Монкальм, Луи-Жозеф де

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Монткальм, Луи-Жозеф де»)
Перейти к: навигация, поиск
Луи-Жозеф де Монкальм-Гозон, маркиз де Сен-Веран
Louis Joseph de Montcalm-Gozon, Marquis de Montcalm<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
Рождение: 28 февраля 1712(1712-02-28)
Ним, Франция
Смерть: 14 сентября 1759(1759-09-14) (47 лет)
Квебек, Канада
Отец: Луи-Даниель де Монкальм
Мать: Мария-Тереза де Пьер
Супруга: Анжелика Талюн дю Булле
 
Военная служба
Годы службы: 1727—1759
Принадлежность: Франция Франция
Звание: Генерал-лейтенант
Командовал: главнокомандующий войсками в Новой Франции
Сражения: Война за польское наследство:

Война за австрийское наследство:

Франко-индейская война:

 
Награды:

Луи-Жозеф де Монкальм-Гозон, маркиз де Сен-Веран (фр. Louis Joseph de Montcalm-Gozon, Marquis de Montcalm) (28 февраля 1712, Ним, Франция — 14 сентября 1759, Квебек) — французский военный деятель, командующий французскими войсками в Северной Америке во время Семилетней войны.





Ранние годы

Родился в семье Луи-Даниеля де Монкальм и Марии-Терезы де Пьер. В 1727 году вступил во французскую армию. в 1729 году получил звание капитана. После смерти отца стал маркизом де Сен-Веран, унаследовав все права и привилегии этого титула. С целью поправить своё материальное положение 2 октября 1734 года женился на богатой дворянке Анжелике Талюн дю Булле, несмотря на это, был счастлив в браке и имел 12 детей. Принял участие в войнах за Польское (1733—1735) и Австрийское (1740—1748) наследства. В 1743 году получил звание полковника. В 1744 году награждён орденом Святого Людовика. Был ранен и попал в плен в битве при Пьяченце в 1746 году, освобождён по обмену через несколько месяцев. Повторно ранен в 1748 году, незадолго перед окончанием войны. В течение семи лет (1749—1756) жил в провинции на пенсию в 2000 ливров1753 года), занимаясь воспитанием детей и время от времени навещая с инспекцией свой полк.

Участие в Семилетней войне

В 1756 году назначен командующим французскими войсками в Северной Америке. В течение первых лет Франко-индейской войны провёл ряд успешных боевых операций против британских войск, в частности, в 1756 году захватил и разрушил форт Осуиго на берегу реки Онтарио, отказав англичанам в почётной капитуляции из-за недостаточного мужества, проявленного английскими солдатами. В 1757 году одержал крупную военную победу, захватив форт Уильям-Генри в южной оконечности озера Джордж. В 1758 году наголову разбил пятикратно превосходившие его силы англичан в сражении за форт Карильон, проявив высокий профессионализм и незаурядные лидерские качества. В конце войны руководил обороной Квебека, 13 сентября 1759 года был смертельно ранен в неудачной для него битве на равнине Авраама, обеспечившей военную победу англичан в войне за североамериканские колонии. На неутешительные прогнозы врачей спокойно ответил: «Тем лучше. Я счастлив, что не увижу капитуляции Квебека». Скончался 14 сентября 1759 года в полевом госпитале на берегу реки Св. Чарльза близ Квебека.

Память

В честь Монкальма названы:

См. также

Напишите отзыв о статье "Монкальм, Луи-Жозеф де"

Ссылки

  • Монкальм де Сен-Веран // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=1542 Биография маркиза де Монкальм (англ.)]
  • [www.newadvent.org/cathen/10526a.htm Биография маркиза де Монкальм в Католической энциклопедии (англ.)]
  • [www.thecanadianencyclopedia.com/index.cfm?PgNm=TCE&Params=A1ARTA0005391 Биография маркиза де Монкальм в Канадской энциклопедии (англ.)]

Отрывок, характеризующий Монкальм, Луи-Жозеф де

За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»