Монтегю, Ричард

Ричард Монтегю

Ри́чард Ме́ретт Монтегю́ (англ. Richard Merett Montague, 20 сентября 1930, Стоктон (Калифорния) — 7 марта 1971, Лос-Анджелес) — американский математик, философ. Его наиболее известные исследования посвящены семантике и прагматике естественного языка, математической логике и теории множеств. Монтегю — основатель модельно-теоретического подхода к семантике естественного языка, часто называемого грамматикой Монтегю (Montague 1970a, 1970b, 1973).

Биография

Родился 20 сентября 1930 в г. Стоктон (Калифорния, США). Окончил среднюю школу Св. Марии. В 1947 поступил в Стоктонский колледж низшей ступени на специальность «журналистика». Проучившись год, в 1948 поступает в Калифорнийский университет в Беркли, увлекается математикой, философией и семитскими языками. В 1950 получил степень бакалавра философии. В университете он продолжает обучение, занимаясь математикой под руководством А. Тарского, философией — под руководством П. Маренке и Б. Мейтса и арабским языком — под руководством Дж. Фишеля. В 1953 окончил университет и получил степень магистра математики, а в 1957 защитил диссертацию по философии на тему «Проблемы аксиоматизации теории множеств» (англ. Contributions to the axiomatic foundations of set theory). Руководил диссертацией первопроходец модельно-теоретической логики А. Тарский (наряду с Г. Фреге и Р. Карнапом). Он оказал значительное влияние на научные взгляды Монтегю. С 1955 до конца жизни Монтегю преподавал на Философском отделении Калифорнийского университета. Был гомосексуалистом.

Убийство

7 марта 1971 года в Лос-Анджелесе был задушен полотенцем в ванной собственного дома. Убийство Монтегю так и не было раскрыто (см. подробнее Feferman & Feferman 2004: 332—333).

Вклад в лингвистическую семантику и философию языка

Еще при жизни Монтегю стал важнейшей фигурой в сообществе математиков и лингвистов, сделав значительный вклад в теорию доказательств, теорию моделей, аксиоматический метод и теорию рекурсий. Он успешно применил методы математической логики для решения целого ряда задач в философии, в том числе в философии языка. В Калифорнийском университете он руководил тремя диссертациями: Cocchiarella 1966, Grewe 1965, Kamp 1968. Четвертая диссертация Gallin 1972/1975 была защищена и опубликована уже после смерти Монтегю.

Наиболее известные работы Монтегю относятся к семантике естественных и формальных языков. Он значительно развил теорию возможных миров в рамках теоретико-модельной семантики, написал целый ряд работ по формальной прагматике, предложил анализ свойств местоимений и глагольных времен (Montague 1968, 1970c). В конце 60-х годов Монтегю подключился к масштабным исследованиям универсальной грамматики, захватившей в то время лингвистическое сообщество после хомскианской революции. Для него занятия универсальной грамматикой означали поиск философски обоснованного формального анализа синтаксиса, семантики и прагматики в рамках единой теории, охватывающей как естественные языки, так и формальные. Важнейшая и наиболее радикальная для своего времени гипотеза Монтегю состояла в том, что английский язык (а возможно, и любой естественный язык) может быть формально описан при помощи стандартных средств математической логики. Следует заметить, что в то время большинство логиков сомневалось, что естественный язык возможно полностью формализовать, а большинство лингвистов — что методы математической логики вообще применимы к семантике естественного языка.

Монтегю не принимал участия в так называемых «лингвистических войнах» — периодом противостояния сторонников генеративной семантики (Дж. Лакофф, Дж. Росс, Дж. Макколи, П. Постал) и интерпретационной семантики (Р. Джекендофф и многие другие при поддержке Хомского). После смерти Монтегю ряд исследователей отмечал, что его теория вобрала в себя достижения обоих теоретических направлений.

Условия истинности, композициональность в семантике

Центральная идея теории Монтегю и, в дальнейшем, всей формальной семантики состоит в том, что значение любого предложения есть условия его истинности. Поскольку в любом языке множество грамматичных предложений бесконечно, необходима теория, позволяющая вычислять значение любого предложения за конечное число шагов. Когнитивное обоснование этой гипотезы просто: человеческий мозг конечен, поэтому в когнитивной системе существует конечный механизм, интерпретирующий любой элемент из бесконечного множества грамматичных предложений. В синтаксисе аналогичное рассуждение проводится для обоснования использования порождающих грамматик как конечного механизма порождения бесконечного количества предложений.

Развить такой механизм в семантике позволяет принцип композициональности значения, предложенный Фреге: значение любого выражения есть функция от значений его синтаксических частей. В «Универсальной грамматике» Монтегю этот принцип формализуется как гомоморфизм между алгеброй синтаксиса и алгеброй семантики. Элементы этих алгебр могут варьировать от теории к теории. Принцип композициональности, однако, накладывает существенное ограничение на эти теории — он ограничивает возможные отношения семантики к синтаксису.

До Монтегю семантисты занимались, в основном, объяснением многозначности, семантической аномальности и «семантической соотнесенности». Зачастую суждения о материале были субъективны, данные и анализы противоречили друг другу. Введение в семантику понятий «условие истинности» и «отношение семантического следствия» позволило сформулировать строгие критерии адекватности семантической теории и привело к буму исследований в области семантики, в основном, в Европе и США.

PTQ и обобщенные кванторы

Богатство логики Монтегю позволяет придать композициональную интерпретацию независимо мотивированной синтаксической структуре. Это проиллюстрировано в работе Montague 1973 (Proper Treatment of Quantification in ordinary English — сокращенно PTQ). В частности, при анализе квантифицированных именных групп типа every boy, the man, an apple предлагается воспользоваться языком типизированной логики с ламбда-абстракцией. Например, предложение Every boy runs анализируется так:

<math>\|_S[_{NP}[Every~boy]~_{VP}[runs]]\| =~\|Every~boy\|(\|runs\|) =</math>
<math>\lambda P.\forall x [boy(x) \rightarrow P(x)](\lambda x.run(x)) =~\forall x [boy(x) \rightarrow run(x)]</math>

Именная группа every boy, таким образом, анализируется как обобщенный квантор — выражение типа <<e, t>, t>, то есть функция из одноместных предикатов в истинностные значения. Как обобщенные кванторы, таким образом, анализируются все именные группы (отсюда и название термина), и синтаксической категории NP соответствует ровно один семантический тип. PTQ также содержит анализ интенсиональных глагольных предикатов, сферы действия кванторов, связывания местоимений и ряд других семантических явлений

Многие детали теории Монтегю, изложенной в PTQ, впоследствии были пересмотрены, некоторые — отвергнуты, однако в целом влияние PTQ на теоретическую лингвистику сравнимо с «Синтаксическими структурами» Хомского. Э. Бах (Bach 1989) заметил:

Тезис Хомского состоял в том, что английский язык можно представить в виде формальной системы; Тезис Монтегю состоял в том, что английский язык можно представить в виде интерпретированной формальной системы.

Библиография

• Formal philosophy : selected papers of Richard Montague / ed. and with an introd. by Richmond H. Thomason. — New Haven : Yale Univ. Pr., 1974 (3. print 1979: ISBN 0-300-01527-5)
• Bach, Emmon (1989). Informal lectures on formal semantics. New York: State University of New York Press.
• Feferman, Anita and Feferman, Solomon. (2004). Alfred Tarski: A Life. Cambridge Uni. Press.
• Gallin, Daniel (1972). Intensional and higher-order modal logic with applications to Montague semantics. University of California at Berkeley: Ph.D. dissertation.
• Gallin, Daniel (1975). Intensional and higher-order modal logic: with applications to Montague semantics: North-Holland Mathematics Studies 19. Amsterdam: North Holland.
• Montague, Richard (1957). Contributions to the axiomatic foundations of set theory. University of California at Berkeley: Ph.D. dissertation.
• Montague, Richard (1968). Pragmatics. In Klibanski, R. (ed.) Contemporary Philosophy. Florence: La Nuova Italia Editrice. 102—121. Reprinted in Montague (1974), 95-118.
• Montague, Richard (1970a). English as a Formal Language. In Visentini, Bruno et al. (eds.) Linguaggi nella società e nella tecnica. Milan: Edizioni di Comunità. 189—224. Reprinted in Montague (1974), 188—221.
• Montague, Richard (1970b). Universal grammar. Theoria 36:373-398.
• Montague, Richard (1970c). Pragmatics and intensional logic. Synthèse 22:68-94.

Reprinted in Montague (1974), 119—147.

• Montague, Richard (1973). The proper treatment of quantification in ordinary English. In Hintikka, K.J.J., Moravcsik, J.M.E., & Suppes, P. (eds.) Approaches to Natural Language. Dordrecht: Reidel. 221—242.

Ссылки

• Статья о Монтегю в английской Википедии.
• Barbara H. Partee, [people.umass.edu/partee/docs/Richard_Montague_by_%20Partee_05.pdf Richard Montague (1930—1971)]. In Encyclopedia of Language and Linguistics, 2nd Ed., ed. Keith Brown. Oxford: Elsevier. V. 8, pp. 255—257, 2006.
• [www.saintmaryshighschool.org/Development/WellKnownGrads.htm Знаменитые выпускники школы Св. Марии в Стоктоне]
• [www.infolex.ru/DOMINAT.html#_Toc32481670 Раздел «Композициональность повсюду»] статьи Демьянков В. З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца XX века. М.: Институт языкознания РАН, 1995. С. 239—320.

Отрывок, характеризующий Монтегю, Ричард

– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.