Монца (автодром)

Автодром Монца

Autodromo Nazionale di Monza
Расположение	Монца, Италия
Географические координаты	45°37′14″ с. ш. 9°16′59″ в. д.45.6208111° с. ш. 9.2831250° в. д. / 45.6208111; 9.2831250
Основные события	Формула-1, 1000 километров Монцы, GP2, Супербайк, WTCC
Длина круга	5,793 км
Повороты	11
Рекорд круга в текущей конфигурации	1:21.046 Рубенс Баррикелло Ferrari (2004)
Статистика в чемпионатах мира Формулы-1
Первый Гран-при	Италия 1950
Последний Гран-при	Италия 2015
Проведено Гран-при	65
Больше всего побед в Гран-при на трассе
Пилот	Михаэль Шумахер (5)
Команда	Ferrari (17)
Портал Формула-1

Национальный автодром Монцы (итал. Autodromo Nazionale di Monza, разг. Монца) — гоночная трасса возле города Монца в Италии, к северу от Милана. Являясь одной из старейших гоночных трасс мира, она обладает богатой историей с элементами легендарности.

Трасса наиболее известна проведением Гран-при Италии Формулы-1 и примечательна тем, что пилоты проходят её на высокой, в целом, скорости, из-за длинных прямых участков. Это самая быстрая трасса современной Формулы-1, на ней установлены рекорды максимальной скорости и скорости на круге. Считается, что эта трасса более требовательна к аэродинамическим качествам машины и мощности мотора, нежели к мастерству гонщика.

Характеристики

Длинные прямые Монцы, перемежающиеся несколькими медленными поворотами, требуют от машины в первую очередь низкого аэродинамического сопротивления и высокой мощности двигателя и соответствующей настройки коробки передач для достижения максимальной скорости. Антикрылья в Монце настраиваются на близкие к минимальным углы атаки. Также важны эффективные торможения (болид тормозит с 300 до 100 км/ч четыре раза на круге) и работа подвески при атаке поребриков. С введением систем KERS (ERS) и DRS важность приобрела и их правильная настройка. В Монце практически отсутствуют перепады высот и кочки, но поребрики, установленные в поворотах, имеют большую высоту.

Технические

• Движение по часовой стрелке.
• 11 поворотов, из них 3 шиканы (4 левых поворотов, 7 правых)
• Длина 5 793 м (по центральной линии).
• Максимальная боковая перегрузка: 3,8 G (в Parabolica).
• Максимальная продольная перегрузка: 5,0 G (в Rettifilio).
• Газ полностью открыт 75-76% круга
• Начиная с выхода из последнего поворота педаль газа нажата на протяжении 16 секунд подряд.
• Линия старта находится в 309 м впереди линии финиша.
• Самая длинная прямая: 1320 м.
• Самый длинный разгон: ок. 1520 м.
• Максимальная скорость: 362—372,6 км/ч
• Газ не используется 5% круга.
• Около 42 переключений передач за круг.
• Длина пит-лейн: 417 м.

Организационные

• Вместимость трибун: 60 000 стационарных мест, 18 886 ярусных, 56 296 стоячих.
• Количество боксов — 60
• Имеется контракт на проведение Гран-при до 2016 года включительно.
• Проведено 73 Гран-при Италии

Рекорды

• Рекорд круга в гонке: 1:21,046, Рубенс Баррикелло, Ferrari, 2004 г., 41 круг.
• Абсолютный рекорд круга: 1:19,525, Монтойя, Вильямс БМВ, 2004, 1 квалификация
• Рекорд скорости: 372,6 км/ч, Хуан-Пабло Монтойя, McLaren, 25 августа 2005 г., тесты.
• Быстрейший пит-стоп 2010-11 гг.: 21,558, Себастьян Феттель, Red Bull, 2010 г., 52 круг.

Стратегические

• Дистанция гонки: 53 круга, 306,720 км.
• Продолжительность гонки: около 1 ч 20 мин.
• Среднее время на пит-стопе в 2010-11 г.: 23,3 сек.
• Расход топлива на круг: 2,5-2,8 кг.
• Влияние 10 кг топлива на время круга: +0,38 сек.
• Используется низкий уровень прижимной силы и низкий уровень охлаждения. Характерен высокий износ тормозов.
• Вероятность появления автомобиля безопасности: 40%.

Конфигурация и повороты

Длинная стартовая прямая, на которой болиды достигают максимальных в Формуле-1 скоростей, заканчивается самым жёстким в сезоне торможением (с 350 км/ч до менее чем 100 км/ч, мощность торможения 2240 кВт, перегрузка 5g) перед медленной шиканой «Реттифильо», которая проходится на 80 км/ч, с глубокой атакой поребриков. Затем следует длинный пологий поворот «Курво Гранде», который проходится на полном газу, со скоростью 280—300 км/ч. После него находится отсечка хронометража первого сектора трассы; здесь машины тормозят с 330 до 120 км/ч, входя в медленную шикану «Роджиа» (по названию близлежащего района Монцы), также с активной атакой поребриков. Затем — короткий разгон и первый поворот «Лесмо», вновь короткая прямая и второй «Лесмо», более плавный и гораздо более скоростной: скорость на выходе из него составляет около 250 км/ч и очень важна для хорошего результата на втором секторе. За ним следует прямая с пологим изломом «Серраглио» (с ит. «охотничий домик»), в конце её расположена отсечка второго сектора. Сразу за ней начинается торможение с 330 км/ч перед входом в скоростную шикану «Аскари» (названную в честь чемпиона мира 1952-53 гг. Альберто Аскари, разбившегося здесь), которая проходится на скоростях, близких к 200 км/ч. После неё следует длинная прямая, на которой болиды вновь достигают скорости свыше 330 км/ч, а затем тормозят до 110 км/ч в последнем повороте трассы — «Параболика» (названного так из-за параболической формы). Он позволяет пилотам рано открывать газ на выходе, чтобы достигать на главной прямой максимальной скорости.

Автодром имеет три конфигурации: главная (Гран-при) длиной 5,793 км, «младшая» (Junior) трасса длиной 2,405 км и заброшенный высокоскоростной овал длиной 4,25 км. Сохранилась также укороченная конфигурация длиной 4,15 км (circuito Pirelli), но она не используется.

История

Предыстория

Небольшая деревенька Монца стала известна с 6 века н. э., когда здесь стали проводить лето короли лонгбардов и королева Теоделинда основала храм Иоанна Крестителя, в котором повелела хранить величайшую святыню — Железную Корону, по преданию, выкованную из гвоздя Креста Спасителя. Такая святыня позволила Монце иметь собственную политику и даже одно время конфликтовать с более крупным соседом Миланом, но в конце концов она была присоединена к Милану. Со временем эта корона стала сакральным символом власти над Италией, и на протяжении тысячелетий ей короновались все властители Италии. В частности, в 1805 г. именно о ней сказал свои знаменитые слова Наполеон.

Окрестности Монцы исторически служили местом отдыха многих монархов. В конце 18 века австрийский наместник Фердинанд построил здесь королевскую виллу. Затем наместник Наполеона, Евгений Богарне, в 1805 году разбил вокруг неё огромный, тщательно разработанный парк, состоявший из лесной, луговой и водной частей, с многочисленными виллами и архитектурными формами. Это гигантское произведение искусства, соперничавшее с Версалем, впоследствии развивалось австрийцами и итальянцами: были высажены экзотические виды деревьев и трав, разведены редкие породы зверей, птиц и рыб; сейчас Королевский Парк Монцы (it: Parco di Monza) является одним из самых больших парков Европы и важным объектом исторического наследния. Здесь жил и был убит террористом второй король Италии Умберто I, а затем, начале 20 века, парк был заброшен, и консорциум жителей Монцы организовал в нём несколько развлекательных объектов: оперу, гольф-клуб, ипподром.

Италия со времен первых автогонок играла в них заметную роль: итальянские машины время от времени побеждали в международных соревнованиях, а предложенные итальянцами формы проведения автогонок (Тарга Флорио и Милле Милья) котировались наряду с французским Гран-при и немецким Призом Кайзера. Впервые гонка в формате Гран-при была проведена в Италии в 1921 году, на дорогах близ Брешии, и в ней французы нанесли итальянцам сокрушительное поражение: ни одна итальянская машина не финишировала, а извечные соперники французы сделали дубль. Этот провал мотивировал итальянские автоклубы на организацию более серьёзного соревнования, в котором итальянские команды могли бы взять верх.

Довоенный период

За дело взялся Автомобильный клуб Милана, приурочив постройку к своему 25-летию. Его председатель, сенатор Сильвио Креспи, и директор Артуро Мерцанти выбрали для постройки трассы парк в Монце, а проектирование было поручено инженерам Альфредо Росселли и Пьеро Пуричелли. Креспи добился поддержки Бенито Муссолини. Согласно первоначальному плану, трасса имела длину 14 км и представляла собой два параллельно расположенных неправильных овала разных размеров с одним наклонным виражом, занимавших большую часть королевского парка. 26 февраля 1922 года лучшие итальянские гонщики того времени, Винченцо Лянча и Феличе Наццаро, торжественно вынули лопатами первые куски дёрна, и стройка началась. Но продолжалась она всего два дня: Министерство культуры Италии потребовало прекратить работы по причине «художественной, архитектурной и ландшафтной ценности парка». В конце концов чиновники согласились на постройку трассы, но потребовали полностью изменить проект, чтобы минимизировать вырубку деревьев и использовать уже существующие дорожки парка. Легенда гласит, что эту нетривиальную задачу Росселли решил, случайно положив рядом чертёж одного из рабочих вариантов и схему Индианаполиса. Стройка вновь началась 15 мая; 3500 рабочих использовали 30 грузовиков и 200 вагонов, была проложена специальная узкоколейная железная дорога, и стройка была закончена за 110 дней. Деревья были вырублены только на участке от Серраглио до Аскари, для того чтобы миновать памятник архитектуры — королевский охотничий домик. Ширина стартовой прямой составляла 12 м, перед ней была построена трибуна на 5000 чел. Открытие и первая гонка (в классе «вуатюретт») состоялась дождливым днём 3 сентября 1922 года, и её, как и Гран-при Италии (получивший от AIACR также титул Гран-при Европы), прошедший спустя неделю, выиграл Пьетро Бордино, к полному удовлетворению зрителей и организаторов. На протяжении 1920-х и 30-х годов Монца оставалась одним из крупнейших автодромов мира и получила широкую известность.

Уже через несколько лет стало очевидным, что архитекторы трассы оказались недальновидны: в своих расчётах они опирались на максимальные скорости около 180—190 км/ч, но уже к середине 1920-х этот рубеж остался позади, и наклонные виражи трассы не позволяли проходить их на полной скорости. Недостаточный наклон виражей и отсутствие мер безопасности стали причиной нескольких серьёзных инцидентов. Уже 9 сентября 1922 года погиб немецкий гонщик Фриц Кун; 26 августа 1923 года, во время тренировок на машине Пьетро Бордино, в северном вираже разрушилось колесо, автомобиль вылетел, гонщик был серьёзно ранен, а механик убит; 8 сентября 1923 года, перед Гран-при Италии, в повороте Виалон вылетел и погиб знаменитый Уго Сивоччи, а год спустя в Лесмо разбился Луи Зборовски. На Гран-при Италии 1928 года произошёл один из самых трагических инцидентов за всю историю автоспорта, закончившийся смертью гонщика Эмилио Матерасси и 22 зрителей: выходя из последнего поворота, Маттерасси атаковал соперника, столкнулся с ним и вылетел с трассы прямо в толпу зрителей, перелетев через ров. Этот случай заставил автоклуб Милана искать способы повышения безопасности; в 1929 году гонка была проведена только на овальной части трека, затем, по предложению президента комитета по автоспорту Винченцо Флорио, использовалась комбинированная схема, включавшая часть дорожной трассы и южный наклонный, а ещё позже гонки вернулись на изначальную, 10-км трассу. Но это не помогало: в 1931 году на испытаниях двухмоторной Alfa Romeo погиб Луиджи Арканджелли, а во время Гран-при Монцы Филипп Этанселин сбил трех зрителей. Гран-При Италии 1933 года журналисты назвали «чёрным»: во время отборочных заездов в южном вираже вылетели и погибли Джузеппе Кампари (последний из легендарных гонщиков Alfa Romeo 1920-х годов) и Баконин Борзаччини, а в финальном заезде в том же самом месте погиб Станислав Чайковски. Причины аварий точно установить не удалось; самой распространённой версией остается вылившееся на трассу масло (из повреждённой машины Феличе Тросси), но также существует предположение, что эти пилоты частично демонтировали тормоза со своих машин. Несколько последующих гонок вновь были проведены на различных конфигурациях трека, но смерти продолжались. Автоклуб Милана принял решение о реконструкции трассы, и сразу после Гран-при Италии 1938 года начались строительные работы.

Проведённая в 1938—39 гг. перестройка затронула все части трассы. Были возведены новая трибуна на 2000 мест с рестораном и башней хронометристов, бетонная ограда, новые ворота, здание боксов с 30 боксами, заново положено покрытие, наклонные виражи были разрушены, построена новая задняя прямая (параллельно старой, но западнее), поворот «Виалон» был сглажен, а в северной части трассы было проложено новое полотно, образовавшее два поворота укороченного варианта трассы. В результате трасса Гран-при получила длину 6,3 км, которая сохранялась до 1954 года, и появилась новая укороченная конфигурация, длиной 4,15 км. Последними поворотами трассы, получившими название «Ведано», стала часть дорожек парка, которые были вымощены камнем. До войны новая конфигурация трассы использовалась лишь для нескольких тестовых заездов, а гонок на ней так и не было проведено. Во время войны трек использовался для различных нужд: хранения военной техники, размещения зоопарка, архивов и учреждений. Милан, как крупный промышленный и военный центр, подвергался интенсивным ковровым бомбардировкам. Кроме того, 14 мая 1945 года союзными войсками в Королевском парке был проведён парад Победы, в ходе которого по асфальту автодрома прошла вся бронетехника и артиллерия одной из бронетанковых дивизий, сильно повредившая полотно.

Послевоенный период

В начале 1948 года автоклуб Милана принял решение о восстановлении трассы. Ремонтные работы проводились в течение двух месяцев, и в результате трек был полностью восстановлен в конфигурации 1939 года. Первая гонка была проведена в октябре 1948 года, и в таком виде трасса принимала Гран-при до 1954 года. В 1955 году вновь начались работы по перестройке трассы: был построен новый поворот, радиус которого расширялся к выходу («Параболика»), и заново построены наклонные виражи, теперь уже с бетонным основанием и с вогнутым профилем (итал. sopraelevata), угол наклона которого в верхней части достигал 80 градусов. В результате дорожная часть трассы увеличилась до 5,75 км, а высокоскоростной овал уменьшился до 4,25 км. Эти две трассы, так же как и раньше, могли быть скомбинированы для создания одной длинной 10-километровой трассы, где машины на главной прямой едут параллельно. Также была усовершенствована и инфраструктура автодрома: построены новое административное здание, информационное табло с подсветкой, пресс-центр.

Гран-при возвращались на этот высокоскоростной овал в 1955, 1956, 1960 и 1961 годах. Во время последней гонки произошёл серьёзный несчастный случай, когда Вольфганг фон Трипс и 11 зрителей погибли возле поворота «Параболика». Несмотря на тот факт, что непрофилированные повороты послужили причиной этой катастрофы, гонки Формулы-1 больше на овале никогда не проводились (за исключением съёмок фильма «Большой приз» в 1966 году). После аварии быстро были добавлены новые рельсы безопасности и ограждения, боксы были отодвинуты дальше от непосредственно дорожного полотна. В 1965 году к поворотам были добавлены полосы безопасности после смертельного случая в гонке спортпрототипов «1000 километров Монцы». До возвращения гонок Гран-при в 1966 году конфигурация трассы не менялась, а в 1966 году к поворотам были добавлены несколько шикан. Последняя гонка «1000 километров Монцы» проводилась на трассе в 1969 году. Несмотря на то, что овал АФУС в Берлине был уничтожен в 1967 году, кольцо Pista di Alta Velocità всё ещё существует, хотя и в очень плохом состоянии. Проводится сбор подписей под [www.monzasopraelevata.it/petizione.php3 петицией] для предотвращения его обветшания или даже разрушения. Степень заброшенности заметна в фильме «Большой приз» — когда автомобили проносятся по овалу, на асфальте заметны большие пятна от ржавчины, которая стекала с заброшенных постов маршаллов, которые заметно проржавели, ведь овал не использовался пять лет. Но по сей день на участке присутствует асфальт.

Изменения

С 1966 года постоянными аттракционами в Монце были как автогонки, так и мотогонки Гран-при, но с ростом скоростей трасса была «замедлена» в 1972 году двумя шиканами. Мотоциклы Гран-при продолжали пользоваться исходной трассой до тех пор, пока две гонки не стали результатом пяти смертей в 1973 году (среди погибших были Ренцо Пазолини и Ярно Сааринен). Мотогонки не возвращались в Монцу до 1981 года. В 1972 году шиканы были признаны недостаточно эффективными для замедления машин и одна из них была переделана в 1974 году, другая — в 1976 году, а также в том же году была добавлена третья, с расширенной полосой безопасности. Круг гонки Гран-при тогда стал составлять 5,8 км.

Поскольку развитие технологий позволяло автомобилям развивать всё большую скорость, трасса в очередной раз была изменена в 1979 году добавлением бордюров, расширенных полос безопасности и улучшенных барьеров из отработанных покрышек; инфраструктура также была усовершенствована. Эти изменения поощрили возвращение чемпионата мира по мотоспорту в 1981 году, но дальнейшие работы по безопасности продолжались в течение всех 1980-х годов. Также в 80-х были либо перестроены, либо улучшены подиум, паддок, комплекс боксов и трибуны.

После гибели Айртона Сенны на Гран-при Сан-Марино в 1994 году, в течение 1994—95 годов три главных поворота были «ужаты» c тем, чтобы разместить широкие гравийные ловушки, что привело к укорачиванию трассы до 5,77 км. В 1997 году трибуны были перестроены, что позволило им расширить свою вместимость до 51 000 зрителей.

В 2000 году шиканы в конце главной прямой были изменены: вместо двух шикан «поворот влево — поворот вправо» появилась одиночная «поворот вправо — поворот влево» для того, чтобы уменьшить частые происшествия после старта на торможении. Также была модифицирована и вторая шикана. В Гран-при Формулы-1 того же года, в котором впервые использовались эти шиканы, после большого столкновения во второй шикане отлетевшими обломками был убит маршал.

Длина трассы в текущей конфигурации составляет 5,793 км.

Интересные факты

Латвийская группа Brainstorm написала песню «Монца», посвящённую гран-при Формулы-1 на данной трассе.

Ссылки

• [www.monzanet.it/ Официальный сайт]
• [www.f1top.ru/circuit_monza.html Гран При Италии — Информация о трассе]
• [www.monzasopraelevata.it/index.htm Сайт, посвящённый виражу «Sopraelevata», с петицией]
• [www.formula1.com/news/3500.html Скрытая история виражей Монцы]
• [www.f1db.com/f1/page/Autodromo_Nazionale_di_Monza История Монцы и статистика]
• [www.racingcircuits.net/Italy/Monza2000G.html Иллюстрированная история развития трассы на сайте «База данных гоночных трасс»]

Отрывок, характеризующий Монца (автодром)

– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.