alamein).

Послевоенное время

С мая 1945 года — главнокомандующий британскими оккупационными войсками в Германии. С 26 июня 1946 года по 1 ноября 1948 года — начальник Имперского Генерального штаба. С 1948 года — председатель Комитета главнокомандующих Постоянного совета обороны Западного союза. С 1951 года — первый заместитель Верховного главнокомандующего Объединенными силами НАТО в Европе. Осенью 1958 года вышел в отставку. Скончался в Лондоне.

Автор «Мемуаров» (1958), «От Эль-Аламейна до реки Сангро» (1948), «От Сангро до Карильяно» (1946), «От Нормандии до Балтики» (1968).

Награды

Великобритания:

СССР:

Иностранные:

Интересные факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • Прозвище Монтгомери — «Монти» — стало первой частью в названии известной английской комик-группы Монти Пайтон.
  • Во время Второй мировой войны в отвлекающей операции маршала Монтгомери изображал британский солдат и актёр австралийского происхождения Джеймс, Мейрик Клифтон.
  • Его немецкий противник Роммель крайне нелестно отзывался о способах и методах командования Монтгомери, говоря, что имей он такие войска, ресурсы и поддержку Метрополии, он взял бы не только Египет, но и весь Ближний Восток всего за месяц.
  • Шутка о Монтгомери: "Капитан в отставке - действующему фельдмаршалу: А сейчас убегайте отсюда побыстрее. Через пару минут сюда войдет мой сержант, он воевал под вашим командованием в Африке».

Воинские звания

* 1908 — второй лейтенант

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2767 дней]

Галерея

Напишите отзыв о статье "Монтгомери, Бернард Лоу"

Литература

Ссылки

  • [www.mirnagrad.ru/cgi-bin/catalogue.cgi?stage=2&re_mus=1&ty_num=5&re_num=5058 Грамота к Ордену Победы Монтгомери Бернард Лоу]
  • [www.mirnagrad.ru/cgi-bin/catalogue.cgi?stage=2&re_mus=1&ty_num=5&re_num=5060 Орденская книжка к Ордену Суворова Первой степени Монтгомери Бернард Лоу]
  • [militera.lib.ru/memo/english/montgomery_b1/index.html Монтгомери Б. Мемуары фельдмаршала.]

Отрывок, характеризующий Монтгомери, Бернард Лоу


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.