Монументы Дублина
Поделись знанием:
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
В Дублине имеется большое количество памятников и монументов, установленных в честь известных личностей и событий. На протяжении истории города ряд известных памятников был демонтирован или уничтожен.
Содержание
Существующие в настоящее время монументы и памятники
Одним из новейших памятников города является Дублинская игла, официальное его название — «Монумент света»[1]. Он представляет собой конический шпиль из нержавеющей стали высотой 121,2 метра в высоту и расположен на О’Коннелл-стрит. «Монумент света» заменяет ранее стоявшую на этом месте колонну Нельсона, уничтоженную бомбой в 1966 году и символизирует роль Дублина в XXI веке. «Монумент света» был разработан компанией Ian Ritchie Architects[2]. В течение дня Монумент света сохраняет стальной цвет, а в сумерках сливается с небом. В основании и на вершине шпиля ночью горят огни.
Другой известный монумент — бронзовая скульптура Анны Ливии, олицетворение реки Лиффи. Ранее располагалась на О’Коннелл-стрит, с 2011 года перемещена в Croppies Memorial Park.
На О’Коннелл-стрит в настоящее время находятся памятники самому Дэниелу О’Коннеллу, Чарльзу Парнеллу и профсоюзному лидеру Джеймсу Ларкину. Неподалеку, возле собора святой Марии стоит статуя в честь дублинских мучеников, мэра Фрэнсиса Тейлора и Мэри Болл.
На пересечении Норт-эрл-стрит и О’Коннелл-стрит находится памятник писателю Джеймсу Джойсу с тростью в руке.
Возле моста Полпенни находится статуя двух женщин с хозяйственными сумками, беседующими на скамейке[3].
Неподалёку от Тринити-колледжа, на Колледж-стрит находится памятник ирландскому поэту девятнадцатого века Томасу Муру.
На Графтон-стрит расположена статуя Молли Малоун, возведённая в рамках празднования тысячелетия Дублина в 1988 году[4].
В парке Сант-Стивенс-Грин расположен памятник Вольфу Тону, а также полукруг из каменных столбов а память о жертвах великого ирландского голода 1845—1849. В парке Меррион можно видеть статую Оскара Уайльда, сделанную из разноцветных камней, и бюст Майкла Коллинза.
Перед Liberty Hall, штаб-квартирой крупнейшей в Ирландии профсоюзной организации, находится памятник Джеймсу Коннолли — руководителю Пасхального восстания 1916 года. Известная суфражистка Констанция Маркевич удостоена памятника на Тара-стрит и бюста в Сант-Стивенс-Грин. На Колледж-Грин находятся памятники политикам Генри Граттану и Томасу Дэвису.
Существовавшие ранее монументы и памятники
Наиболее известным из ранее существовавших памятников Дублина была колонна Нельсона, которая стояла в центре О’Коннелл-стрит рядом с главпочтамтом и была взорвана боевиками Ирландской республиканской армии в 1966 году.
Другим известным памятником была статуя королевы Виктории работы ирландского скульптора Джона Хьюза, установленная по указу короля Эдуарда VII в 1904 году. Ирландский политик Ноэль Лемэсс отметил по поводу этой статуи: "Я думаю, мы все согласны, что это одна из самых уродливых статуй этой королевской леди … "[5]. В 1947 году статуя была демонтирована и передана на хранение в здание Royal Hospital Kilmainham, а конце 1980-х перевезена в Сидней, где установлена в Queen Victoria Building в центре города[6]. Ещё один известный памятник — статуя лорда Хью Гофа, работы скульптора Джона Фоли, была перенесена в замок Чиллингем в Великобритании.
В середине 1990-х годов неподалеку от О’Коннелл-стрит рядом с причалом на реке Лиффи были сооружены Часы тысячелетия (англ. Millennium Clock), которые отсчитывали время, оставшееся до 2000 года. Часы с зелёным цифровым дисплеем были помещены под водой так, чтобы дисплей был виден из-под воды. Однако из-за технических неполадок они перестали показывать правильное время и были демонтированы, после чего место их расположения получило у дублинцев ироничное прозвище «Время в тине» (англ. "The Time in the Slime").
Список памятников известным людям
- Памятник Дэниелу О’Коннеллу — О’Коннелл-стрит
- Памятник Чарльзу Парнеллу — О’Коннелл-стрит
- Памятник сэру Джону Грею — О’Коннелл-стрит
- Памятник Джиму Ларкину — О’Коннелл-стрит
- Памятник Теобальду Мэтью — О’Коннелл-стрит
- Памятник Уильяму Смиту О’Брайену — О’Коннелл-стрит
- Памятник дублинским мученикам Маргарет Болл и Фрэнсис Тейлор — Катедрал-стрит
- Памятник Томасу Дэвису — Колледж-грин
- Памятник Генри Граттану — Колледж-грин
- Памятник Эдмунду Берку — Колледж-грин
- Памятник Томасу Муру — Колледж-стрит
- Памятник Филу Лайнотту — Гарри-стрит
- Памятник Джеймсу Джойсу — статуя на Норт-эрл-стрит, бюст в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Джеймсу Коннолли — площадь Бересфорд
- Памятник Молли Малоун — Графтон-стрит
- Памятник Оскару Уайльду — площадь Парк-Меррион
- Памятник Уильяму Планкету — Килдэр-стрит
- Памятник Артуру Гиннессу — в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Вольфу Тону — в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Роберту Эммету — в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Тому Кеттлу — в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Джереми О’Доновану — в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Патрику Кавана — Гранд-канал
- Памятник Констанции Маркевич — статуя на Тара-стрит, бюст в парке Сант-Стивенс-Грин
- Памятник Оливеру Голдсмиту — Тринити-колледж
- Памятник Уильяму Леки — Тринити-колледж
- Памятник Джорджу Сальмону — Тринити-колледж
- Памятник Бенджамину Гиннессу — собор Святого Патрика
- Памятник Дэниелу Мюррею — Собор Святой Марии
- Памятник Шону Расселу — Фэрвью-парк
- Памятник Биэну Брендану — Ройял канал, Дорсет-стрит
- Памятник Мэтту Талботу — набережная Джона Роджерсона
- Памятник принцу Альберту — Лейнстер-лоун.
Список монументов и скульптур
- Скульптура Анны Ливии, олицетворение реки Лиффи. Ранее располагалась на О’Коннелл-стрит, с 2011 года перемещена в Croppies Memorial Park.
- Скульптура «Смерть Кухулина» — возле здания Главпочтамта, О’Коннелл-стрит
- Мемориал Дермота Моргана — площадь Меррион-парк
- Колонна Веллингтона — Феникс-парк
- Корнифская колонна с фениксом наверху — Феникс-парк
- Папский Крест — Феникс-парк
- Две женщины — Лиффи-стрит
- Дублинская игла — О’Коннелл-стрит
- Фонтан Королевы Виктории — Дун-Лэаре
- Башня О’Коннелла — Гласневин
- Ирландская таможня — Мемориал-роад
- «Свобода, растущая ввысь» — Гранд Канал-стрит
- Мемориал в память о великом голоде — набережная Таможни
- Скульптура Дети Лира — Мемориальный парк, площадь Парнелл
- Скульптура Мак Ока — Эбби-стрит
- Скульптура «Ирландия» — площадь Меррион-парк
- Памятник констеблю Патрику Шихану — Хокинс-стрит
- Мемориал йоменри — Сент-Эндрю-стрит
- Арка стрелков — Мемориал в честь дублинских королевских стрелков[7] — на входе в Сант-Стивенс-Грин
- Источник леди Лауры Граттан — север парка Сант-Стивенс-Грин
- Три норны — Сант-Стивенс-Грин
- Мемориал морякам ирландского торгового флота — набережная Джона Роджерсона
- Мемориал в память жертв терактов в Дублине и Монахане — Тэлбот-стрит
- Танцующая пара — парк в память о жертвах пожара 1981 года в ночном клубе Stardust, Кулок
- «Мужество» (статуя девушки верхом на лошади) — Мэйн-стрит, Баллимун[8]
Другие известные монументы Дублина
- Мистер Скрин (билетёр кинотетара) — возле мультиплекса Screen Cinema,Хокинс-стрит[9]
- Скульптурная группа голодающих — возле здания International Financial Services Centre («дублинского Сити»)
- Скульптура коровы — Джервис-стрит
- Скульптура двух детей — Портленд-роу
- Скульптура «Рука» — Мальборо-стрит
- Статуя скрипача с тремя танцующими детьми — торговый центр Stillorgan[10]
- Мемориальная доска вымышленному патеру Пэту Нойсу — мост O’Коннелла[11]
- Отпечатки следов в бетоне — пересечение Д’Олье-стрит и Уэстморленд-стрит
- Дымоход в Смитфилде
- Скульптура американских индейцев на лошадях — Стивен-стрит.
Список утраченных статуй и памятников
- Памятник королю Георгу II — Сант-Стивенс-Грин (взорван в 1937)[12].
- Памятник королю Вильгельму Оранскому — Колледж-Грин (взорван в 1946).
- Памятник королеве Виктории — Килдэр-стрит, в 1947 году демонтирован и передан на хранение в здание Royal Hospital Kilmainham, а конце 1980-х перевезён в Сидней, где установлен в Queen Victoria Building.
- Чаша Света — мост О’Коннелла[13], сброшена в реку Лиффи в 1953 году[14].
- Памятник Хью Гофу — Феникс-парк (сильно повреждён в результате взрыва бомбы в 1957 году, приобретён членом семьи Гиннесс и перемещён в замок Чиллингем в Великобритании)[8].
- Колонна Нельсона — О’Коннелл-стрит (взорвана в 1966).
- Часы тысячелетия — река Лиффи, неподалеку от О’Коннелл-стрит (демонтированы в 1999).
Напишите отзыв о статье "Монументы Дублина"
Примечания
- ↑ [www.independent.ie/national-news/spire-cleaners-get-prime-view-of-city-691362.html Spire cleaners get prime view of city], Irish Independent (5 June 2007). Проверено 5 июня 2007.
- ↑ [archiseek.com/2010/2003-the-dublin-spire-oconnell-street-dublin/ The Dublin Spire]. Archiseek (2003). Проверено 20 октября 2011.
- ↑ [www.parshall.net/dublin/street.htm Craig Parshall]. Retrieved 7 December 2006.
- ↑ [web.archive.org/web/20070502114606/graymonk.mu.nu/archives/2006/09/ blog]
- ↑ [historical-debates.oireachtas.ie/D/0273/D.0273.197405280063.html Dáil Éireann — Volume 273 — 28 May 1974, Paragraph 132.]
- ↑ [publicartreview.com/queen-victoria-the-auld-bitch/2008/09/20/ Izzard, Tanya. Public Art Review: «The Auld Bitch»]
- ↑ [www.irishwarmemorials.ie/html/getPDF.php?memorialID=142 Irish War Memorials]
- ↑ 1 2 [www.irishtimes.com/newspaper/features/2010/0910/1224278563824.html Ballymun gets a new local hero]. The Irish Times(недоступная ссылка — история) (10 September 2010). [archive.is/Uy2ox Архивировано из первоисточника 26 января 2013].
- ↑ [maps.google.ie/maps?q=53.346103,-6.25702&t=k&layer=c&panoid=qaAA2hKEQzLocWipFp97Dw&cbp=13,61.26,,0,-3.31&output=svembed Mr. Screen in Google Street View]. Retrieved: 10 January 2012.
- ↑ [www.fantasyjackpalance.com/fjp/photos/city/0codea/stillorganshoppingcentre3.html Photo]
- ↑ [www.irishtimes.com/newspaper/ireland/2007/0524/1179498727032.html Hoax Plaque on Bridge Will Now be Left In Place], The Irish Times (24 May 2007). [archive.is/YF0f Архивировано] из первоисточника 3 сентября 2012. Проверено 27 июня 2007.
- ↑ [www.fantasyjackpalance.com/fjp/photos/kf/history/002/stephens-green.jpg Photo]
- ↑ O’Dwyer, Frederick. Lost Dublin. (HarperCollins 1982).
- ↑ [img.photobucket.com/albums/v678/testguy/bowl2.jpg Photo: Flowerbed]
Ссылки
- [www.awaycity.com/wiki/Dublin/Tourism/Statues Map, pictures & stories of all important Dublin statues]
Отрывок, характеризующий Монументы Дублина
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.
На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.
В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
