Монферран, Огюст

Огюст Монферран
фр. Auguste de Montferrand
Е. А. Плюшар. Портрет архитектора Монферрана. 1834 год.
Основные сведения
Место рождения	Шайо, предместье Парижа
Работы и достижения
Работал в городах	Санкт-Петербург
Важнейшие постройки	Исаакиевский собор, Александровская колонна, Памятник Николаю I Староярмарочный собор
Награды

Анри́ Луи́ Огю́ст Рика́р де Монферра́н (фр. Henri Louis Auguste Ricard de Montferrand; 23 января 1786, Шайо, предместье Парижа — 28 июня [10 июля] 1858, Санкт-Петербург) — архитектор, строитель Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге.

На русский манер Рикара Монферрана также называли Август Августович Монферран и Август (Августин) Антонович Монферран.

Биография

Настоящая фамилия его была Рикар (фр. Ricard). Родился в 1786 году, в Шайо (департамент Сены, во Франции), учился в Париже под руководством Ш. Персье, П. Фонтена и Антуана Коммарье (отчим), участвовал в постройке церкви Марии Магдалины.

После окончания Школы архитектуры Монферран в 1813 году поступил на военную службу в наполеоновскую гвардию. Отличившись в сражении при Арно, был награждён орденом Почётного легиона и получил чин старшего квартирмейстера. Вышел в отставку вскоре после Лейпцигской битвы.

Апрель 1814 года коренным образом изменил его судьбу. Монферрану удалось привлечь к себе внимание Александра I, преподнеся ему «Альбом разных архитектурных проектов, посвященных Его Величеству Императору Всероссийскому Александру I», выполненный собственноручно. Это событие произошло сразу же после вступления русских войск в Париж.

Среди рисунков в этом альбоме были проекты конной статуи, колоссального обелиска, Триумфальной арки «Храброму Российскому воинству» и «Колонны в честь всеобщего мира» (в ней прослеживаются мотивы будущей Александровской колонны). Рисунки альбома были аннотированы кратким перечнем необходимых строительных материалов и там же указывалась стоимость затрат.

Показав себя не только как прекрасного рисовальщика, эксперта и любителя классического искусства, но и как технически подкованного специалиста, Монферран добился своего — он получил официальное, но при этом любезное приглашение приехать в Санкт-Петербург. В 1816 году он приехал в северную столицу, не побоявшись изменить свою судьбу. Более 40 лет, до самой смерти, он жил и работал в этом городе.

Монферран в России

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810051000

В 1816 году, будучи рекомендован князю П. М. Волконскому, прибыл в Петербург и получил место архитектора при Кабинете Александра I. Первой его постройкой в российской столице был Дом Лобанова-Ростовского на Адмиралтейском проспекте (позже в нём разместилось военное министерство). Проект Монферрана по перестройке Исаакиевского собора более других понравился Александру I, и он утвердил его 20 февраля 1818 года. Строительство велось в течение 40 лет и было завершено уже во время правления Александра II.

Кроме постройки Исаакиевского собора, он оставил память о себе в России сооружением Александровской колонны (1829—1834) в Санкт-Петербурге и поднятием из земли на прочный фундамент Царь-Колокола в Москве в 1836 году Последним произведением Монферрана был проект петербургского монумента императора Николая I, который, однако, он не успел достроить, и который был окончен архитектором Д. Е. Ефимовым.

Труд Монферрана был щедро вознаграждён. За строительство Исаакиевского собора он получил чин действительного статского советника, а также 40 тысяч рублей серебром и украшенную бриллиантами золотую медаль на Андреевской ленте, а за возведение Александровской колонны — орден Святого Владимира III степени и 100 тысяч рублей серебром.

Двум главным своим трудам — сооружению Исаакиевского собора и постановке Александровской колонны — Монферран посвятил сочинения: «Eglise cathédrale de Saint Isaac, description architecturale, pittoresque et historique de ce grand monument» (П. и СПб., 1845—48; с гравиров. таблицами) и «Plan et détails du monument consacré à la mémoire de l’Empereur Alexandre» (П. и СПб., 1836; с литографиями).

Огюст Монферран был одарён в различных направлениях изобразительного искусства. Художественная часть первоначального проекта Александровской колонны превосходно выполнена акварельной техникой и свидетельствует о высоком мастерстве Монферрана в этой области. Этот эскиз находится в настоящее время в библиотеке Института инженеров путей сообщения.

Скончался в Санкт-Петербурге. Сам зодчий высказывал пожелание быть похороненным в одном из подземных сводов Исаакиевского собора, который он создал всего за месяц до своей кончины, однако император Александр II не позволил этому сбыться: Монферран был католиком. В результате похоронная церемония состоялась в католической церкви Св. Екатерины на Невском проспекте, затем траурный кортеж трижды объехал вокруг Исаакиевского собора, а потом останки были доставлены во Францию. Точных данных о дальнейшем захоронении архитектора нет; считается, что он покоится на кладбище Монмартр рядом с матерью Луизой Фистоньи и отчимом Антуаном де Коммарьё (Antoine de Commarieux).

Адреса в Санкт-Петербурге

• 1834 — 28.06.1858 года — набережная реки Мойки, 86.

Дом О. Монферрана (Я. В. Ратькова-Рожнова) (наб. реки Мойки, 86—88, лит. А) является объектом культурного наследия, включённым в единый государственный реестр объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации с рег. № 781510244380006

Память

• В 1986 году был выпущен почтовый конверт СССР, посвященный Монферрану.

Работы

1817—1822. Нижегородская ярмарка. Спасский (Староярмарочный) собор.

В 1817 генерал-лейтенант Бетанкур, который был главным строителем Нижегородской ярмарки, привлёк Огюста Монферрана к проектированию зданий ярмарки. Особое внимание в своём проекте Монферран уделил ярмарочному собору, торжественная закладка которого состоялась 20 августа 1818 года.

Так как в это время Монферран проектировал и Исаакиевский собор, силуэты этих сооружений очень похожи. Постройка новых зданий Нижегородской ярмарки завершилось к 15 июля 1822 года. До нашего времени из этих зданий сохранился только Спасский (Староярмарочный) собор.

1818—1858. Собор преподобного Исаакия Далматского

1828—1834. Александровская колонна

Идея строительства Александровской колонны исходила от автора контуров Дворцовой площади и здания Главного штаба Карла Росси. Огюст Монферран разработал проект в рамках предложенных ограничений, но он не был принят императором. Архитектор пытался апеллировать к Николаю I, посвятив ему своё сочинение «Plans et details du monument consacrè à la mémoire de l’Empereur Alexandre».

Проект отстоять не удалось, и был разработан другой вариант. С ним не возникло трудностей, и новый проект был высочайше утверждён в 1829 году и построен к 1834 году. Над украшением пьедестала работал большой авторский коллектив: эскизные рисунки выполнил О. Монферран, по ним на картоне художники Дж. Б. Скотти, В. Соловьев, Тверской, Ф. Брюлло, Марков писали барельефы в натуральную величину. Скульпторы П. В. Свинцов и И. Леппе лепили барельефы для отливки. Модели двуглавых орлов изготовил скульптор И. Леппе, модели базы, гирлянд и других украшений — лепщик-орнаменталист Е. Балин.

Барельефы на пьедестале колонны в аллегорической форме прославляют победу русского оружия и символизируют отвагу российской армии; отливка была выполнена на заводе Ч. Берда. Монолит розового гранита был изготовлен под руководством мастеров С. В. Колодкина и В. А. Яковлева по методу С. К. Суханова в Пютерлакской каменоломне под Выборгом в 1830—1832 годах. С большими сложностями колонна была перевезена в 1832 году на специально сконструированной для этой цели барже в Санкт-Петербург и поднята 30 августа при помощи подъёмной системы созданной на базе разработок А. А. Бетанкура. Памятник венчает фигура ангела работы Бориса Орловского.

Позже (в 1876 году) архитектором К. К. Рахау были добавлены декоративные фонари у колонны.

Семья

Первая жена — Юлия Морне (в девичестве Гокерель, Морне — фамилия по первому мужу). Брак заключен в 1811 году, окончился разводом.

Вторая жена — Элиза Виргиния Вероника Пик Дебоньер (1797—1868) французская актриса, в 1826—1829 годах гастролировала в Санкт-Петербурге, где познакомилась с Монферраном. Брак заключен в 1835 году. Со второй женой Монферран прожил всю оставшуюся жизнь, после его смерти она возвратилась во Францию.

Пасынок — Анри, племянник второй жены Монферрана. Внебрачный сын её сестры Ирмы и русского предпринимателя Анатолия Николаевича Демидова.

Награды

• Орден Почетного легиона — 1813,
• Орден св. Владимира 4-й степени — 1826,
• Орден св. Анны 2-й степени. Бриллиантовый знак ордена св. Анны 2-й степени — 1828,
• Орден св. Владимира 3-й степени — 1834,
• Орден Красного Орла 3-й степени (Пруссия) — 1840,
• Большая золотая медаль папы римского — 1840,
• Орден Почетного легиона (королевский) — 1841,
• Орден Красного Орла 2-й степени (Пруссия) — 1850,
• Орден Вазы (Швеция) — 1850,
• Иерусалимский орден св. Гроба — 1852,
• Золотая с бриллиантами медаль на Андреевской ленте — 1858.

Литература

• Ротач А. Л., Чеканова О. А. Монферран. — Л.: Лениздат, 1979. — 176 с. — (Зодчие нашего города). — 40 000 экз.
• Чеканова О. А., Ротач А. Л. Огюст Монферран. — Л.: Стройиздат, 1990. — 224 с. — (Мастера архитектуры). — 40 000 экз. — ISBN 5-274-01153-5.
• Чеканова О. А. Огюст Монферран. — СПб.: Стройиздат, 1994. — 192 с. — 25 000 экз. — ISBN 5-87897-005-8.
• Шуйский В. К. Огюст Монферран: История жизни и творчества. — М.: Центрполиграф, 2005. — 416 с. — ISBN 5-9524-1749-3.
• Измайлова И. А. Собор. — М., Внешторгиздат, 1992. — 560 с. 20 000 экз. — ISBN 5-85025-001-08 (ошибоч.).

Ссылки

• [www.russianculture.ru/formb.asp?ID=206&full Монферран Огюст / Портал «Культура России»]
• [arhitector.ucoz.ru/index/0-51 ОГЮСТ МОНФЕРРАН (1786—1858)]
• [walkspb.ru/lich/monferran.html Огюст Монферран]
• [www.monpherran.ru/ Сайт, посвященный творчеству Огюста Монферрана]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Монферран, Огюст

«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.