Моральная экономика

Моральная экономика — понятие из исторической антропологии и социальной истории.

Впервые ввёл в употребление советский экономист Александр Чаянов и его коллеги. Они в двадцатые годы XX века доказали, что семейно-трудовое хозяйство, характерное для России, было нацелено не на получение прибыли, а на доставление средств существования его членам.

В дальнейшем этот термин применил английский историк Э. П. Томпсон. По его представлению моральная экономика включала в себя народные представления о том, что законно и что незаконно. Являлось представлением о традиционных социальных нормах, о хозяйственных функциях, долге и особых обязанностях некоторых членов общества. Сумму этих представлений Томпсон называет «моральной экономикой бедноты» (англ. moral economy of the poor). Грубые нарушения основных моральных понятий относительно производства и торговли вызывали волнения столь же часто, сколь и действительная нужда. Анализ требований бунтовщиков и всех их действий показывает, что главной их целью являлось восстановление строгого соблюдения норм этой «моральной экономики». Антрополог Джеймс Скотт популяризовал концепцию в книге The Moral Economy of the Peasant: Rebellion and Subsistence in Southeast Asia.

Источники

• John P. Powelson, The Moral Economy, University of Michigan Press, ISBN 0-472-10925-1
• [past.oxfordjournals.org/cgi/content/citation/50/1/76 E. P. Thompson, The moral economy of the English crowd in the Eighteenth century]

Отрывок, характеризующий Моральная экономика

Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.