Монумент Нереид

Монумент Нереид — это украшенная скульптурной работой гробница из Ксанфа, недалеко от современного г. Киник, провинция Анталья (Турция). По форме представляет собой греческий храм, который в верхней части фундамента украшен скульптурными фризами, и, как полагают, был построен в начале IV века до нашей эры в качестве гробницы для Арбинаса (ликийский: Эрббина или Эрбинна), представитель династии в Ксанфе, правившей западной Ликией.

Исследователи полагают, что гробница стояла до византийской эпохи, прежде чем превратиться в руины. Руины были обнаружены британским путешественником Чарльзом Феллоузом в начале 1840-х годов. Феллоуз отправил руины в Британский музей: там некоторые из них были реконструированы, чтобы показать, как выглядел восточный фасад памятника.

Арбинас

Ликия была завоевана войсками персидского полководца Гарпага примерно в 540 г. до н. э., и завоевание Ксанфа описывается как Геродотом, так и Аппианом. На протяжении большей части V века до н. э., Афины доминировали на землях, граничащих с Эгейским морем, и многие из них, в том числе Ликия, платили денежные взносы в казну Афинского морской империи, Делосского союза, а также земельный налог персам. Существуют свидетельства пожара, уничтожившего деревянные гробницы и храмы Ксанфа примерно в 470 г. до н. э. Этот огонь, вероятно, был следствием действий Кимона, полководца из Афин, когда он напал на священную цитадель в отместку за уничтожение афинского Акрополя персами и их союзниками, в том числе Ликией, в 480 г. до н. э. Позже, при Куприллиде, здания перестроили из камня.

Примерно в 440 г. до н. э., Гергис, внук Куприллиды, стал его преемником. Арбинас был сыном Гергиса, ему пришлось завоевать Ксанф и другие ликийские города примерно в 390 г. до н. э. Арбинас затем правил Западной Ликией, и возвел монумент Нереид как свою гробницу. Он умер около 370 г. до н. э.

Общая характеристика памятника

Хотя Арбинас правили Ликией в рамках Персидской империи, памятник построен в греческом стиле, под влиянием ионических храмов афинского Акрополя. Богатые повествовательными сюжетами скульптуры на памятнике изображаются различными способами, объединяя греческий и персидский стили. Гробница имела форму античного храма, поставленного на высокий постамент квадратной формы со сторонами 6×10 м.

Целла храма-гробницы была окружена колоннами ионического ордера с четырех сторон: четыре колонны с востока и запада и по шесть с севера и юга. Постамент, возведен из хорошо отесанных известняковых квадров, был украшен двумя фризами: широкий нижний фриз, поднятый на высоту двух рядов кладки над уровнем почвы и узкий верхний фриз так же отделен от нижнего двумя рядами квадровой кладки. Такое сочетание создавало монументальную и одновременно симметричную композицию. При реконструкции памятника в Британском музее от этого принципа отказались и просто положили фризы друг на друга. Стены целлы также были украшены рельефами, архитравом и фронтоном.

Между каждой парой колонн стояли скульптуры нереид в честь которых достопримечательность и получила своё название.

Фризы

Нижний фриз постамента

Нижний фриз постамента был составлен из 22 мраморных блоков покрытых рельефными изображениями, из которых семь были потеряны или сохранились фрагментарно. Сохранены рельефы изображают героические батальные сцены, без четкого сюжета. На них изображены воины, одетые в греческие костюмы и доспехи. В отличие от многих фриз аналогичного периода, они не изображают сцены борьбы против амазонок, кентавров или других очевидно иноземных существ.
Чайлдс, изучая рельефы монумента Нереид в Ксанфе, сделал вывод о восточном происхождении (хеттском или ассирийском) элементов изображения батальных сцен. А греческое искусство классического времени практически лишено сцен штурма городов или каких-либо сражений в его окрестностях. Допустимо предположить, что сцены осады городов, разорения акрополей, являлись значимым мотивом поэм Гергиса и Арбины, сознательно акцентированы автором надписей как источник власти династов, что коррелирует с описанием основ могущества персидского владыки, атрибутику воинской доблести которого примеряли на себя ликийские династы.

Верхний фриз постамента

Верхний фриз также состоял из 22 блоков, из которых три были потеряны. Каждая из четырех сторон этого фриза изображает осаду какого-либо города. Города изображены с характерными для ликийской обороннои архитектуры зубчатыми балюстрадами. Сюжеты фриза, как полагают, представляют завоевания Арбиной ликийских городов во время войны за отцовское наследство.

На этих фризах сам Арбинас изображен согласно персидской традиции. Значительную часть места на фризах скульпторы выделили для фигур различных воинов, в том числе гоплитов и лучников.

Фриз архитрава

Фриз архитрава вырезанный в несколько простом, в определенной степени наивном стиле, чем фризы постамента. На фризе изображены многочисленные батальные и бытовые сцены (охота на кабана, подготовка к пиру, фигуры принимающие подношения).

Фризы целлы

В верхней части наружной стены целлы также проходил мраморный фриз. Он был менее заметным для зрителя, поскольку закрывался колоннами и скульптурами. На фризе представлены сцены ритуальних приношений и пиршеств. В сцене пира на себя обращают внимание два человека, которые по размерам выделяются среди остальных фигур. Предполагают, что этими лицами могли быть сам Арбинас и его сын. Здесь изображение Арбинаса максимально приближенно к персидскому стилю изображения царей (Арбинас изображен с прической и бородой, характерными для персидских царей и персидским рогом для вина в руках).

Фронтоны

Каждый из двух фронтонов гробницы был украшен рельефом. Рельеф на восточном фронтоне изображает Арбинаса с его женой и детьми, которые сидят в статически застывших позах. Ян Дженкинс предполагает, что это было подражание изображением Зевса и Геры на восточном фризе Парфенона. Меньшие фигуры, как полагают, представляют собой детей и собаку правящей семьи. В отличие от сцены на восточном фронтоне, на западном, был изображен воин, движущихся во время боя. К сожалению, рельефы западного фронтона сохранились лишь частично.

Скульптуры нереид

До сегодняшнего дня сохранилось одиннадцать скульптур, которые располагались между колоннами гробницы. Скульптуры идентифицированы как нереиды (морские нимфы), поскольку у ног семи из них были изображены различные морские существа, в том числе дельфины, каракатицы, и птицы, возможно, чайки. Скульптуры довольно сильно повреждены, все они потеряли руки и головы. В то же время, несмотря на повреждения, поражает мастерство скульптур, легкость складок одежды и воздушность движений.

Другие фигуры

Кроме нереид гробницу украшали также скульптуры, которые служили акротериями (венчали углы и вершины фронтона). Каждая из двух сохранившихся акротерий представляет собой скльптурную композицию, изображающую мужчину и женщину. Композиция по-разному интерпретируется, как представляющая изнасилование дочерей Левкиппа близнецами Кастором и Полидевком, или как нереида Фетида уносит Пелея, или как подвиги Геракла.

Научное исследование и реконструкция

Гробница сохранялась нетронутой до византийской эпохи, а затем была разрушена местными христианами. Часть элементов здания, вероятно, были использованы как сполии в более поздних сооружениях.

Руины и скульптуры были обнаружены в конце 1830-х и исследованы в начале 1840-х годов экспедициями под руководством британского археолога Чарльза Феллоуза (также туда входил Джордж Скарф). Сначала Феллоуз считал, что монумент было связано с именем Гарпага, известной фигурой ликийской истории, упоминаемый Геродотом. Таким образом гробница могла датироваться VI веком до н.е. Хотя вскоре Феллоуз обнаружил, что стиль архитектуры и скульптуры указывает на более позднюю дату возведения. Лишь в конце ХХ века исследователями был достигнут консенсус, относительно даты возведения гробницы между 390 и 380 г. до н.е., и её принадлежности Арбинасу.

Чарльз Феллоуз устроил перевозки остатков монумента в Британский музей, где он хранился в виде отдельных фрагментов до середины ХХ века. В 1969 году был воссоздан внешний вид восточного фасада памятника. К сожалению, детальной фиксации своих раскопок Феллоуз не проводил, поэтому при реконструкции специалисты музея были вынуждены полагаться исключительно на экспедиционные рисунки, метки на камнях, композиционные и стилевые особенности скульптуры.

Литература

• Boardman, John (1995), Greek Sculpture: The Late Classical Period and Sculpture in Colonies and Overseas, a Handbook, World of Art, Thames and Hudson, ISBN 978-0-500-20285-2 
• Burn, Lucilla (1991), The British Museum Book of Greek and Roman Art, Thames and Hudson, ISBN 978-0-500-27657-0 
• [books.google.co.uk/books?id=JeE-AAAAcAAJ&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=falseFellows, Charles, Account of the ionic trophy monument excavated at Xanthus, John Murray, London, 1848]
• Jenkins, Ian (2006), Greek architecture and its sculpture, Harvard University Press, ISBN 978-0-674-02388-8 
• Sturgeon, Mary C (2000), "From Pergamon to Hierapolis: From Theatrical "Altar" to Religious Theater", in de Grummond, Nancy Thomson & Ridgway, Brunilde Sismondo, From Pergamon to Sperlonga: sculpture and context, University of California Press, ISBN 978-0-520-22327-1 

Ссылки

• [www.britishmuseum.org/explore/galleries/ancient_greece_and_rome/room_17_nereid_monument.aspx Монумент Нереид на сайте Британского музея]

Отрывок, характеризующий Монумент Нереид

– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.